— Какой-то документальный фильм об Израиле, Палестине и двойных агентах.

— А другого ничего нет?

— Поищи, если хочешь.

Малин протягивает пульт, и Туве переключает каналы, останавливаясь на местном телевидении. Клуб «Линчёпинг ХК» разбил команду «Модо», и Мартин Мартинссон забил три гола. Ходят слухи, что на матче присутствовали скауты из НХЛ.

— Вчера я была в квартире бабушки и дедушки.

Туве кивает.

— Звонил дедушка. Он спрашивает, не хочешь ли ты навестить их на февральских каникулах?

Малин ждет реакции. Однако вместо счастливой улыбки на лице Туве появляется беспокойство.

— Но ведь у нас, наверное, нет денег на билет.

— Они оплатят.

Беспокойство Туве растет.

— Не знаю, хочу ли я этого, мама. Их очень огорчит, если я откажусь?

— Все будет, как ты хочешь, Туве. Только так, как ты хочешь.

— Но я не знаю.

— Успокойся, старушка. У тебя есть время подумать до завтра, в крайнем случае до вторника.

— Там ведь тепло, правда?

— Плюс двадцать как минимум, — отвечает Малин. — Как летом.

На дереве висят яблоки, и мальчик — два, три, четыре мальчика бегают в зеленом саду. Они падают, и трава окрашивает их колени в зеленый цвет. Потом остается только один мальчик, и он падает, но поднимается и снова бежит. Он выбегает на поляну посреди леса и на некоторое время останавливается в нерешительности, прежде чем вступить в темноту.

Он бегает между стволами деревьев, и острые ветви на земле режут в кровь его ноги, но он, кажется, не чувствует боли и не останавливается, чтобы сразиться с чудовищами, роющимися в сплетении корней.

А потом мальчик стоит у постели Малин. Он ритмично давит ей на грудь, помогая дышать желтым утренним воздухом.

И шепчет ей в ухо сквозь сон:

Как мое имя? Откуда я?

Тринадцатое февраля, понедельник

Угрюмая утренняя дымка висит над городом и полями.

В расследовании наступил период затишья.

Нужно обследовать оружие.

Информация на жестком диске будет проверена завтра утром.

В пустынном заснеженном поле ни ветерка. В мире царит бездействие, усталые полицейские частью спят, частью бодрствуют. Бёрье Сверд в одиночестве лежит в постели, под застиранной простыней в голубой цветочек. По обе стороны кровати сидят овчарки, взятые из псарни в квартиру. Внизу, в зале, двое из социальной службы переворачивают его жену, и он старается не замечать доносящихся оттуда звуков.

Юхан Якобссон в своем таунхаусе в Лингхеме сидит на диване и клюет носом. На руках у него трехлетняя дочь в наушниках, на экране «Лоранга и Мазарин».[47] Когда же ты наконец поймешь, как это прекрасно — спать? День прошел в разговорах с подростками, которые участвовали в убийстве животных, там, в поле. У них алиби на ту ночь, когда погиб Бенгт Андерссон, они были просто сбиты с толку, как это случается с молодыми людьми. Еще один день работы, еще один день, когда он бросил семью на произвол судьбы.

Закариас Мартинссон спит, прижавшись к своей мерзнущей жене. Окно в спальне приоткрыто, сквозняк обещает простуду. Свен Шёман храпит на своей вилле, звучно и громко, лежа на спине. Его жена на кухне с интересом читает «Свенска дагбладет» и пьет кофе. Иногда она встает раньше Свена, хотя это случается нечасто.

Даже Карим спит в своей постели, он лежит с краю, кашляет и на ощупь ищет рядом свою жену. Но ее нет в кровати, она сидит на унитазе, закрыв лицо ладонями. Она спрашивает себя, как ей со всем этим справиться и что произойдет, если Карим узнает.

Инспектор Карин Юханнисон уже проснулась. Она сидит на своем муже, волосы ее так и летают из стороны в сторону. Она наслаждается его телом, смакует его, оно сейчас больше принадлежит ей, чем ему самому. Что еще, собственно говоря, ей от него нужно?

И Малин Форс тоже не спит.

Она сидит за рулем автомобиля.

Она одержима.

Третья линия в расследовании убийства Бенгта Андерссона должна быть пройдена, освежевана и вывернута наизнанку.

Малин мерзнет. Машина так и не прогрелась как следует.

В окне она видит вытянутую башню монастыря Вреты. Где-то там, вдали, Блосведрет, где Ракель Мюрвалль на своей кухне в одиночестве пьет кофе и смотрит на улицу. Она улыбается и мечтает о том, чтобы мальчики поскорей вернулись домой. Мастерские не должны пустовать.

Малин припарковывается возле дома Ракели Мюрвалль. Белая деревянная вилла выглядит на этот раз более потрепанной, как будто начинает уставать и от мороза, и от людей внутри. Проход к дому так тщательно расчищен, что, кажется, не хватает только развернуть здесь красную ковровую дорожку.

«Она, конечно, наверху, — думает Малин. — Нужно застать ее врасплох. Прийти, когда она этого меньше всего ожидает».

Выходя из автомобиля, Малин хлопает дверью, совсем как Туве сегодня дома. Но она знает почему: ей надо казаться решительной и агрессивной, напустить на себя то выражение превосходства, которое сделает хозяйку более сговорчивой и заставит ее выложить все свои истории. Малин уверена: этой женщине есть что рассказать.

Она стучит и воображает, будто Зак стоит рядом.

Изнутри раздаются легкие и в то же время внушительные шаги — и мать семейства открывает дверь. У нее впалые землистые щеки и глаза, возможно, самые острые из тех, которые Малин когда-либо приходилось видеть на человеческом лице. Их взгляд словно забирает силу у Малин, делая ее слабой, безвольной и пугливой.

«Ей уже за семьдесят, что она может мне сделать?» — думает Малин и понимает: старуха может что угодно.

— Инспектор Форс, — приветливо говорит Ракель Мюрвалль, — чем я могу вам помочь?

— Будьте добры, впустите меня, на улице так холодно. Хочу задать несколько вопросов.

— И вы полагаете, я знаю ответы на них?

Малин кивает:

— Я полагаю, у вас есть ответ на любой вопрос.

Ракель Мюрвалль делает шаг в сторону, и Малин проходит в дом.

Кофе горячий и в меру крепкий.

— Ваши мальчики вовсе не такие уж невинные голубки, — говорит Малин, опускаясь на деревянный стул.

Она видит, как заносчивость в глазах Ракели Мюрвалль сменяется злобой.

— Что вы знаете о моих мальчиках?

— Собственно, я пришла, чтобы поговорить о вашем четвертом мальчике.

Малин отодвигает чашку с кофе и смотрит на Ракель Мюрвалль, словно пытаясь взглядом приковать ее к месту.

— О Карле.

— О ком, вы сказали?

— О Карле.

— Он нечасто дает о себе знать.

— Кто был его отец? Ведь у него другой отец, не тот, что у остальных мальчиков, насколько я знаю.

— Я слышала, вы говорили с ним.

— Я беседовала с ним, и он сказал, что его отец был моряком и пропал без вести во время кораблекрушения, когда вы были беременны.

— Все верно, — отвечает Ракель Мюрвалль. — Восемнадцатого августа тысяча девятьсот шестьдесят первого года у побережья Островов Зеленого Мыса теплоход «Дориан» пошел ко дну вместе со всем, что на нем было.

— Мне кажется, вы лжете, — говорит Малин, но Ракель Мюрвалль только улыбается.

— Того моряка звали Педер Пальмквист.

Малин встает.

— Это все, что я хотела узнать на сегодня, — говорит она и снова видит в глазах старухи твердое намерение взять инициативу на себя.

— Если вы еще раз здесь покажетесь, я напишу заявление о том, что вы преследуете меня.

— Я всего лишь пытаюсь делать свою работу, фру Мюрвалль. И только.

— Судно потонуло, — повторяет Ракель Мюрвалль. — И все они пошли ко дну, как камни.

Малин проезжает мимо бензоколонки Мюрваллей. Вывеска не горит, окна магазина зияют чернотой, а обветшавшая мастерская во дворе будто просит, чтобы ее снесли.

Она проезжает районы Бруннбю и Хэрна, хочет взглянуть на дом, где жил Мяченосец. С дороги видна только крыша, но она знает, как выглядит это здание.