Бейли понимала, что дала ему: сознание, что хоть один человек в мире знает, каков он на самом деле, и все равно любит его. Быть по-настоящему любимым — разве это не самый сильнодействующий наркотик из всех известных? Джимми часто подхватывал ее, кружил в воздухе и повторял: «Ты дала мне силы, Веснушка. В этом мире мне мало что нужно, но обойтись без тебя я не могу».

И вот теперь, как с Джимми, она начинала растворяться в Мэтте. Она взвалила на Мэтта то же бремя, что и на покойного мужа, — обязанность заменять ей все и вся. Она по-прежнему сидела дома, пряталась в кухне и ждала, когда Мэтт принесет ей весь мир. Бейли вдруг поняла, что не предпринимает никаких усилий, чтобы строить собственную жизнь. И вместе с тем внутренне кипела, раздраженная мебелью, в которой не нуждалась, и гостями, которые ей не нравились.

Она закрыла лицо ладонями и, сама того не желая, невольно вспомнила, как несчастна была последние два года с Джимми.

В двадцать с небольшим она была так влюблена, что восхищалась каждым его поступком. Но два года назад, когда ей исполнилось тридцать, внутри у нее будто что-то перевернулось. Бейли не понимала, что произошло, но внезапно, словно за одну ночь, она стала вспыльчивой, ее злило буквально все. Джимми спрашивал, в чем дело, она резко отвечала, что все в порядке, потом смягчалась и говорила, что хочет уехать куда-нибудь — все равно куда. «От себя все равно не уедешь», — однажды сказал Джимми, всмотревшись в ее глаза.

Прислонившись спиной к стволу дерева, Бейли сделала несколько глубоких, успокаивающих вздохов. Что же ей делать теперь, когда она так много поняла о себе? Сказать по правде, она не представляла, что означают слова «стать самим собой», которые часто встречала в книгах. Может, сказать сегодня Мэтту за ужином: «Я решила стать самой собой»? И что дальше? Встать и положить ему добавки?

Нет, дело не в Мэтте. Он прекрасный человек. Он нравится ей. Правда, между ними так и не вспыхнула искра, но так даже спокойнее, это она в состоянии пережить.

Беда в том, что Бейли всю свою жизнь приспосабливалась к другим и теперь не представляла, как можно жить иначе. Подрастая, она подчинялась своей матери и сестре Долорес. Обе были…

Закрыв глаза, Бейли вспомнила отца. Как и она, Герберт Бейли охотно позволял другим людям принимать решения и брать на себя ответственность.

— Нам с тобой не выжить без таких людей, как твоя мама и Долорес, — часто повторял он Лиллиан. — И потом, спорами их легко разозлить, так что уж лучше пусть все решают сами.

Так он и жил, руководствуясь этим принципом. Ежедневно уходил на работу, возвращался каждый вечер точно в одно и то же время, по пятницам приносил жене зарплатный чек. Он позволял ей делать что угодно и с деньгами, и с домом, и с дочерьми, довольствуясь возможностью сидеть в удобном кресле и читать газеты.

В том кресле он и умер однажды днем в воскресенье. Лиллиан весь день провела в кухне, готовясь к кулинарному конкурсу в молодежной организации, а потом сразу поднялась наверх и легла спать. Свет в гостиной был выключен, потому она и решила, что родители и сестра давно уже в постели. У них в семье было не принято оповещать всех, кто чем занят.

На следующее утро Бейли встала пораньше, ушла к соседям, с ребенком которых обещала посидеть, и вернулась домой только после обеда. Войдя в гостиную и увидев, что отец сидит точно в той же позе, что и вчера, она сразу поняла: его больше нет. Лоб, к которому она прижалась губами, был ледяным, все тело закостенело. Накануне вечером мать с сестрой увидели, как отец уснул в кресле, но даже не попытались разбудить его — только выключили свет и ушли наверх. Бейли навсегда запомнила неприязненные взгляды, которыми смерили полицейские ее мать, когда выяснилось, что хозяин дома, куда их вызвали, скончался почти за сутки до этого.

А еще Бейли запомнила, как небрежно пожала плечами мать. Она заранее позаботилась, чтобы муж выгодно застраховался, поэтому с его смертью положение семьи почти не изменилось. Порой Бейли казалось, что только она одна во всем свете тоскует об отце.

Теперь же Бейли поняла, что больше не хочет быть ребенком, которому отец объяснил, что они похожи, значит, ее жизнью должны распоряжаться другие, а она не вправе им препятствовать. Неужели отец сказал так только потому, что чувствовал себя таким же одиноким, как и она? Неужели нуждался в союзнице, которая поддержала бы его в отказе от сопротивления, позволила считать, что он поступает правильно?

Бейли попыталась разобраться в своих мыслях. Она выросла, зная только одну любовь — отцовскую, но чтобы добиться этой любви, ей требовалось во всем соглашаться с отцом. Стоило ей хотя бы попытаться возразить матери, как она замечала укоризненный взгляд отца, которым он словно грозил, что перестанет любить ее, если она превратится в мегеру вроде ее матери. И Бейли сникала.

Не прошло и трех лет после смерти отца, когда Бейли убежала из дому с Джеймсом Мэнвиллом — гораздо более властным человеком, чем ее мать.

Итак, думала Бейли, что же теперь делать? Разобраться в прошлом очень хорошо и полезно, но как теперь распорядиться вновь обретенным знанием? Можно и дальше жить так, как она жила, раствориться в Мэтью Лонгейкре, стать его тенью, как когда-то раньше она была тенью отца и Джимми. Или совершить решительный шаг — например, выставить Мэтта из дома и объявить, что сначала она сама попробует наладить свою жизнь, а уж потом решит, связываться ей с новым мужчиной или не стоит? Тогда она и узнает, способна ли выстоять одна против целого мира?

Вряд ли. Бейли уже знала, насколько этот мир огромен и жесток. И если бунтарские чувства переполняли ее, то не настолько, чтобы прогонять хорошего человека в надежде, что позднее, когда она будет к этому готова, появится другой. Кроме того, она понимала, что не принадлежит к женщинам, готовым всю жизнь обходиться без мужчины. Да, у мужчин масса недостатков, зато и рассмешить они умеют! Словом, мужчина ей необходим, это Бейли знала наверняка.

Но с другой стороны, разве не потребность в Джимми вынудила ее столько вытерпеть от него?

Вытерпеть, мысленно повторила она. Как это в поговорке — «сколько вытерпишь, столько и получишь»? Она терпела и его романы на стороне, и… шоколад, внезапно вспомнила Бейли и снова вонзила ногти в израненные ладони. Узнав, что шоколад во время диет ей присылал сам Джимми, а вовсе не благодарные клиенты, она разозлилась гораздо сильнее, чем когда слышала об очередных романах мужа.

А представитель «Хайнца»! Вспомнив о нем, Бейли впилась ногтями в ладони так сильно, что сморщилась от боли.

«Ну хорошо, — сказала она себе, — что же мне теперь делать с остатком жизни? Оставить все как есть или добиваться перемен? Раствориться в Мэтью Лонгейкре или все-таки попытаться выяснить, на что я способна? Но не в тени мужчины, а одна, сама по себе?

Перемены даются нелегко. Каких перемен я хочу? Хочу доказать самой себе, что и я на что-то способна». Не хватало еще, дожив до восьмидесяти, объяснять внукам, что хотя ее молодость пришлась на время, когда женщины баллотировались в президенты, сама она предпочла сидеть дома и жарить сыр с луком ораве чужих и к тому же неприятных ей гостей.

«Так что же мне сделать ради самой себя?» — продолжала размышлять Бейли и вдруг хитро улыбнулась. Она сказала Арлин, что была в курсе дел Джимми. Прозрачно намекнула на свою осведомленность, чтобы Арлин перестала считать ее «призраком», как прозвал ее этот мерзкий тип Банди. Но Бейли и вправду кое-чему научилась у покойного мужа.

Во-первых, она немного разбирается в бизнесе. Во-вторых, у нее есть знакомые женщины, которым необходимо хоть чем-нибудь занять себя и разумно распорядиться своей жизнью — как ей самой.

Отлично, подытожила Бейли. Хватит ныть и скулить. С жалкой бедняжечкой Бейли покончено. Ей стало ясно, как быть дальше — озарение пришло только что. Окажись Джимми в такой ситуации — впрочем, он никогда не допускал ситуаций, которыми не мог управлять полностью, — как бы он тогда поступил?