Мэтт рассмеялся и, как показалось Бейли, после исповеди ему стало легче.

— Если подумать, родители Кассандры наверняка были только рады сбыть ее с рук. Они обеспечили ее всем, о чем можно только мечтать, но вырастили прекрасное чудовище. Любовь, деньги — все у нее перемешалось. Наверное, вместо того чтобы уделять ей время и внимание, родители заваливали ее подарками, вот и от меня после нашей свадьбы она ждала того же самого. Она заявляла, что это моя прямая обязанность, если я действительно ее люблю, и ничего не желала понимать, даже когда я показывал ей свои банковские выписки.

— Так почему же ты сразу не развелся с ней?

— Из гордости, — объяснил Мэтт. — Я ведь разболтал всем подряд, что она будет моей. Никогда не забуду, как ухмыльнулся ее отец, когда Кассандра объявила ему, что мы поженились. Эта ухмылка заставила меня взяться за дело, зарабатывать все больше и больше, потому что лишь с деньгами я мог стать ровней ее отцу. Я… — Мэтт помолчал. — Я сам того не сознавал, но все время, пока я добивался Кассандры, мне представлялось, как мы сидим с ней за обеденным столом ее отца. Понимаешь… — Мэтт вскинул голову, и его улыбка стала ироничной, — благодаря маминому воспитанию я многое знал — какой вилкой едят устрицы, какой нож для рыбы и так далее. Вот мне и мечталось, что ее отец посмотрит и скажет… — Мэтт снова улыбнулся. — Не знаю, откуда во мне такая наивность, но я надеялся услышать от него что-нибудь вроде «я думал, моя дочь совершила мезальянс, а теперь вижу, что ты один из нас».

Бейли знала, что он ждет от нее улыбки, но ее лицо словно окаменело. Слишком часто ей приходилось слышать унизительные замечания в свой адрес. Джимми мог позволить себе обращаться как с равными и с мусорщиками, и с королями, и поскольку каждый из них пытался урвать свою толику от его состояния, смеяться над ним никто не смел. Но Бейли часто доставалось от этих людей. И вправду, зачем такому человеку, как Джимми Мэнвилл, нужна невзрачная толстушка Лиллиан?

— Знаешь, что было дальше? — продолжал Мэтт. — В тот вечер, когда мы явились к ним, чтобы сообщить, что тайно поженились, все они ужинали — вообще-то я все подстроил так, чтобы успеть к ужину. Я оглядел столовую и увидел, что рядом со стариком сидит Картер. Его принимали, меня отвергали: все осталось по-старому.

— Неужели они даже не встревожились, узнав, что единственная дочь куда-то исчезла?

Мэтт пожал плечами:

— Понятия не имею. Но похоже, они были уверены, что через несколько недель мы разбежимся, вот и делали вид, будто ничего не произошло. Для них я был временным явлением, как тень от облака.

— И ты захотел доказать им, что они ошибаются, — заключила Бейли.

— Можно сказать и так. А еще — доказать самому себе, что я не полный и безнадежный болван. И если положением в обществе мне с ними не сравняться, то в работе я обставлю любого. Я начал обзванивать компании, от работы в которых отказался, и предлагать свои услуги. А если их отвергали, я унижался и умолял.

Он рассказал, как годами вкалывал без продыху, лишь бы заработать побольше. У него не было ни свободного времени, ни увлечений — ничего, кроме работы. Но он сумел дать Кассандре и загородный клуб, и большой дом, и беззаботную жизнь. А самому ему доставались лишь счета и стрессы.

— Как же вышло, что ты наконец образумился и развелся с ней?

— У меня случился инфаркт. — Мэтт улыбнулся. — По крайней мере, мне так показалось. В больнице мне сообщили, что это было всего лишь несварение — мол, отправляйся домой, хватит попусту отнимать у нас время. Но этого мне хватило, чтобы перепугаться до смерти и понять, что второй шанс в жизни я не упущу, если он только мне представится. Я вернулся домой средь бела дня, чего никогда прежде не бывало, и…

— И что же?

— Застал Кассандру голой в ванне. С Картером. Стоял, смотрел на них и думал только об одном: я заплатил за эту ванну, а времени, чтобы понежиться в ней, так ни разу и не нашел. И вдруг расхохотался. Мне стало так легко! Теперь я наконец мог отделаться от Кассандры, не испытывая угрызений совести. Я сказал: «Ну вот, вернулись к тому, с чего начали». Картер заговорил: «Слушай, Лонгейкр…» «Нет, сделай одолжение, не вставай, — перебил я. — Можете продолжать. Не стесняйтесь». Я повернулся и вышел, услышав за спиной голос Кассандры: «Вернется, не волнуйся. Он меня обожает». Тут-то я и понял, что по-настоящему свободен.

Мэтт рассказал, как закрыл свою преуспевающую архитектурную фирму, продал все, что имел, выплатил нешуточные долги, отдал бывшей жене половину имущества и вернулся в Кэлберн.

— И что теперь? — тихо спросила Бейли.

— Теперь я хочу выяснить, кто же я такой. А для этого — покопаться в себе. Но я уже понял, что к Кассандре меня тянуло желание иметь семью. Я вырос без отца, а в то время все жалели детей, которых воспитывали только матери, как нас с братом.

— Что будешь делать дальше? — тихо спросила Бейли.

— Точно не знаю, но есть кое-какие идеи, — ответил он, глядя ей в глаза.

Во второй раз за день Бейли отвернулась и отстранилась, сама не понимая почему.

— Хочешь еще пудинга? — спросила она, вставая из-за стола.

«Да что это со мной, — думала она. — Почему я не могу взять то, что предлагает этот симпатичный мужчина? Или Джимми вечно будет стоять у меня на пути?»

— Чем займешься сегодня? — вместо ответа спросил Мэтт. — В воскресенье можно и не работать. Чего бы тебе хотелось?

— Слетать в Индию, еще раз взглянуть на Тадж-Махал, — отозвалась Бейли шутливым тоном, но Мэтт не засмеялся, а так пристально посмотрел на нее, что Бейли отвела глаза. — Хочу поработать на веранде, — поправилась она. — И сделать кухню хоть немного поприличнее.

— Годится, — кивнул Мэтт, по-прежнему глядя на нее в упор.

Шесть недель спустя

Бейли переложила салат в большую деревянную миску и нахмурилась, глядя на него. Сам по себе салат был неплох — с ярко-оранжевыми дольками консервированных мандаринов, твердыми тоненькими пластинками миндаля и свежайшими листьями латука. Запивать его предполагалось чаем со льдом и ложкой малинового сока. Словом, обед был как обед, но не возбуждал у Бейли аппетита.

Она перевела взгляд на проспект риелторской конторы, лежащий рядом на столе. «Эту недвижимость два дня как продали», — услышала она от риелтора час назад.

Бейли сидела одна в кабинете уютного ресторанчика в Уэлборне, обедала в полном одиночестве и пыталась понять, что с ней творится. Джимми в таких случаях обычно спрашивал: «Опять места себе не находишь, Веснушка?» — а потом подхватывался и увозил ее в какой-нибудь чудесный уголок. Но Джимми нет, нет и денег, чтобы сорваться в одно мгновение и укатить развлекаться.

Она снова уставилась на проспект — в одну страницу, но с красивой цветной фотографией магазина по соседству с этим рестораном. Магазин не впечатлял ни размерами, ни убранством, но сразу понравился Бейли, Дженис и Пэтси. Очень понравился. Что же могло случиться, ломала голову Бейли, изучая проспект.

Пять с половиной недель назад Пэтси позвонила ей, сообщила, что едет в Уэлборн, и спросила, не хочет ли Бейли составить ей компанию. День был будний, Мэтт уехал работать, и поскольку Бейли уже забила всю кладовую бутылками и банками домашних консервов, маринадов и наливок, заняться ей было решительно нечем. Даже расследование прошлого Джимми зашло в тупик. Запрос Мэтта насчет предыдущих владельцев фермы оказался напрасным: очевидно, дом покупали и продавали еще до того, как информацию о подобных сделках стали заносить в компьютерные банки данных.

Дождавшись Пэтси, Бейли ничуть не удивилась, заметив на заднем сиденье ее машины Дженис. Правда, Бейли так и подмывало спросить, каким образом Пэтси пригласила ее с собой, но пришлось промолчать.

За получасовую поездку до Уэлборна Бейли успела наговориться и с Пэтси, и с Дженис, выспрашивая подробности их жизни и стараясь умалчивать о себе.