Она поставила стакан на столик рядом с собой и пристально посмотрела на Майка.

— Я хотела у вас спросить, вам кто-нибудь говорил о склепах?

— Склепах? — Мы с Майком переглянулись, и он отрицательно покачал головой.

— Так я и думала. Осталось совсем мало тех, кто были свидетелями начала деятельности музея. Вполне может быть, что даже Пьер не знает об их существовании.

Миссис Герст снова поднесла стакан к губам и сделала пару глотков бурбона.

— Это было почти полвека тому назад, для музея тогда наступили тяжелые времена. В ту пору одним из попечителей был некто Артур Пэглин, владелец весьма посредственной коллекции искусства, но огромного состояния. Тогдашний директор музея ходил за ним по пятам, уговаривая его сделать пожертвование, необходимое для серьезной реконструкции центрального зала. И этот человек знал, как заключать сделки, почти как дьявол.

— И что это была за сделка?

— Пэглин согласился дать нужную сумму денег, но выставил два условия. Во-первых, он хотел выкупить у Метрополитен большую часть собрания египетского искусства, приобретенную музеем много лет назад, причем по той же цене.

— Зачем это ему? — удивился Майк.

— А затем, чтобы эти самые экспонаты завещать обратно Метрополитен, но чтобы на сей раз они вошли в вечность с надписью «Получено в дар от Артура Пэглина». Он получит славу мецената плюс огромную скидку на налогах за свою благотворительную деятельность. Причем сумма вышла намного больше стоимости самих экспонатов, если бы они продавались по ценам 1930 года.

— А второе условие?

— Он потребовал построить в подвале музея хранилище. Что-то вроде частного склепа. Ему было нужно надежное место, доступ в которое имели бы только он и его доверенный управляющий. Разумеется, никакой арендной платы.

— Его желания были удовлетворены?

— С большой неохотой. Представьте, как остальные коллекционеры отнеслись к такой привилегии — человек заполучил превосходно охраняемый склеп в музее Метрополитен, причем совершенно бесплатно.

— Почему члены правления согласились с этим?

— Потому что директор музея добился их согласия в конце концов. Его преемники на этом посту до конца жизни Пэглина продолжали его всячески обхаживать, так и не зная, какие сокровища спрятаны в его тайнике.

— И что бы это могло быть?

— Chacun a son goût,[74] детектив. Мой муж говорил, что при всей тяге Пэглина к коллекционированию предметов искусства основной интерес для него представляла схема уклонения от налогов. У него имелось несколько действительно хороших вещей, но его частенько надували, как, в общем, и всех нас.

— Значит, в то время история со склепом была у всех на слуху? — Я не могла припомнить, чтобы до сегодняшнего дня читала или слышала о чем-либо подобном.

— Не у всех, конечно, но кое-кто был в курсе. Так уж случилось, что мистер Пэглин и мой отец при всей разнице во вкусах сошлись в одном — у них была общая любовница. В течение года или двух, но этого времени оказалось достаточно, чтобы она доверилась моему отцу и рассказала о сокровищах, хранящихся в подвале музея. Думаю, мистер Пэглин и мой отец соперничали не столько из-за женщины, сколько тягались в споре «а у меня денег больше, чем у тебя». В подобных вещах мужчины сущие дети, вы не находите?

— А вы знаете, сколько еще в музее частных склепов?

— Не имею понятия. Мне кажется, вам стоит для начала поговорить с Тимоти Гейлордом. Любой, кто имеет отношение к египетской коллекции, должен знать об истории Пэглина. Я уверена, что на момент его смерти Тимоти уже работал в египетском отделе в качестве куратора-стажера. Старик превосходно справился с девяностолетним барьером. Его пример меня вдохновляет. Ваше здоровье!

— Интересно, в Музее естествознания тоже есть нечто подобное. Имею в виду частные склепы? — спросил Чепмен.

Пока Рут Герст обдумывала ответ, мы с Майком, наверное, в унисон размышляли над тем, что такое частное хранилище может быть очень удобным для сокрытия саркофага.

— Нет, об этом я не слышала.

— А как хорошо вы знаете тот музей?

— Герберт был членом совета его попечителей, — кивнула миссис Герст.

— Герберт? — вопросительно посмотрел на нее Майк.

— Мой покойный муж. Он не хотел связываться с Метрополитен, поскольку тут большое влияние имел мой отец. К тому же его захватывала романтика странствий и волнение первооткрывателя. Вы уже знакомы с Эриком Постом? Европейская живопись.

— Очень бегло.

— Его отец, Виллем, был одним из самых известных искателей приключений прошлого века. В духе героев Хемингуэя. Бесстрашный красавец, любимец женщин. Во многие свои африканские путешествия он с собой брал и Герберта. Думаю, мой супруг в ту пору был едва ли не единственным, кто не выносил охоту, кому было отвратительно само желание убивать прекрасных животных. Его никогда к этому не тянуло.

— А к чему тянуло вашего мужа? — поинтересовалась я.

— В Африке? Ко всему, что осталось от древних животных. Из первых же экспедиций, в которых он побывал с Виллемом, мой муж тащил домой любую окаменелость, что только сумел найти. В общем, все, что осталось от рептилий, черепах, млекопитающих. Другие отправлялись на охоту, а мой Герберт шел собирать разные кости. Я не сомневаюсь, что если бы в том музее и вправду были частные склепы, то Герби обязательно бы завел и себе такой. Спросите у Эрика Поста, он лучше разбирается в этих историях.

— А где хранились находки?

— Мой юный друг, на чердаке у них галерея с малоценными экспонатами, еще где-то каморка с бивнями, скелеты ящериц в отделе герпетологии. Известно ли вам, сколько всего костей накоплено в этом громадном здании? Их более пятидесяти миллионов. И для чего, спрашивается?

— Чего добивался ваш муж, сотрудничая с тем музеем? — поинтересовался Майк.

— Того же, что и все остальные, — бессмертия. В честь Дж. П. Моргана, подарившего музею «Звезду Индии», назван зал драгоценных камней. Гертруда Уитни дарит музею чучела редких птиц — стая которых устрашила бы самого Хичкока — и взамен тоже получает именной зал. А коллекция Герби? В музее просто не знали, что делать с этими костями, свезенными со всех концов света. В одном месте их не выставишь, потому что в данном предмете пересекались интересы разных отделов музея. Так они до сих пор и пылятся без толку.

Герст осушила свой стакан и направилась к бару за новой порцией. Потом она обернулась к Майку:

— Знаете, а ту девушку я однажды видела. Ту, которую убили.

— Катрину Грутен? — удивленно посмотрел на нее Чепмен.

— Да. У меня хорошая память на лица. В утренних новостях показали ее фотографию. Такая милая юная леди.

— Где вы ее видели? В Метрополитен?

— Нет, нет. В Лувре. Однажды совет попечителей направил туда своих представителей в поисках нового директора, и тогда наш выбор пал на Тибодо. Когда он принял наше предложение, в Париж вылетело еще несколько членов совета, и в Лувре устроили в его честь прием.

Она подошла к креслу и опустилась в него, скрестив ноги в щиколотках.

— Но надо у него уточнить, была ли это та самая девушка. Я помню, как разговаривала с ней о небольшом музее, где она проходила стажировку. По-моему, это где-то в Тулузе.

— Музей Августинцев? — подсказала я.

— Точно. Мы с мужем побывали там несколькими годами ранее, и потому мне было интересно поговорить с ней. А когда Грутен устроилась на работу в Клойстерс?

Приблизительно в то же самое время — почти три года назад, — когда Пьер Тибодо был назначен директором Метрополитен.

— Точно неизвестно, — уклончиво ответил Майк.

— Может, он был ее наставником? — высказала предположение Герст.

— Надо бы выяснить это у мисс Дрекслер.

— У Евы? — вскинула брови миссис Герст. — Я ее называю Язвой. О, я бы не стала расспрашивать ее о другой женщине. — Глаза пожилой дамы озорно сверкнули. — Она сама бы всадила нож в спину девушки, если бы узнала, что Катрина слишком приблизилась к Пьеру.