Погоний же с тех пор вел себя осторожно и был собою вполне доволен. Сопоставив факты, найденные в архивах, и собственные выводы, он понял, что ему выпал шанс, который ни в коем случае нельзя упустить. И с тех пор он начал жить поисками Копья Судьбы, втайне от всех, включая семью и друзей.

Карен Федорович воспрял духом. И вроде бы все шло прекрасно, но вот только проклятая совесть периодически давала о себе знать, особенно когда он вспоминал, что вынужден врать своему старинному боевому товарищу Александру Валентиновичу Тихонову. В минуты, когда приступы совести разгорались в его душе пожаром, Погоний пытался тушить его алкоголем, но, по правде говоря, пить он никогда толком не умел, так что ни водка, ни коньяк не помогали.

К началу экспедиции в Хизну, предпринятой Ральфом Мюллером и Антоном Ушаковым, подполковник Погоний был убежден, что Карл Целлер должен был доставить в рейх оригинал «настоящего» Копья Судьбы. По его мнению, любые другие артефакты не могли интересовать Гиммлера настолько, что он почти два месяца состоял в активной секретной переписке с руководителем обычной спецгруппы СС, да еще и действовавшей на Восточном фронте, где требовалась не эзотерика, а эшелоны с валенками, танками и соляркой.

Погоний не знал ответа на вопрос, как знаменитая реликвия христианства оказалась на территории СССР. Гипотезы и догадки им в расчет не принимались. Он осмелился предположить, что оригинал Копья Судьбы мог быть доставлен из Нюрнберга гитлеровцами в надежде изменить ход зимней кампании 1941–1942 годов. Но каким образом они предполагали его использовать? Выносить перед наступлением на поле боя? Что-то несерьезное было в таких предположениях.

Впрочем, нужно было действовать step by step — шаг за шагом, как говорят американские коллеги: заполучить священную реликвию, а после уже думать, что делать дальше.

И вот этот день настал. Карену Федоровичу нелегко давалось окончательное решение. Он несколько месяцев обманывал товарища, сильно в себе запутался, переживал и уже давно потерял счет бессонным ночам…

«Что, хочешь нищим помереть? Ну все, хватит раскисать!» — уговаривал свое другое «я» Погоний, укладывая драгоценный артефакт в кейс.

Уже собравшись уходить, Карен Федорович на минуту остановился возле окна, из которого открывался вид на серо-желтую массу, состоящую из вековых типично московских строений, на мусорный бак и забрызганную грязью «Волгу». Вскоре в его жизни этого уже не будет, а будет что-то другое, светлое, пахнущее утренней лужайкой и горным воздухом — не жизнь, а райское времяпрепровождение, наполненное спокойствием и тишиной.

Он понимал умом, что заслужил все это, давно заслужил. И когда на границе с Пакистаном его собирались порезать на кусочки и сварить в кипятке свирепые «духи», и еще раньше, в Анголе, да и в России было несладко — гарантированное медленное умирание от сердечно-сосудистых недугов. Чего только стоила одна аппаратная возня и общение с начальством! А после уже пришли новые времена, крушение планов и надежд, гибель советской империи и замаячившие на горизонте очертания нищей и убогой старости.

Но если разум сдался перед соблазном, сердце все еще крепко держало оборону. Воспитанием Карен Федорович, видно, не вышел, чтобы воровать ценнейшие находки, предварительно выдав их за подделку. Однако решение он принял и, повинуясь привычке, с избранного пути сворачивать намерений не имел.

Сначала нужно было отправиться домой. Потом на такси добраться до Шереметьево и сесть в самолет до Ларнаки. А там уже, используя собственные каналы и связи, довести дело до конца. Небольшие сомнения в подлинности находки у Погония оставались, а потому он позаботился о запасном варианте. С завтрашнего дня Карен Федорович находился во внеочередном отпуске и всегда мог вернуться, не возбуждая ненужных подозрений у коллег. Разумеется, Погоний надеялся, что возвращаться ему не придется.

С тяжелым сердцем покинул он свой кабинет. В коридоре Карен Федорович столкнулся с дежурным, который как раз шел к Погонию сообщить о желании арестованного австрийца Курта Шерхорна срочно с ним поговорить.

— Черт бы его побрал… — начал было Погоний, но тут у него в кармане пиджака зазвонил телефон.

На связи был Александр Валентинович Тихонов.

— Привет, Карен. Есть разговор. Это насчет копья. Чтобы не тянуть кота за одно место, скажу сразу, в чем дело. Короче, у меня есть кое-какая информация о том самом копье, что в лесу отыскалось. Наше копьецо — копия, сомнений нет. И тем не менее «то самое» Копье существует, и поверь, я знаю, что говорю.

— О чем ты, Саня? — Карен Федорович вдруг почувствовал себя так, словно ему на плечи опустили тяжеленную чугунную рельсу.

— Можно я к тебе сейчас приеду? — ответил Александр Валентинович вопросом на вопрос.

— Да вообще-то я собрался уходить… — начал Погоний, но, вспомнив о просьбе Шерхорна, решил не сопротивляться давлению обстоятельств и посмотреть, что будет дальше. — Впрочем, приезжай. Погоди только секунду, ладно?

Погоний повернулся к дежурному:

— Объект у «Франца»?

— Никак нет, товарищ подполковник, в настоящее время подследственный не в Лефортово. Доставлен прямо сюда. Все равно с ним следователь должен был встречаться, ну мы и решили…

— Молодцы, правильное решение, — Карен Федорович похвалил дежурного. — Приведите его ко мне. Раз такое дело — вернусь. — И уже в трубку произнес: — Саш, подъезжай. Тебя ждет сюрприз. Пропуск я закажу.

Курт Шерхорн совсем не походил на узника следственного изолятора. Похоже, он окончательно собрался с силами и что-то для себя решил. Его выдержке можно было позавидовать.

— Итак, вы что-то хотели нам рассказать, верно? — перед тем как задать вопрос, Погоний нарочито долго и внимательно разглядывал Шерхорна.

— Ответьте сначала вы на мой вопрос: любопытно ли вам узнать, что на самом деле было в том ящике?

— Предположим, — кивнул Погоний. — В чем суть вашего вопроса?

— Вы человек образованный, наверняка знающий подробности событий прошлого и особенности характеров исторических личностей, — начал Шерхорн, — но я позволю себе напомнить, что Генрих Гиммлер был большим любителем мистики и тайн. Больше, чем кто-либо в рейхе, он верил в силу величайших артефактов человечества… Разрешите попить воды?

Погоний кивнул и, наполнив стакан, протянул его задержанному. Шерхорн выпил, вздохнул чуть слышно и продолжил:

— Отправляя экспедиции в Россию, Гиммлер не охотился за преходящими ценностями, для этого существовали спецкоманды, он искал святыни…

— Интересно, что он такое искал в нашей глуши, — перебил рассказчика Карен Федорович, — Святой Грааль? Или вот это… Копье Судьбы?

Шерхорн усмехнулся:

— И отчего все так уверены, что он не нашел то, что вы называете Граалем, еще до войны? Впрочем, это к делу не относится. А насчет копья… Этих «копий судьбы» по всему миру разбросано сотни, и мало кто наберется решимости искать то самое, единственное и неповторимое сокровище христианской религии.

— «Копий»? Вы хотите сказать, что гонялись по России за Антоном Ушаковым и Ральфом Мюллером ради реплики Святого Копья?!

— Ни в коем случае. В ящике было еще кое-что. Это самое «кое-что» исчезло. А найденный нашими «искателями сокровищ» наконечник — не более чем кусок металла. Во всяком случае, вы должны об этом знать. Сравните упоминания о Копье Судьбы в различных источниках — детали часто не совпадают. Кроме одной: наконечник широкий и нереально тонкий. Теперь вспомните найденное в лесу. Что? Вижу, вы со мной согласны: даже во времена Христа такую выработку металла нельзя было считать тонкой — толщина «нашего» наконечника даже у острия не меньше сантиметра…

Карену Федоровичу стало неожиданно легко. Будто камень упал с души. Сомнения в подлинности реликвии, усилившиеся после уверенного рассказа Шерхорна, заставляли его повременить с кардинальными переменами в жизни. Но главное, они спасли его от предательства, к которому он был опасно близок и за которое ни за что бы не простил себя впоследствии.