Сидя на корточках, Натан Ли ощущал ритм двора, звучавший все отчетливее. Несколько клонов энергично вышагивали кругами по часовой стрелке, шлепая сандалиями. Один поворачивался, проходя мимо, к каждой стене и громко выкрикивал свое имя, ударяя себя в грудь. Двое других — философы, а может, и волхвы — углубились в серьезную дискуссию о значении белых парковочных полос.

Больше всех прочих внимание Натана Ли занимал беглец. Он держался особняком, безмолвно и неторопливо кружа вдоль стен. В нем не чувствовалось никакого беспокойства. Он не глядел на небо, не разглядывал стены. Но Натан Ли мог с уверенностью сказать, что он уже думает о побеге.

Сейчас, когда клоны перемешались, то, что отличало их друг от друга, стало более очевидным. В своих металлических камерах они разнились по большей части причудами своего поведения. Но здесь, на открытом пространстве, не слишком стесненные в передвижении, клоны являли собой все многообразие людей, чьи останки по той или иной причине оказались близ дороги за стенами древнего Иерусалима. Это были мужчины, высокие и коренастые, энергичные и робкие. Вскоре слова и походка обнаружили их характеры и профессии: задиры и подхалимы, колдуны, купцы, пастухи, рабы и крестьяне. Они пришли из многих мест, чтобы закончить свой жизненный путь на Голгофе.

Не все объединились в компании. Один несчастный застыл на месте, ухая через плечо, — он был явно одержим. Второй попытался мастурбировать на публике — его отогнали прочь раздраженными криками. Но если не брать в расчет этих двух бедолаг, умственного нездоровья почти не наблюдалось. Эти люди, подвергшиеся крайне жестоким экспериментам, удивительным образом сумели сохранить внутреннее достоинство.

Внезапно двор огласили хриплые возгласы узнавания. Двое клонов обнялись, возбужденно крича. Иззи неторопливо проследовал мимо них, подошел к Натану Ли и опустился рядом на корточки. По-видимому, клоны оказались прадедом и правнуком. Они умерли с интервалом в девяносто лет, но выглядели как двойняшки: обоим было по двадцать пять, оба с крючковатыми носами и густыми черными кудрями. Они не переставая ощупывали друг другу лица.

Еще один крик узнавания: Иззи прислушался. Двое мужчин были распяты спина к спине. Они никогда не видели лица своего соседа, но каким-то образом узнали голоса. Не веря самим себе, они касались друг друга, отыскивая шрамы от бича и сломанные кости — отметины последних дней, проведенных вместе. Рыдая, один из них поведал своему товарищу по несчастью о его предсмертных вздохах. Рассказчик словно наблюдал за кончиной своего дитя.

Весь день они что-то открывали для себя. По обрывкам воспоминаний устанавливались семейные узы, возникали из прошлого названия соседних деревень и имена жителей, общие ремесла. Натан Ли видел, как эти люди становились единым племенем. Их сплачивали давно утраченное прошлое и вновь обретенный, причудливый то ли рай, то ли ад.

Как хищная птица, Иззи подхватывался со своего места и возвращался с новыми историями.

— Много, слишком много всего, — повторял он Натану Ли. — Я столько пропускаю. У меня от них голова кругом…

И вновь поднимался с корточек добывать новые рассказы.

Трое мужчин подошли и остановились рядом с Натаном Ли.

— Ты кто? — спросили они.

— Нафанаил, — ответил он.

— Где твоя деревня?

— Гурр-бья, тд’оо-рраа-н’е, — ответил Натан Ли. «Север. Горы».

Они с Иззи договорились, что это будет для него самой безопасной маскировкой: деревенщина, неотесанный мужлан из горного селения на задворках Арамеи.

Один спросил его что-то о Иерусалиме. Натан Ли наугад ответил «саа-паарр-чии». Мол, он был странником. Это как будто удовлетворило троицу, и они продолжили обход, расспрашивая других заключенных. Собирают базу данных, догадался Натан Ли. Объединяются.

Он увяз в арамейских словах, пытаясь поймать ритм, расширить свое восприятие. Арамейский язык вряд ли назовешь благозвучным: он перегружен согласными, какой-то очень гортанный и брутальный. Следя за языком их тел, Натану Ли иногда удавалось уловить суть разговоров клонов.

Одной из главных тем было изумление и восхищение своими новыми телами — о них клоны говорили, как об экзотических животных. Не имело значения, когда они умерли — в семнадцать или семьдесят лет: волшебство Миранды возродило их в расцвете сил. Тела клонов по характеру обменных процессов имели возраст двадцать пять лет и были свободны от прежних недугов и дефектов. Отметины распятий исчезли.

Большинство были удовлетворены своим нынешним обликом. Рабы, в прошлой жизни носившие клеймо хозяина, без своих татуировок оказывались «утерянными». Мужчины, чьи сломанные кости две тысячи лет назад срослись неправильно или у кого от рождения был искривлен позвоночник, с благоговейным трепетом воспринимали свои новые тела. Воины, потерявшие руку или ногу, снова были полноценны. Кожные заболевания, подагра и артрит исчезли. Воскрешение было злом, но в то же время — добром.

— Я никогда не был таким высоким, — восторгался один.

Другой похлопал себя по мягкому животу и, оттянув складку жира, радостно воскликнул:

— Я похож на богача!

Они распахивали халаты, чтобы померяться лабораторными шрамами или продемонстрировать исчезновение родимых пятен. Все, однако, с отвращением показывали на свои гениталии. Натан Ли не сразу догадался: люди шокированы и возмущены тем, что не обнаружили следов обрезания.

— А кто сказал, что жизнь будет легкой? — бросил крупный мужчина.

— Почему мы здесь?

— Когда прибудет моя семья?

Они сделались неугомонны. Двор был предварительно очищен от строительного мусора, однако клоны обнаружили загадочные предметы: пробку от бутылки, солнцезащитные очки, оставленные кем-то из ученых на ветке дерева, обрывки провода, гвозди и мелочь разного достоинства на сумму в несколько долларов. Монетки пристально изучили и обсудили с большим интересом.

С заходом солнца на парковке похолодало. Клоны подбросили дров в костер. Кто-то оторвал ветку с зеленой хвоей и положил на огонь — повалил густой пахучий дым. Мужчины подходили к костру, бормотали молитвы, проносили руки через клубы дыма, вдыхали его. Это было похоже на хорошо им известный ритуал. Все, что нужно для алтаря, — закрытое от ветра место.

Сформировалась группа, члены которой опускались на колени, били поклоны, касаясь лбами земли.

— Как же такое возможно? — прошептал Натан Ли Иззи. — Ведь до рождения Мохаммеда еще пятьсот лет.

— А откуда, по-вашему, пришел ритуал к мусульманам? — спросил Иззи. — От ранних христиан. Вы послушайте их.

— Абвун д’вашмайя, — тянули они нараспев. — Неткадаш шмах, тейтей макутах.

— «Отче наш сущий на небесах, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…» — перевел Иззи. Его глаза сияли. — Это же «Отче наш», почти слово в слово, как проговаривал молитву Иисус.

Натан Ли быстро глянул на камеры: все они были нацелены на кучку ранних христиан. Другие клоны не обращали на молящихся особого внимания. Наверное, для них это был всего лишь еще один культ Новой эры. И только два клона как будто немного заинтересовались. Один — уверявший, что они в Египте: глаза его были сощурены и задумчивы. Вторым был беглец — он старался держаться подальше, словно очутился в яме со львами.

Сентябрь

Когда-то давно Иоав был пастухом из Хеврона. Теперь он древолаз. Натан Ли в жизни не встречал мужчину или мальчика, так ловко и подолгу лазающего по ветвям. Возможно, это объяснялось тем, что в Хевроне было не сыскать такого красивого и высокого дерева. Когда он не карабкался вверх и вниз по сосне, Иоав отходил подальше, садился и любовался ею издали. Никто не счел поведение Иоава странным, и Натан Ли перестал обращать на него внимание.

Но как-то утром он заметил высоко на дереве голубую сойку, бьющуюся в почти не видимой густой паутине. Ловко, как обезьяна, Иоав устремился вверх по ветвям. Как выяснилось, паутина была соткана из нитей его халата. Пальцы Иоава бережно сомкнулись на спинке обезумевшей птицы, он слез с дерева и подошел к костру.