Стояло чудное утро. Солнце было теплым, море синим. Горы над островом ярко зеленели от поросли базилика и розмарина, тимьяна и орегано. Коты, разомлевшие от жары, сонно щурились из окон и цветочных ящиков.

Внезапно по узкой улочке разнесся крик, затем второй, еще яростней:

— Да стой ты, придурок!

По извилистому проулку несся вниз молодой парень с безумно выпученными глазами, с трудом укрощая свой велосипед. Здоровенный рыбак протянул руку и сцапал парня, иначе тот неминуемо врезался бы в воскресную толпу. Велосипед влип в стену. Рыбак разжал пальцы — парень шлепнулся седалищем на булыжники мостовой.

— А, так это наш Спирос, — сказали люди.

Половина мужчин на Корфу носили имя Спирос в честь местного святого, мумифицированного Спиридона. Но что-то в модуляции их голосов выделяло именно этого. Спирос-дурачок, подсобник с фермы.

— Мадонна, мадонна…

По лицу парня катились слезы. На нем были грубые, в пятнах штаны и линялая футболка с надписью «Rolling Stones».

— Ну, что на этот раз, Спирос?

Спирос неловко встал с земли и принялся кричать о своем видении.

— Тише ты, — шикнула на него женщина. — Детей напугаешь.

Но тот не унимался. Ему явился ангел — над горами, в пригороде.

— Святая Дева собственной персоной!

С важным видом подошел местный бандит. Он пихнул Спироса:

— Не кощунствуй!

Здоровенный рыбак оттеснил бандита в сторону:

— Не трожь его. Он же дурачок.

— Тогда пусть заткнется. А то туристы разбегутся.

— Она идет сюда!

Спирос то и дело испуганно оглядывался вверх по улице. Все посмотрели туда и ничего не увидели.

Кто-то бросил в него мелкий камушек — так отгоняют собаку, потом еще один. Кто-то вокруг кудахтал, шипел, плевался.

— Она спустилась с небес, — не унимался парень.

— Ступай к своим козам, Спирос.

— Никогда не доверял его семейке, — сказал мужчина. — Посмотрите на его голубые глаза. Он наверняка из турок.

Ее заметили не сразу. Она выплыла из густых теней проулка и спускалась к ним. Может, она шла вниз под горку следом за дурачком или ее привлек перезвон церковных колоколов. А может, просто повиновалась силе тяжести, спустившись к морю.

— Боже правый… — прошептал кто-то.

Она была о двух ногах, но на человека мало похожа. Нагая, похожая на призрак, вся будто из стекла. Люди щурились, вглядываясь в затененное пространство: ее тело как будто мерцало, то появляясь в реальности, то исчезая. Она приближалась нетвердой походкой, как лунатик.

Когда она проходила мимо, Спирос обхватил руками голову и сжался в комок у стены. Рыбак таращился, не веря своим глазам, затем нерешительно стянул кепку. Перекрестился. Чуть раскачиваясь, она проплыла мимо, никого не удостоив взглядом.

— Что это? — пробормотал кто-то.

Перед ней раскрыла объятия площадь. Толпа расступилась к стенам домов.

«Кто она такая? Откуда?»

Она вышла на солнечный свет и сделалась еще более удивительной и нереальной. Кожа ее была почти прозрачной. Отчетливо видны вены и кости. Подсвеченные со спины солнцем, темным скоплением обрисовывались внутренние органы.

И все же она не являла собой отталкивающее зрелище. Скорее наоборот. Несмотря на жутковатые детали, красота женщины казалась несомненной. У нее были длинные волосы, черные, за исключением прозрачных корней, переплетенные цветами и травами. Фигура — чувственная и пышная, с изумительной грудью и широкими изящными бедрами.

Она остановилась. Кое-кто обратил внимание на ее голени и лодыжки. Кожа на них была содрана. Ее покусали пастушьи собаки. Из ступней по бокам торчали колючки. Даже если эта неземная красавица спустилась с небес, всем было ясно, что она долго шла пешком.

Быть может, ее остановил запах моря, тепло солнца или ровная тарелка площади, во всяком случае ее уже не тянуло под гору. А может, она увидела собор. Никто не знал, отчего она остановилась посреди толпы.

— Как твое имя? — крикнул мужчина.

Ничто в ее сияющем лице не выражало понимания. Она, похоже, даже не услышала вопроса. Ее безмятежность и миролюбие потрясали.

— Откуда ты пришла к нам? — спросил кто-то.

Рот ее открылся, исторгнув не слова, но лишь звук — будто начало песни. Чистота и простодушие таинственной незнакомки заставили всех смолкнуть. Люди вслушивались в единственную непрерывно звучащую ноту.

Она подняла руки в стороны. Произошло нечто удивительное. Как только ее кисти оказались вверху, за спиной вдруг вспыхнули и тут же пропали радужные крылья. Ее плоть преломила свет, как призма. Она обратила лицо к солнцу, и все тело ее засветилось радугой.

— Что же это за чудо? — ахнули в толпе.

Кто-то, возможно, и признал бы ее, даже в таком виде, будь она дочерью острова. К тому же никто в этом городе никогда не встречал Медею, пятую жену Никоса Энгатроменоса. Каким бы прекрасным ни казалось ее тело — здесь она была чужой.

Старушка, вся в черном, осмелилась выйти вперед. Судорожно сжимая четки, она протянула руку и коснулась ангела. Неземное создание подняло руку и слепо повернулось к старухе. По толпе прошелестел ропот.

Старая женщина приблизила к ней свое лицо и что-то решила про себя. Она опустилась на колени и проговорила:

— Evloyite [22]. — Обычно это слово использовалось монахами как приветствие. Она повторила его и попросила: — Благословите меня.

На черном одеянии старушки зажглась радуга.

Людей охватил религиозный экстаз. В коллективном сознании гостья предстала ангелом, спустившимся с небес.

И это слово побежало по толпе. Сотни людей потянулись ближе — преклонить колена, протянуть руку и коснуться ее. Те, кому посчастливилось пробраться вплотную, осеняли себя бусинками ее пота. Другие отрывали кусочки своих одежд и прикладывали их к ее чудотворной плоти.

В 12.10 со стороны моря долетел гудок. Швартовщики, торговцы, водители такси и хозяева кафе отделились от толпы, чтобы встретить полный туристов паром из Бриндизи.

Медея пела им. Она вся сияла и искрилась. О двух ногах, под крылами света пришла встречать своих курьеров чума.

Нью-Мехико.

Сентябрь. Четыре месяца спустя

Желтый школьный автобус вырвался из толпы. В подтеках яичного желтка, пятнах от пейнтбольных шариков и брызгах крови, он выглядел пришельцем из психоделического сна — машиной времени из эры Водолея. Эббот огляделся вокруг. Возможно, кое-кто из его спутников, смотревших в окна, в прошлом были «детьми цветов» — немытые волосы, затертые джинсы… Сейчас же они — интернациональная группа ученых, следующая по пути в Месу, больше известную как Национальная лаборатория Лос-Аламоса.

Все места в автобусе были заняты. Молодые и старые, богатые и бедные, чудаковатые и обыкновенные — все они привыкли ощущать себя на переднем краю исследовательских битв. Отсюда, с задних сидений, Эббот разглядывал бобрики вытравленных светлых волос и проколотые уши, длинные космы, лысые макушки, похожие на тонзуры монахов, тоненькие шейки, борцовские плечи, буйные кудри «сумасшедший ученый» и дорогие химические завивки — мужские и женские. Были среди них утонченные космополиты, умеющие вести за ужином витиеватые беседы. Встречались и те, кого склонность к самоанализу и природная застенчивость лишали дара речи. Некоторые обожали Баха, кто-то — Паффа Дэдди. Многие преподавали в университете или руководили лабораториями, субсидируемыми государством либо частным бизнесом. Кто-то открыл филиал и истратил десятки миллионов на свои биотехнические начинания. Большинство же составляли биологи, обычно люди более светские и основательные, чем, скажем, математики или физики, специалисты по теории элементарных частиц. Эббот считал, что причина этого — в их близости к живым существам, вне зависимости от размеров последних. В том или ином смысле, биологи управляли мирской суетой. Это не давало им соскользнуть в ирреальность.