К этому времени уже все клоны прознали о его добыче и собрались посмотреть. Они недолго обсуждали цвет и размер и насколько она им подходит. Наконец Лазарь взял у Иоава сойку и одним движением свернул ей шею. Затем широко расправил голубые крылья и положил птицу на огонь.
Натан Ли решил, что птицу собираются съесть. Но мужчины принялись раскачиваться и бормотать. Певчий запел молитву. Христиане сбились в кучку и распростерлись, как мусульмане. Люди по очереди подходили к костру, держали маленькие амулеты в дыму или проводили над костром ладонями и затем подносили их ко лбу, глазам или сердцу. Остальные внимательно наблюдали, обсуждая процесс кремации птички.
Это было первое жертвенное сожжение.
Лос-Аламос наблюдал за клонами с трепетом.
Благодаря чуме город стал настоящей сокровищницей экзотики и красоты. Один из японских ученых привез подлинные «Подсолнухи» Ван Гога. Были здесь также: дюжина полотен Чарльза Рассела, картины Фредерика Ремингтона, две работы Пауля Клее, резная башня из слоновой кости периода династии Мин — чтобы разглядеть всех ее драконов, требовалось увеличительное стекло; коллекции монет, частные библиотеки с подписанными авторами книгами первого издания, письма в рамках, начертанные рукой президентов; африканские маски, несколько метеоритов с Марса, череп трехрогого динозавра и многое другое.
Их маленький рай на холме, как магнит, притягивал ценные предметы. В новых поступлениях недостатка не было: солдаты сделали набег на пустующие музеи, дальнобойщики привезли крытую галерею, лидеры общин из долины меняли награбленное городское добро на продовольствие. Прибывшие буквально в последний момент — такие как Натан Ли — появлялись перед воротами, предлагая сокровища или свое редкое дарование в обмен на допуск внутрь. Прошедшей зимой разрешение на вход получила группа танцоров Большого театра. «Cowboy Junkies» [66]прошли за забор после того, как их солистка, красавица-канадка Марго, пленила охранников своим исполнением а капелла «Дома восходящего солнца». Список продолжал пополняться: пианисты, художники, симфонический оркестр Денвера, актеры Голливуда и прозаики нашли здесь приют и отрабатывали свой кров и питание. Маленьких девочек учили арабескам великие балерины. Город наслаждался оперой, выставками, музыкой мирового класса.
Однако до сих пор здесь не видели ничего похожего на клонов. Их притягательность оказалась даже сильнее, чем потребность горожан в новостях, что были не так уж плохи, или секретах, которые можно было безопасно поведать, или немудреных развлечениях. Это напоминало вуайеризм «чумного серфинга», но при этом было чем-то совсем иным. Наблюдение за тем, как рушатся плотины и пылают города, а жертвы чумы высказывают свои последние мысли из подвалов, многоэтажных крепостей, из деревни с канатными мостами в сосновом лесу, стало предсказуемым и будничным. Иногда, будто горящие метеориты, прочерчивали ночное небо спутники. Все это способствовало разрушению мира, который они когда-то помогали строить.
Но с дебютом путешественников во времени, подопечных Натана Ли, город неожиданно обрел потерянный мир, который был и чуждым, и — странное дело — смутно знакомым. Как экскурсия на Луну.
Передача «Час “Года зеро”» брала свои истоки в пиратских копиях видеозаписи, запечатлевшей клонов во время молитвы «Отче наш». Кто-то из охранников капитана свел дома эти кадры в один эпизод. Копии пленки циркулировали из рук в руки, перекачивались с одного компьютера на другой. Натан Ли был слишком занят, чтобы обращать внимание на растущий ажиотаж. Чувствуя нечто экстраординарное, не остался в стороне и Комитет по связям с общественностью. Однажды вечером на второй неделе пребывания во дворе под солнцем клоны были показаны в прайм-тайм по городской сети кабельного телевидения. Парни стали знаменитостями, даже не подозревая об этом.
Странное это было творение — час произвольно надерганных и слегка отредактированных сценок с субтитрами на английском. Первоначально отснятый черно-белый материал смотрелся как нечто вроде записи из продуктового магазина круглосуточной торговли. На стенах установили более совершенные камеры и добавили сферических звукоуловителей. Качество записи резко подскочило, когда знаменитый голливудский кинорежиссер, которому пожаловали убежище в Лос-Аламосе, предложил свои услуги. В начале и концовке «Часа» звучал ближневосточный саундтрек. Диктор не объяснял зрителю происходящее, не было ни плавных переходов между отснятыми сценами, ни сюжетной линии — одни только клоны, беседующие на мертвом языке у костра или кружащие по двору.
Каждый хранил в душе веру в того или иного бога. Как люди, тянущие канат, они пронесли свои ритуалы сквозь завесу времени. Помимо жертвенных сожжений они изготавливали амулеты и четки, повязывали красные крученые нити вокруг запястья или горла, украшали бусами одно плечо. Кое-кто нанес татуировки на лицо и руки с помощью угольной пасты и гвоздя.
Иззи подбросил идею принести во двор «сырье». Вскоре клоны занялись изготовлением сандалий, плетением веревок, стали мастерить лиры, ковать медь, делать ювелирные украшения, разрисовывать стены граффити. Устроили даже небольшой рынок. Иоанн Второй, как сами клоны звали того, что пониже ростом, оказался настоящим художником: все дни напролет он трудился над большой картиной с изображением рыбацкой лодки.
— Джинн из-за вас вырвался на волю, — сказала как-то Миранда Натану Ли в Некроархиве.
Был поздний вечер. Миранда все чаще стала появляться в архивах. Тук-тук — предупреждала она о своих визитах [67]. Как правило, это происходило ближе к полуночи, когда коридоры пустели и жизнь в лабораториях затихала.
Натан Ли ел и спал в архивах, чтобы сэкономить время. Минуло четыре недели, показавшиеся ему месяцами. Никогда он не был настолько загружен работой. Здесь, в царстве костей, Натан Ли стремился идти в ногу с воскрешенными плотью и кровью, вовсе не собираясь увязнуть в их жизнях. Он просто хотел убить время, выждать, пока Окс даст о себе знать, а потом продолжить свое путешествие — больше ничего. Так, во всяком случае, Натан Ли уверял себя.
Он делал все от него зависящее, чтобы сохранить верность Грейс. Упросил человека из службы обработки спутниковых изображений восстановить на компьютере затертый, испорченный снимок дочки. Отретушированный портрет Грейс Натан Ли вставил в рамку и хранил на полке в архиве — ежедневное напоминание о ней. Черты дочери в результате изменились настолько, что он с трудом ее узнавал. Грейс стала еще менее реальной, чем прежде. Он изо всех сил боролся с этим.
Но каждый день все больше погружал Натана Ли в мир «Года зеро». Далеко за полночь он трудился над своими записями, просматривал пленки, склеивал из отдельных фрагментов диаграммы родства, сплетая ветви мужских линий, выискивая разгадки. Перед рассветом появлялся Иззи, и они составляли план работы на грядущий день.
Миранда по сути тоже жила в здании лаборатории. Вирус вновь сменил форму. За последние два года он развился так, что убивал уже за двенадцать дней, выкашивая население, как пулеметная очередь. Действие нынешнего штамма было не таким стремительным. Характерные симптомы — прозрачность кожи и ранняя амнезия — появлялись лишь через неделю, а приводящие к смерти нарушения исполнительной функции мозга возникали порой месяц спустя. Это было и хорошо и плохо из-за того, что порождало иллюзию: мол, вирус сожжет себя дотла, хотя люди старались ей не поддаваться. Но он наконец начинал вести себя более предсказуемо как вирус. Это предполагало появление первых признаков коэволюции.
— Он хочет танцевать танго, — говорила Натану Ли Миранда. — Это характерно для всех паразитов. Они ищут «партнера по танцу», который подстроится под их ритм, то есть носителя, с которым можно совместно эволюционировать. Человек и вирус Корфу вроде бы не очень-то подходят друг другу. Но мы должны продолжать попытки.
