С наступлением осени О-Сэн снова стала обметывать петли для застежек на таби. После пожара начали входить в моду кожаные накидки и башлыки, кожа поднялась в цене, изготовлять из нее таби было накладно, и теперь их шили из хлопчатки. О-Сэн засыпали заказами, и она вполне зараба­тывала на пропитание для себя и Котаро. Однажды, когда уже прихватывали заморозки, О-Сэн неожиданно встретила свою давнишнюю приятельницу. По пути в мастерскую, куда она несла готовую работу, неподалеку от квартала Тэнно ее окликнули по имени.

Она обернулась и увидела молодую женщину, махавшую ей рукой. Ее лицо покрывал густой слой белил, губы — ярко накрашены. Одета она была в модное кимоно, но из дешевой ткани. Пока О-Сэн раздумывала, кто бы это мог быть, женщина приблизилась.

—  Ну конечно же, О-Сэн! Я не ошиблась. А я-то дума­ла, что ты погибла во время пожара. Где ты теперь обре­таешься? Это твой мальчуган? — закидала она О-Сэн иопросами.

—  Ой! — воскликнула О-Сэн. — А ведь я тебя не признала, О-Мон!

—  Ну и короткая же у тебя память! — О-Мон сердито надула губы.

Она по-мужски сплюнула. Этот неприличный жест покоробил О-Сэн. Но она тут же позабыла об этом, предав­шись воспоминаниям. Ведь О-Мон была ее единственной подругой еще в те времена, когда они вместе учились кройке и шитью. В те далекие дни О-Мон, единственная дочь крупного торговца растительным маслом, державшего лавку в квартале Тэнно, была хороша собой, отличалась добрым и отзывчивым характером. Но как же она с тех пор изменилась! Да что там изменилась! От той, прежней О-Мон ничего не осталось. Кожа на лице огрубела, стала шершавой — это не мог скрыть даже толстый слой белил, яркая помада лишь подчеркивала сухость потрескавшихся губ, в мутных глазах затаилась тоска, осипший голос, дур­ные манеры — особенно эта привычка сплевывать... При­ятные, дорогие сердцу воспоминания мгновенно улетучились, уступив место если не отвращению, то неприязни. О-Сэн с трудом сдержала себя, чтобы тут же не отвернуться и не убежать.

—  Наш дом исчез — будто корова языком слизнула. Осталась лишь кучка пепла, — рассказывала тем временем О-Мон. — Мать и младший брат сгорели во время пожара... Да, странное существо человек — лишний раз убедилась в этом на примере отца. Прежде он сакэ на дух не переносил, а теперь напивается как свинья. Что ни день — вытаскиваю его из канавы в стельку пьяного... А ты замужем?

—  Нет, и ребенок тоже не мой. Я одна.

—  Вот оно что... — О-Мон бесцеремонно оглядела ее. — Похоже, тебе не сладко живется. Да и кому сейчас хорошо? Не умираешь с голода — и на том спасибо... Где живешь-то?

—  В квартале Хэйэмон.

—  А ты здорово переменилась. — О-Мон снова окинула ее взглядом и закашлялась. — Если что понадобится — заходи. Я живу неподалеку от храма Эмма. Может, тебе деньги нужны? Могу пособить.

Она сунула руки за пазуху, передернула плечами, смачно сплюнула и пошла прочь. Потом, неожиданно вспомнив о чем-то, обернулась к О-Сэн и спросила:

—  Тебе знаком человек по имени Сёкити?..

... О-Сэн покачала головой. Она не могла и предположить, что речь идет о ее Сёкити.

— Не знаешь? Странно, — задумчиво произнесла О-Мон. — А он так настойчиво расспрашивал о тебе. Он уезжал в Осаку и недавно вернулся. Выходит, он не тебя имел в виду.

О-Сэн охнула — только теперь она поняла, о ком идет речь.

—  О-Мон, скажи скорее: ты с ним встречалась? Где ты его видела?

—  Так ты с ним знакома? Зачем обманываешь?

—  Знакома, конечно, знакома! — воскликнула О-Сэн дрожащим от волнения голосом. — Когда он приехал? Где он теперь?

—  Не знаю. Он заходил ко мне в гости. Прослышал, что мы с тобой подруги, — вот и пришел. Кажется, это было позавчера вечером. Я ему сказала, что не знаю даже, жива ли ты... Вспомнила — ну и голова же у меня! — он еще рас­спрашивал о Коте из мастерской Сугиты.

—  О Коте? Почему его интересовал Кота?

—  Не помню. Он посидел минут пятнадцать, не больше. Выпил одну, а может, две чашечки сакэ и ушел. А он тебе очень нужен?

—  Он не сказал, где остановился? Не пообещал, что снова зайдет?

—  Все, что знаю, я уже сказала. Да и то вспомнила о нем случайно. Навряд ли он снова появится, но, если все же заглянет, что ему передать?

—  Скажи ему, — задыхающимся голосом прошептала О-Сэн. — Скажи ему, что я живу в квартале Хэйэмон и по-прежнему жду его. Жду!

Был тихий, безветренный, но очень холодный вечер. Котаро замерз и все время хныкал у О-Сэн за спиной, но та не стала его успокаивать, словно забыла о нем. Она доста­вила готовую работу в мастерскую, получила новую и, не чуя под собой ног, помчалась домой. Думала: вдруг Сёкити заглянул к ней и, не дождавшись, ушел. Где его потом искать?

Само собой, дома никого не было, и не похоже, что в ее отсутствие заходили.

Ту ночь О-Сэн провела без сна. Колокол пробил два часа пополуночи, а сон не шел. Она зажгла фонарь и до рассвета обметывала петли на таби, то и дело согревая дыханием закоченевшие пальцы.

Тот ли это Сёкити, размышляла О-Сэн. Если и в самом деле он, должен бы прийти сюда — ведь разыскал же О-Мон. Нет, наверное, это кто-то другой...

Спустя два дня, когда О-Сэн готовила для Котаро кашу, неожиданно вошла жена Томосукэ, сказав, что собралась в соседнюю лавку за морской капустой и решила по пути заглянуть. Еще недавно она кормила Котаро грудью. Тот узнал ее, радостно засучил ногами и стал что-то бормотать. Она погладила малютку по голове и, обернувшись к О-Сэн, спросила:

—  Ты знакома с человеком по имени Сёкити?

О-Сэн испуганно поглядела на нее, а та, как ни в чем не бывало, продолжала:

—  Он уже пять дней живет у нашего хозяина Кадзихэя. Кажется, он тебя хорошо знает. Мне об этом сказал муж.

—  А этот человек и теперь живет у Кадзихэя? — преры­вающимся от волнения голосом спросила О-Сэн.

—  Сегодня он еще там, но вроде бы скоро собирается уехать. Муж говорит, что многое теперь зависит от тебя, просил известить тебя о приезде Сёкити.

—  Спасибо, я должна обязательно повидаться с ним. Сегодня же! Только покормлю ребенка — и сразу приду.

—  Хорошо. Раз муж велел тебя предупредить, значит, это важно. Кстати, а какое отношение к тебе имеет Сёки­ти?

—  Потом расскажу.

О-Сэн торопливо покормила Котаро, покрикивая на него за то, что он медленно ест. Сама удивляясь, почему так резко говорит с малюткой, и укоряя себя за это, она подхва­тила его на руки и помчалась к Кадзихэю.

Она вошла во двор через мастерскую и увидела у одно­этажного барака жену Томосукэ с ребенком за спиной, которая беседовала с одним из плотников. Завидев О-Сэн, она взяла на руки Котаро и шепнула:

—  Иди к складу.

О-Сэн подошла к складскому бараку. Рядом высились штабеля свежераспиленных досок, от которых исходил при­ятный, чуть кисловатый запах. Сбоку под навесом плотники пилили бревна. Наверно, я очень бледна, подумала О-Сэн и, сдерживая волнение, потерла руками щеки. Надо было перед выходом из дома наложить белила и румяна, сделать прическу и нарядиться в новое кимоно, чтобы выглядеть красивой, — ведь три года прошло, как они расстались. Но ничего делать она не стала.  Слава богу,  она жива, не погибла в огне, не утонула во время наводнения — тут уже не до красоты, не до белил с румянами. Главное — она дождалась, и пусть Сёкити увидит ее такой, как она есть... Позади послышались шаги. О-Сэн обернулась. Да, это был Сёкити. На нем было теплое кимоно на подкладке, подпоясанное коротким поясом. Он остановился, скрестив на груди руки, и мрачно смотрел на нее.

—  Ты вернулся, Сёкити, — сдерживая радость, прошеп­тала О-Сэн.

—  Лучше бы мне не возвращаться, — резко ответил он. О-Сэн пропустила мимо ушей и эти слова, и тон, каким они были произнесены. Забыв обо всем на свете, она гля­дела на Сёкити и не могла наглядеться. Ей страстно хоте­лось кинуться к нему, спрятать лицо у него на груди... Но почему он не догадывается подойти к ней, приласкать? — подумала она. Ведь они не видались целых три года. Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки, закружилась голо­ва.