Прежде чем заснуть, я попытался рассортировать все события последних суток, взвесить то, что нам удалось узнать. Теперь, когда боевые задачи нынешнего дня были решены, главным у меня в голове сделался коп. Я мысленно выложил перед собой улики и начал рисовать картину преступления примерно так, как это делал Джерри.

Когда я провалился в сон, коп остался на часах.

Проснулся я после полуночи, хотя снаружи доносились все те же звуки: крики, невнятный гул голосов, шум переносных генераторов, жужжание вертолетов.

Теперь я понимал, что происходит. Зачем нужны бродяги, завод…

Иногда так бывает — ложишься спать, в голове крутятся обрывки мыслей, а потом, в глубинах сна, кусочки мозаики встают на места. Просыпаешься и видишь все с ошеломляющей ясностью.

Я открыл глаза и уставился в темный потолок машины.

— Ого… — произнес я вслух.

Пять секунд спустя я уже спешил на поиски Джерри Спенсера.

Себастьян Голь.

Гостиница «Иштар», Багдад.

Четверг, 2 июля

— Линия?

— Чиста, словно звук колокола, моя радость.

— Себастьян… — Амира произнесла его имя с такой интонацией, что на Голя словно обрушилась теплая волна. — Я так скучаю по тебе.

— И я тоже. — Его голос звучал сипло, он почти каркал. Голь прикрыл трубку рукой и откашлялся. — Хочу тебя, — пробормотал он.

— Ты нужен мне, — ответила она.

Он ощутил, как на лбу выступил пот.

Голь открыл глаза и окинул взглядом гостиничный номер. Он показался ему неуютным, бесконечно пустым. Тойз отправился на базар за покупками вместе с какой-то рок-звездой, приехавшей в город развлекать войска. Себастьян хотел снова оказаться в Афганистане. С ней. Он потряс головой и заставил себя сменить тему.

— Много всего произошло, — сказал он, и его голос внезапно стал ясным и деловитым. Он рассказал ей о рейде на крабовый завод.

— Ты позволил им захватить компьютеры? — В ее голосе слышалось потрясение, почти испуг.

— Только часть. С устаревшими сведениями, не позднее третьего поколения, хотя установить это по дате невозможно. Янки будут думать, что это последние исследования.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Они получат более чем достаточно, чтобы понять природу ранних поколений патогена. Ученые будут настаивать на выдаче федеральных дотаций для их изучения.

— О чем ты говоришь? Неужели мы это хотели получить? Разве в том цель операции?

— Господи, нет! Веселая шутка твоего любящего супруга станет розочкой на нашем торте. Иначе американцы погрязнут в бюрократии, когда все обсуждается в бесконечных комитетах, но ничего не делается. Нет, прелесть моя, нам надо, чтобы они испугались, пришли в ужас… тогда они закопошатся. Как только эль-Муджахид исполнит свой трюк, они будут на полном взводе, не сомневайся.

— Трюк? — повторила Амира. Ее тон резко похолодел. — Я едва ли назвала бы героическое самопожертвование трюком или шуткой.

— Прости, — проворковал Голь, — я не хотел оскорбить его. Я тебя обидел?

Он слушал очень внимательно, когда она отвечала, и А уловил заминку, совсем короткую, прежде чем она заговорила снова.

— О, конечно нет. — Она непринужденно хохотнула. — Только мне кажется, нам следует проявлять уважение. В конце концов… он борец за свободу. И верит в свое дело, пусть не верим мы.

Вот оно, снова. Легчайшая тень сомнения, когда она произнесла «мы». У него едва не разрывалось сердце.

— Как идет процесс сборов? — спросил Себастьян, снова меняя тему.

— Все… хорошо. — (Опять! «Проклятье!» — мысленно воскликнул Голь.) — Мы будем полностью готовы к концу недели.

— А персонал?

— Я позабочусь о них.

Они с самого начала намеревались собрать работников, не имеющих особой ценности, после того как «героическое самопожертвование» эль-Муджахида будет подготовлено, и уничтожить их. Запереть в большой комнате и заполнить ее газом. Лишь несколько ключевых фигур останутся в живых — они станут ядром новой команды, которая займется совершенно новым направлением исследований. Данные по патогену Сейф аль-Дин, записи, сделанные за годы лабораторной работы, будут закодированы на дисках и помещены в одно из самых секретных хранилищ Голя. Остальное подвергнется уничтожению, память компьютеров будет стерта. В этом заключалась теперешняя задача Амиры, и она обещала все выполнить, но в ее голосе звучали нотки, беспокоившие Голя.

— Я рад, что ты справляешься сама, любовь моя. Хочешь, я приеду помочь и подчистить остатки?

— Нет, — поспешно ответила она. — У меня все под контролем. У тебя имеются дела и поважнее.

— Да, имеются. — Он помолчал и добавил тихо: — Я люблю тебя, Амира.

Последовала пауза, затем она проговорила:

— Я тоже тебя люблю.

После того как трубка была повешена, Голь долго стоял, глядя в окно на площадь внизу. Эротическое возбуждение, которое он ощутил, едва услышав ее голос, совершенно испарилось. Хотя нет, его осталось ровно столько, чтобы у Себастьяна заныло сердце.

— Амира… — прошептал он в темноту вне себя от горя. Зачем она, не слишком искушенная в искусстве лгать и обманывать, пыталась морочить его, опытного, понаторевшего в интригах… Как там любят говорить американцы? Не шей костюм портному. Слишком долгие и не к месту паузы, чересчур резкий тон. Голь сомневался, что Амира сознавала свои промашки. Она была слишком уверена в своей сексуальной власти над ним. К чему это вранье по поводу лаборатории и сотрудников? Неужели Принцесса хочет нажить проблемы? Голь решил сам присмотреть за делом, хотя возвращаться в Афганистан было чертовски рискованно, ведь механизм уже приведен в движение. А еще Амира, разумеется, пускала ему пыль в глаза, говоря об эль-Муджахиде. Ее комментарий по поводу его «самопожертвования» являлся прямым доказательством ее истинного отношения к Воину, и то, что крылось за ее словами, надрывало Голю душу.

Он смешал джин с тоником и, когда доставал из холодильника лед, заметил, как трясутся руки.

— Черт бы тебя побрал! — заревел он и вдруг швырнул стакан на середину пола с такой неистовой силой, что тот разлетелся на тысячи серебристых, засверкавших на ковре осколков.

Голь привалился к мокрому бару.

— Будь ты проклята, — произнес он, в его глазах блестели слезы.

Какой вывод следует из намеков, которые Себастьян улавливал в последние недели? Неужели Амира испытывает какие-то чувства к своему муженьку? Возможно ли такое? Неужели после бурного секса с ним, Голем, после стольких измен и заговоров у эль-Муджахида за спиной она может любить Воина? Голь потянулся за другим стаканом и сделал новый коктейль, влил половину в пересохшее горло, долил еще джина, не добавляя тоника.

И вдруг его осенило. Сердце в груди замерло. Он слышал ток крови в ушах, пока новая мысль вырастала из семени подозрения, распускалась пышным цветом, превращаясь в абсолютную уверенность. Проглоченный джин вызвал у Голя тошноту, когда пазлы сложились в картинку и она неприятно поразила его.

Что, если Амира никогда и не переставала любить эль-Муджахида? И с самого начала, еще до судьбоносной встречи в Тикрите, все, что она делала с ним и для него, было частью готового плана, плана, придуманного не им? Который Амира с эль-Муджахидом состряпали для себя и обставили дело так тонко, что Голь пребывал в полной уверенности, будто это он нанял их? Они сосали из него деньги для воплощения своих замыслов, а вовсе не для чего-то другого? Тойз однажды высказал подобное предположение, но Голь со смехом отмел его.

Но теперь… это похоже на правду.

— Господи Иисусе! — произнес Голь вслух, и руки у него дрожали так, что он выплеснул содержимое стакана на рубашку.

Значит, Амира с муженьком вовсе не помогали ему вытрясать из правительства США миллиарды на исследования. Интересовали ли эту парочку деньги вообще? Возможно ли такое, спрашивал он себя, но ответ был совершенно очевиден. Тойз не ошибся. Истина ослепляла Голя ярким пламенем. Лишь одно может быть сильнее, чем деньги, особенно в той части света.