К Рождеству все шестеро приобрели известность в Уэллс-Крик. Троим уже почти удалось занять столь же высокое положение, как в Кэлберне. Остальные трое радовались статусу, о каком прежде и не мечтали.

Возможно, этот успех «чужаков» и разозлил учеников Уэллс-Крик, у которых в классе тоже была своя иерархия. Фрэнк Маккалум занял место ученика, который славился ораторским искусством с шестого класса. Его отец был самым богатым жителем Уэллс-Крик.

Первый красавец школы возненавидел Родни Йейтса, когда услышал, как девочки в разговоре между собой в один голос соглашаются, что Родди гораздо симпатичнее их прежнего кумира.

Зависть. Одна из самых могущественных эмоций пробудилась и подняла свою уродливую голову в школе городка Уэллс-Крик. Чтобы побороть ее, ученики попытались вернуть себе утраченные привилегии. Они решили подробно разузнать про чужаков и воспользоваться их тайнами, чтобы восстановить в школе прежнюю иерархию.

В небольших городках все жители знают друг о друге все, но по неписаному правилу часто помалкивают. Так, порой случается, что весь город знает, что отец кого-то из детей в тюрьме, но щадит чувства ребенка и делает вид, будто ни о чем не подозревает.

В Уэллс-Крик тоже был свой кодекс чести, но никто не считал себя обязанным соблюдать его, когда речь заходила о незваных гостях из Кэлберна. Несколько предприимчивых учеников съездили в Кэлберн, потолковали с местными и узнали все «тайны» шестерых чужаков. А потом разболтали их всей школе Уэллс-Крик.

Так Уэллс-Крик узнал, что Фрэнк и Родни выросли в нищете, и к ним снова приклеилось злополучное прозвище «деревенщины». В Кэлберне ни для кого не было секретом, что Кайл Лонгейкр ненавидит своего деспотичного отца, любившего хвалиться своим богатством. В его родном городе люди мирились с хвастовством Стэнли Лонгейкра и его скверным характером, потому что хотели покупать построенные им дома. Но когда об отце Кайла узнал Уэллс-Крик, ученики школы начали потешаться над Кайлом, хоть и за глаза. Возможность стать президентом класса была для него потеряна навсегда.

И хотя никто не знал этого наверняка и не мог проверить, все думали, что Таддеус Оверлендер круглый год ходит в футболках с длинными рукавами, чтобы скрыть синяки, оставленные руками отца-фундаменталиста. В школе перешептывались о странных религиозных службах, которые посещал Тадди.

Харперу приписывали «влюбленность» в Кайла — и это в 1953 г ., когда никто еще не задумывался, в чем может проявляться подобная любовь.

И наконец. Фредерик Берджесс, в четырехлетнем возрасте ставший убийцей. Весь Кэлберн знал историю Берджесса, которого обычно звали по фамилии, и его старшего брата Бобби. Бобби Берджесс принадлежал к детям, в равной мере наделенным способностями к спорту и к науке. Он возглавлял дискуссионную команду и был капитаном футбольной команды, а по воскресеньям учил читать детей из малоимущих семей. 12 июля 1940 г . шестнадцатилетний Бобби мыл отцовскую машину, в салоне которой играл его четырехлетний брат Фредерик. Очевидцем дальнейших событий стал сосед: малыш, подражая отцу, дернул рычаг переключения передач. Припаркованная на площадке с уклоном машина покатилась назад, придавила ногу Бобби и переехала его, вызвав мгновенную смерть.

Фредерику не досталось ни интеллекта, ни спортивных способностей покойного брата. В Кэлберне поговаривали, что родители возненавидели младшего сына за то, что отнял у них любимца. Один житель города уверял, что отец Берджесса часто повторял, что лучше бы его младший сын вообще не появлялся на свет».

Бейли оторвалась от книги.

— Не могу больше, — призналась она, захлопывая ее. — Старшие классы и без того нелегкое испытание, а эти дети прошли через сущий ад.

— Почему же тогда после школы их жизнь не наладилась, а, наоборот, изменилась к худшему?

— Не знаю, — задумчиво ответила Бейли. — Может, так распорядилась судьба. Адрес помнишь?

— Да, — рассеянно кивнул Мэтт.

— А ты что читаешь? — Бейли положила голову к нему на плечо.

— Ничего, просто думаю, что все нити сходятся к «Золотой шестерке». Где ни копнешь, поблизости вечно оказывается кто-нибудь из этих шестерых.

— И твой отец… — тихо произнесла Бейли.

— Все это случилось еще до того, как он стал моим отцом. Знаешь, мне кажется, чем больше мы о них узнаем, тем выше вероятность, что мы найдем человека, которому Мэнвилл доверял как никому другому.

— Если этот человек еще жив, — уточнила Бейли.

— Да, если жив, — согласился Мэтт.

— Раньше его никто и никогда не навещал, — сказала медсестра Бейли и Мэтту в вестибюле дома престарелых. — Точнее, заезжали коллеги, но родные — ни разу.

— А где он работал? — спросил Мэтт.

— В школе, футбольным тренером. — Медсестра смотрела на них так подозрительно, словно желала узнать, почему посетителям этот факт неизвестен. — Если он ваш дядя… — наконец начала она, глядя на Мэтта.

— Семейная вражда, — перебил ее Мэтт. — Такое случается, вы же понимаете.

— Конечно, конечно, — согласилась она, остановившись возле двери. — Итак, теперь наши правила: если вы чем-нибудь расстроите его, а он очень болен, вам придется уйти. Ясно?

Бейли и Мэтт дружно кивнули, шагнули в палату, и Бейли сразу охватило желание убежать. На кровати лежал истощенный, страшно худой человек, опутанный трубками. В левой руке торчала игла капельницы, к носу по прозрачным трубкам поступал кислород, аппаратура, расставленная вокруг, измеряла пульс и следила за дыханием.

— Мэтт, я… — начала Бейли, коснувшись руки спутника.

Но Мэтт уже подошел к постели больного.

— Мистер Берджесс, — решительно начал он, — мы хотели бы узнать подробности ночи, когда погиб Фрэнк Маккалум.

В ту же секунду в палате воцарился хаос: больной открыл глаза, включилась сигнализация, в дверь вбежали врач и несколько медсестер, оттеснив Бейли и Мэтта в сторону.

Бейли попятилась, цепляясь за Мэтта и в ужасе глядя, как врач осматривает пациента, а сестры отключают сирену. Внезапно послышался слабый голос:

— Со мной все в порядке. Оставьте меня в покое!

Бейли вздохнула с облегчением, а голос добавил:

— Просто приснился дурной сон.

Врач и сестры загораживали кровать, но Бейли догадалась, что говорит Берджесс.

— А не пойти бы вам всем к черту? Дайте мне наконец поговорить с гостями! — потребовал он.

Врач обернулся и многозначительно взглянул на Бейли и Мэтта. Ложь пациента его не обманула.

— Если вы еще раз заставите его нервничать, я лично выставлю вас отсюда, — предупредил он и увел медсестер.

Бейли приблизилась к кровати. Лежащий на ней человек был изнурен болезнью, отнимающей последние силы, но блестящие глаза оставались живыми. А лицо отчетливо напоминало другое, юное и свежее, которое Бейли видела на множестве снимков.

— Мы, наверное, пойдем, — нерешительно начала она. — Мы…

— Что? — удивился больной. — После того, как чуть не прикончили меня?

Берджесс хотел добавить что-то еще, но закашлялся.

Бейли подала ему взятый с тумбочки стакан воды с соломинкой.

Тем временем Мэтт встал в ногах кровати, вцепившись в поручни побелевшими пальцами.

— Ты сын Кайла? — спросил Берджесс. — Похож, только слишком толстый.

— Много ест, — с улыбкой объяснила Бейли.

Берджесс повернулся к ней:

— А ты кто?

За Бейли ответил Мэтт:

— Вдова Лукаса Маккалума.

— О Господи… — прошептала Бейли и опустилась на стул возле кровати.

Она ничуть не сомневалась, что это известие убьет больного. Один из мониторов стал издавать сигналы чаще, но сирена не включилась.

— Мэнвилл, — помолчав, отозвался Берджесс. — Джеймс Мэнвилл. Однажды я видел его — был в Орегоне, покупал дерево, когда кто-то сказал, что в город приехал Джеймс Мэнвилл, сплавляться по тамошним порогам. Мне, как всем, захотелось на него взглянуть, я был в толпе зрителей, которые видели, как он садился в лодку. Перед отплытием он помахал нам всем, а у меня чуть сердце не выскочило: я смотрел прямо в глаза Люка Маккалума!