Компания уставилась на тщательно смазанный внушительных размеров наконечник копья.

— Дядя Саша, — прошептал Антон, — скажите мне, что это именно то, что я думаю…

— Что такое? — Ральф потрогал наконечник руками.

— Да это… Ральф, ты понимаешь, что это может быть?

— Что? Подожди… Ты же не хочешь сказать…

— Да, именно, это Святое Копье, Копье Судьбы, Копье Лонгина. На нем кровь Христа, и мы это копье нашли благодаря твоему дяде.

Александр Валентинович, Ральф, Антон, все в чрезвычайном волнении, поочередно брали наконечник в руки, разглядывали его со всех сторон. Сердце у Антона бешено колотилось. Он не сразу обратил внимание, что Погоний не разделяет общих восторгов.

— Товарищ подполковник, — Антон обернулся к Карену Федоровичу, — а вам что, не интересно? Это же сенсация мирового уровня! Мы сами еще не до конца понимаем…

— Именно что не до конца, — ухмыльнулся тот. Все уставились на подполковника, и Антон спросил:

— Карен Федорович, но вы же неспроста здесь, верно? А раз так, объясните нам, за что Шерхорн готов был нас два раза пристрелить? Если из-за Копья Судьбы, мотив понятен.

Погоний задумался, вздохнул и, покачав головой, попросил, обращаясь к Александру Валентиновичу:

— Сашка, дай-ка твою без фильтра.

Взяв сигарету, Карен Федорович начал рассказывать:

— Экспедиция института «Аненербе» под командованием Карла Целлера, в составе которой был Курт Шерхорн, официально отправилась в Россию искать сокровища Ладожского озера. Однако известно, что никаких сокровищ она не нашла. При этом от Чехословакии до Калужской и Смоленской губерний ей, по личному приказу самого Гиммлера, давали «зеленый свет».

В одном из секретных писем Гиммлер говорил о некоем грузе экспедиции Целлера, который надо было передать его эмиссарам на станции Барятино… Это было последнее упоминание об экспедиции в найденных мною бумагах «Аненербе», где мне довелось покопаться, а также в уцелевших документах Рейхсканцелярии.

Я никак не мог понять, с какой стати сам рейхсфюрер, личность, бесспорно, экстравагантная, так близко к сердцу принимал судьбу экспедиции в «варварскую» Россию? Ведь какие исторические предметы они отсюда вывозили? Только музейные ценности, да и то, главным образом, сделанные из драгоценных металлов. В конце концов, Россия — не Франция, Смоленский Кремль — не Лувр, наши загадки в мире, так сказать, «не раскручены».

Но простой ящик с золотом Гиммлера не мог так раззадорить! В те годы нацисты еще были уверены, что все золото мира вот-вот падет к их ногам. Вот я грешным делом и позволил себе предположить, что это может быть, простите, Святой Грааль или как минимум Копье Судьбы.

— Ну вот, ваша догадка подтверждается! — воскликнул Ральф.

— Ничего подобного. Если бы все в жизни было так просто… Да, я надеялся, что речь идет о величайших святынях христианства, пока не узнал, что Гиммлер приказал сделать десятки реплик священного копья, оригинал которого Шелленберг и Гесс забрали у австрийцев еще за пару дней до аншлюса. В каждой захваченной столице эсэсовцы должна были установить копии святыни.

— Зачем? — спросил окончательно упавший духом Антон.

— Как знаки окончательной победы идей Гитлера, как символы величия неорелигии, перед которой открылись все тайники истории, пали все известные человечеству чудодейственные реликвии. Пали и перешли на службу.

— Ну почему нам не везет?! — воскликнул Антон.

— Что же, получается, — произнес Ральф, — это всего лишь реплика, а не то самое, настоящее Копье?

Карен Федорович развел руками:

— Да, копия. Даже просто глядя на этот наконечник, я констатирую, что он не мог быть изготовлен двадцать веков назад. Так что мы с вами оказались там же, где были. Правда, непонятно, что здесь искал Шерхорн. Как сотрудник «Аненербе» он не мог не знать про реплики. Да и зачем нужен такой вместительный ящик? Наконечник копья можно спрятать за пазухой, а какой смысл таскаться с этой бандурой? Единственная мысль, которая сейчас приходит мне в голову…

Погоний не договорил, заметив спешащего к ним спецназовца.

— В чем дело? — спросил его Карен Федорович.

— Товарищ подполковник, немец хочет с вами поговорить.

— Скажи, после поговорим, в камере.

— Он хочет со всеми вами говорить, настаивает. Говорит: хочу прямо сейчас и здесь.

— Карен Федорович, интересно, чего ему надо. Может, поговорим с ним? — предложил Антон.

— Хрен ему с маслом, а не «здесь и сейчас», — ответил Карен Федорович и, повернувшись к Александру Валентиновичу, спросил: — Саш, ты как насчет барбекю?

— Я только за. Хороший обед, да на свежем воздухе, у костерка, еще никому не вредил. Помнишь, как мы с тобой у Торхама под Джелалабадом яйца варили в каске, а?

«Эх, Сашка, Сашка, — думал Карен Федорович Погоний, сидя у себя в кабинете в Большом Кисельном переулке через два дня после описанных выше событий. — Был бы ты современно мыслящим человеком, мы бы с тобой могли горы свернуть».

Карен Федорович встал из-за стола, поправил рамочку с фотографией внучки Лизоньки, открыл кодовый замок сейфа и извлек из него старинный металлический предмет — вещественное доказательство, затребованное им из спецхранилища для проведения экспертизы.

Нельзя сказать, что Карен Федорович принадлежал к числу излишне впечатлительных людей, однако вид предмета и, главное, мысль о том, что где-то в глубине веков этот металл касался тела самого Иисуса Христа, приводила его в трепет. Как человек начитанный и кое-что знающий о науке психологии, Карен Федорович понимал, что нельзя игнорировать потенциальную силу, которой обладает самовнушение, но в случае с найденным в лесу наконечником ошибки быть не могло.

Да, ошибки быть не могло — Копье Судьбы, обладать которым стремились все величайшие мировые диктаторы и завоеватели, теперь было в руках простого подполковника не самого элитного департамента ФСБ.

И никакого труда не составляло спрятать его, подменить, даже вывезти за границу. Легенда с множеством копий подействовала, да и никто не имел оснований сомневаться в компетентности Погония. А уж о честности этого человека в «конторе» ходили легенды. Огромные, формально неподотчетные суммы денег проходили через его агентуру во время работы в Афганистане. Соблазнам не было счета. И действительно, многие не выдерживали, но только не Карен Федорович. Педантично, до копейки, отчитывался он обо всех потраченных средствах, за что его, вопреки логике, начальство недолюбливало. Видимо оттого, что не к чему было прицепиться, ведь начальству всегда требуется иметь под рукой компроматик, удавку, которую, если что, можно легко затянуть на шее зарвавшегося коллеги.

Погоний сломался, когда до пенсии оставалось совсем немного.

Союз развалили, по КГБ нанесли удар, расшатавший десятитилетиями создававшуюся систему. Престиж службы в органах госбезопасности упал. Зарплата, когда-то приличная, в новых условиях оказалась жалкой… Оставалась Родина, земля, на которой Карен Федорович вырос, могилы родителей. Но сил уже не было. Возвращаясь изо дня в день домой на казенном автобусе, добираясь от него до грязного подъезда по разбитому асфальту и лужам, обрызгиваемый с головы до ног проезжающими машинами всех моделей и марок, Карен Федорович понял, что век его проходит зря.

Собрав последние силы в кулак, он попытался утешить себя, убедить, что жизнь продолжается. Ему это удалось, но только на время. И тут, как нельзя кстати, подвернулся один из агентов с «церковной специализацией», некто Миша. Через него-то и пришла к Погонию информация о поведении Ральфа Мюллера и его странного спутника.

Карен Федорович допустил ошибку, встретившись с Михаилом и сообщив ему лишнего о своих догадках.

Михаил действовал быстро и напористо. Сначала подослал к Погонию «отморозков», отнявших у него документы, а после, когда ознакомился с гипотезами подполковника, решил набиться в союзники к Курту Шерхорну.