— А я никогда и не утверждала, что говорила об этом тебе, Ричард. Я понятия не имела, что она так увлечена твоими… твоими… животными, — произнесла Анна как ни в чем не бывало. Анна явно хотела продемонстрировать нам, сколь близко она была знакома с Катриной. — На самом деле я понятия не имела, что ты общаешься с нею за пределами этой комнаты.

Обычно я допрашивала свидетелей поодиночке, что мы и проделаем позже, но благодаря идее Майка свести их вместе выяснилось, кто в этой компании на кого имеет зуб, а в индивидуальной беседе это могло бы и не проявиться.

— Ты, Анна, кажется, считаешь себя ее единственной подругой. Кстати сказать, Катрина была немало удивлена тем, какими скудными оказались фонды Метрополитен именно в твоей области — африканском искусстве.

— Только я бы не стала называть Катрину африканкой, верно, Элайджа? Она голландка. Из буров. Примерно такая же примитивная, как и Эрик. — Анна засмеялась своей шутке, оценить которую могли только посвященные.

— А вы тоже голландец? — спросила я у Поста, вспомнив слова Рут Герст о том, что его отец, известный путешественник и охотник, частенько устраивал музейным попечителям африканское сафари.

— Да я там родился. Но мы выехали из Африки, когда я был еще ребенком, и вырос я уже в Штатах. — Эрика, похоже, удивили эти пререкания между сотрудниками двух музеев.

— А что подразумевал мистер Сокаридес, говоря о бедственном положении вашего отдела в музее Метрополитен?

— Вплоть до конца 60-х — по музейным меркам это совсем недавно, — Анна моментально заняла оборонительную позицию, — руководство Метрополитен вообще не считало нужным обращать внимание на так называемое примитивное искусство. И мой отдел был весьма обделен. Попечители относились к предметам примитивного искусства как к безделушкам, представлявшим интерес только для туристов. А ведь сюда попадали скульптуры майя, африканские маски, ритуальные столбы Новой Гвинеи. И лишь когда Нельсон Рокфеллер подарил музею свою коллекцию, мы стали более-менее конкурентоспособными в этом направлении искусства.

Мамдуба снова не мог сдержать ироничной усмешки.

— Лучше признайте, Анна, что большинство попечителей считает, что все эти туземные маски в действительности куда более уместны в нашем музее, не так ли?

На лицах Беллинджера и Поста тоже заиграли улыбки. Анна же вспыхнула гневным румянцем.

— Это все предметы искусства, Элайджа, столь же совершенные, как и скульптуры древних греков. В вашем же музее они подаются как предметы материальной культуры, а тотемные столбы вообще торчат рядом с иглу и каноэ.

— Хорошо, что тут нет Тимоти Гейлорда, — съязвил Сокаридес. — А то бы его точно хватил удар, если бы он услышал, как вы сравниваете этих ваших красоток из «Нэшнл джиогрэфик», теток с обвислыми грудями, с его изящными египетскими статуэтками.

— Это наш извечный профессиональный спор, мисс Купер, — прокомментировал, наклонившись ко мне, Мамдуба. — И видно, еще далек от завершения. С мисс Фридрих мы частенько скрещиваем копья в битве за новые экспонаты. Я вместе с моими коллегами полагаю, что экспонаты первобытного искусства куда лучше смотрятся под нашей крышей.

Фридрих встала из-за стола и пошла за новой порцией кофе. Остальные перебирали бумажки, делая вид, что не замечают наступившей неловкой паузы.

Майк Чепмен решил сменить тему:

— Давайте попробуем сыграть в ассоциации. Когда вы слышите слово «склеп», что вам первое приходит на ум? Оно как-нибудь связано с вашей работой или с музеем в целом?

Анна Фридрих, похоже, не собиралась участвовать в нашей игре. Упершись взглядом в одну точку, она вопрос проигнорировала. Вспомнив про ее давнишний арест за нарушение общественного порядка, я представила, как она сидит посредине улицы с транспарантом, не обращая внимания на призывы полиции подняться с места.

— Позвольте мне, детектив, — первым вызвался Эрик Пост, скрестив руки на груди и подавшись вперед. — Собственно, под склепом чаще понимают сооружение на кладбище — место упокоения усопших, но так же склепом можно назвать замкнутое закрытое помещение со сводчатым потолком. Да вы сами фактически видели не один склеп, когда мы водили вас по подвалам Метрополитен. Этот архитектурный элемент также почитаем европейскими художниками, в моем отделе масса картин, на которых он фигурирует.

— Мы, медиевисты, используем термин усыпальница. Поскольку они находятся в основном под землей, в фундаменте храмовых сооружений, их иногда называют склепами, — пояснил Беллинджер.

— Удивительно, но у меня слово «склеп» вызывает совсем иные ассоциации, — вступил в разговор Сокаридес. — Это наши специальные хранилища. У нас отдельные камеры для бивней, для костей и скелетов грызунов, вепрей и так далее. Но вы лучше спросите Эрика, это ли то, что вы ищете, он по истории музея главный эксперт. Он вырос в этих стенах, это место у него в крови.

Я снова припомнила наш разговор с Рут Герст о Посте-старшем. Действительно, Эрик мог знать о существовании частных склепов.

— Насколько я поняла, в музее имеется несколько частных хранилищ, принадлежащих состоятельным попечителям. — Я посмотрела на Мамдубу. — Быть может, у вас есть их список?

— Нет, здесь я пас, мадам. У нас нет ничего такого… — отрезал он, и улыбка сползла с его лица.

— Так вы о них не знаете или их у вас нет? — уточнила я. — Я попрошу вас поговорить на эту тему с директором Распен и проверить свои архивы. А вы, мистер Пост, конечно, слыхали о частных хранилищах?

Все повернулись к Эрику Посту.

— Я… хм… я помню, когда-то ходили слухи о том, что нечто вроде есть в Метрополитен. Не то три, не то четыре склепа, точно не знаю.

К разговору подключился Майк, желая доказать присутствующим, что в данном вопросе он опирается на более точную информацию, чем на старые слухи.

— Это вы о склепе Артура Пэглина? Другие такие же?

— Пэглин — владелец внушительной коллекции египетского искусства, — пожал плечами Пост. — И в этой теме Гейлорд более компетентен.

— А что стало с коллекциями вашего отца? — спросила я у Поста. Мне было интересно знать, почему он не пошел по стопам Виллема, по словам Рут Герст, слывшего в своих кругах довольно известным меценатом.

— А вы о нем слышали? — Похоже, Эрику было лестно, что мы осведомлены о благотворительной деятельности его отца.

— Не слишком много, но я знаю, что он сделал большой вклад в развитие этого музея.

— Мне было двенадцать, когда отца не стало, мисс Купер. Он был убит местными браконьерами во время одной из экспедиций. Эти жадные и невежественные люди отняли у него жизнь лишь потому, что он стоял на пути между ними и костями каких-то животных. Из одержимости дурацкими суевериями. Мой старший брат, Кирк, остался жить в Кении и продолжил дело нашего отца. Вот кого стоит расспросить о его коллекциях.

— А вы не остались в Африке?

— Меня отправили в интернат в Новой Англии, где я и вырос. После всего случившегося моя мать заметно сдала, и ей приходилось подолгу лежать в больницах. Интерес к искусству у меня развился именно под ее влиянием.

— Осталось ли что-нибудь из отцовской коллекции здесь, в Музее естествознания?

Пост махнул рукой, отсылая вопрос к Мамдубе, на что тот моментально среагировал:

— Да, конечно. Много прекрасных африканских экспонатов появилось у нас благодаря Виллему. Я могу показать вам каталог, если хотите.

Мамдуба снова готов был увиваться вокруг Чепмена, улыбаясь слишком уж приторно.

— Думаю, когда вы закончите ваше расследование, захотите поучаствовать в сафари, детектив? Я вас запишу…

— Не утруждайтесь, — остановил его Майк. — Я люблю природу только по каналу «Дискавери». Единственное сафари, куда вам удастся меня затащить, это мое кожаное кресло перед телевизором. Никаких тебе москитов, диких кабанов или голодных каннибалов. Разве что свистните мне, если узнаете о здешних склепах. Договорились, сэр?

Я уже была готова завершить общую беседу и начать общаться с каждым индивидуально в специально отведенном для этого помещении. Но Майк еще хотел расспросить собравшихся о рабочем Пабло Бермудесе, упавшем с крыши Метрополитен, а у меня был ряд вопросов об их отношениях с Катриной.