Обстановка в холле накалилась.

— Да шлепнуть одного, — предложил солдат. — Сразу все выползут.

— Не сметь! — крикнула Миранда.

В вестибюле стало тихо.

— Миранда? — прохрипел кто-то устало.

Иноут, наверное, искал ее всю ночь.

— Капитан! — Ей удалось подавить дрожь в голосе.

Он шагнул из-за колонны.

— Не стрелять! — На нем был шлем со щитком, длинные волосы падали на плечи. Этим утром они показались ей белыми. — Бежать можешь? — спросил он.

Один шаг — и она оставит за спиной своих захватчиков. Клонов вернут в камеры. «Отбившихся от стада» — таких, как Иишо, — посадят отдельно. Все будет кончено.

Побег не удался, и клоны понимали это. Миранда видела глаза Бена в дальнем углу кабины: он наблюдал за ней. В его взгляде не было страха, только слабая надежда. Бен выглядел как человек, готовый смириться с тем, что произойдет дальше. Он сказал что-то, и клоны расступились, позволив ей выйти из лифта.

Это ошеломило Миранду. Бен был избран Натаном Ли: его тренировали, учили, как увести своих товарищей из Лос-Аламоса. А он остался. Беглец предпочел сотрудничать со своими поработителями, чтобы помочь ее найти. Он подверг себя риску, спасая ее. Но почему? Эта мысль не давала Миранде покоя. Прежде чем спуститься с горы, чтобы найти свою гибель, Натан Ли, по-видимому, разыскал Бена. Тогда все сходится. Наверняка он выбрал именно этого скитальца, похожего на сфинкса беглеца, и поведал ему о своем решении. О чем бы они тогда ни беседовали, Бен воплотил их договоренность в обещание. Обещание ей. И тут же Миранда поняла… Ее ребенку. Ребенку Натана Ли. Вот в чем суть.

Она шагнула из лифта.

— Отойди влево, — велел ей капитан. — Ты на линии огня.

Миранда оглянулась на лифт и увидела в глазах клонов яростную решимость и желание борьбы. Стена и металлическая рамка лифта были изрешечены пулями. На потолке — брызги крови. Дальше по коридору — труп одного из клонов, который, по-видимому, пытался выскочить через окно. Его тело висело среди осколков зеркального стекла. Через дыру сочился слезоточивый газ.

— Миранда, — сказал капитан. — Они опасны. Дай нам доделать свою работу.

Где она уже слышала это раньше? Отец, припомнила она, у пруда, давным-давно. И Окс, когда украл девочку и ввергнул ее в темноту. «Не бывать больше этому». Миранда решила держаться твердо. Она посмотрела в сторону главного входа, на улицу, где толпились люди.

— Так вы вернулись, — констатировала она.

Капитан нахмурился. Проследил за ее взглядом.

— Эти? Они и не уходили. Мы — те, кто остался.

— Но ведь город был пуст. Сама видела.

— Люди попрятались по домам. Ночь была страшной. Мы ждали наступления дня, — сказал капитан и добавил: — Жаль, я не знал, что ты здесь.

Значит, конвой все-таки ушел.

— Сколько здесь народу?

— Несколько сотен. В основном ученые. Мы все еще ходим от дома к дому. Люди в шоке. Не верят, что сотворили такое своими руками. Очень напуганы. Мы не знаем наверняка, кто остался, а кто уехал. Думали, ты тоже эвакуировалась.

— Но в чем причина? — спросила она. — Почему вы остались?

Капитан хмуро взглянул на нее.

— Ты приказала, — смущенно ответил он и показал винтовкой. — Ты говорила о солнце.

У Миранды резало глаза. От слезоточивого газа, подумала она. И снег так слепит. Значит, они ждали ее.

— Мы начнем все сначала, — вдруг сказала она.

— Да, конечно, — подбодрил ее капитан. — А теперь, может, выйдешь оттуда?

Он не понял ее.

— Мы — это значит все вместе. — Миранда повысила голос, чтобы ее слышали. — Мы начнем все заново. Нас здесь немного. — Она показала рукой на следы ужасного насилия, на труп, висящий в окне. — И позволить себе подобное мы не имеем права. Иначе вообще никого не останется.

— Миранда, — взмолился капитан. — Отойди.

Они все еще не понимали. Ей придется показать им. Она вернулась в лифт, забитый съежившимися от страха людьми, и взяла Бена за руку, а он протянул руку другому человеку. И она вывела в новый день цепочку предков, которые были их монстрами, но ведь и их детьми тоже.

31 декабря

Высокий человек, насвистывая, аккуратно выкладывал бритвенное лезвие и полотенце, иголку и нитку. Гендель. «Мессия». А что? Самое время.

— Заткни поддувало, — прорычал кто-то с нижней койки.

Шел десятый день, а выдержки уже не хватало. Сон считался бесценным даром. Убежище оказалось не совсем тем, о чем молились люди.

Их «sanctum sanctorum» [97]был кельей в хлориде натрия. Полы гладкие. Потолки — тринадцать футов высотой. Уровни с пятого по восьмой все еще ремонтировали после очередного обрушения соляного пласта: работы там оставалось еще на несколько месяцев, а пока что колония спала посменно. Каждый имел койку и крошечный кусочек личной жизни к ней в довесок — на двенадцать часов. Обстановка напоминала приют для бездомных: кровать, еда — и ты опять на ногах.

Человек не открывал полога. Над головой достаточно пространства, чтобы сидеть выпрямившись. Над каждой койкой — маленький светильник. Он стянул комбинезон. Стал рассматривать свой шрам. За последние три месяца рана на бедре полностью затянулась. Он ощупал длинный рубец.

Стены комнаты отдыха — из тонкого пластика. Было слышно, как в соседнем помещении плакала женщина и сердито перешептывались мужчины. Шок от смены обстановки был очень сильным. Толпы людей ходили вокруг бараков, дожидаясь своей очереди. Шарканье их ног напоминало журчание ручейка. И словно поток воды, их ноги уже начали прокладывать «русло» в соляном полу.

Воздух здесь был абсолютно сухим. За несколько дней у всех потрескались губы и кутикула на ногтях; глаза покраснели. Люди никак не могли напиться. Они, эта потаенная элита, очутились в пещере глубоко под пустыней и в буквальном смысле сделались солью земли. Когда становилось тихо, было слышно, как по пластиковым крышам шелестели чешуйки отслаивающихся кристаллов.

Убежище жило. Оно формировалось вокруг населивших его людей.

Человек почесал шрам.

Там, в Лос-Аламосе, сорок лет не казались непреодолимыми. Нет, никто не говорил, что будет легко. Из-за долгого пребывания взаперти у людей появились признаки крайней раздражительности и агрессивности. Сплошные проблемы: лишения, трудности адаптации, конфликты внутри коллектива. Но в целом они предвидели эту нескончаемую ночь души и длительное бездействие. Люди в конечном счете рассчитывали воссоединиться с семьями, отдохнуть, заниматься немного наукой, учить и учиться, плодить детей и растить внуков. Сохранить род. А потом, в один прекрасный день явиться на свет Божий пожилыми мужчинами и женщинами. Грядущие поколения будут чтить их как гигантов — вот в чем виделся им главный смысл.

Но мечты уже начинали рушиться. Одно только путешествие через Нью-Мексико в эту область Техаса оказалось первым кругом ада: шестьдесят семь часов в закупоренных автофургонах по щиколотку в нечистотах — самые слабые не добрались до места. Из выехавших с конвоем шести сотен грузовиков дошла едва ли половина. В пути были аварии, обледенелые дороги, неожиданная песчаная буря и мины в изобилии. Сквозь тройной слой резины были слышны глухие взрывы то впереди, то сзади. Малоприятная поездка. Но даже сбои техники, засады партизан и нулевые показатели уровня топлива не могли объяснить, что на самом деле означали сухие данные о «потерях в пятьдесят процентов». Ходил мрачный слух о том, что в пути умерла едва ли не половина народа. Высокий мужчина с верхней койки не верил сплетням, но, как говорится, дыма без огня не бывает. Как ни странно, места в комнате для тех, кто в ней находился, было достаточно.

Мужчине было искренне жаль потерянных грузовиков и десятков тысяч их пассажиров. Он надеялся, что сможет здесь рассчитывать на каждого. Сейчас же никто толком не знал, кто доехал, а кто нет. Вон даже Пол Эббот, их повелитель, бродил по соляным коридорам, звал свою дочь.