Ниидэ молча сделал несколько шагов, потом сказал:

—  Прости за глупый вопрос. Забудь и считай, что я ни о чем не спрашивал...

Квартал увеселительных заведений был огорожен низ­ким дощатым забором, покрашенным в черный цвет. Сбоку от небольших ворот стояла пожарная будка. Забор был ста­ренький, покосившийся, кое-где доски были отодраны и зи­яли дыры. В будке с открытым настежь окном сидели трое мужчин. Двое были в набедренных повязках, третий — го­лый по пояс. Заметив Ниидэ, они о чем-то пошептались и с подозрением уставились на него, изредка переводя взгляды на Нобору.

—  Неужели в это время года днем дежурят в будке? — удивился Нобору.

—  Это только для вида, — ответил Ниидэ. — На самом деле их обязанности иные.

Нобору не понял.

—  Видишь ли, — пояснил Ниидэ, — здешние гости по большей части слуги самураев. Прикрываясь именем своих господ, они подчас ведут себя нагло, и тогда молодчики, си­дящие в будке, вышвыривают их вон. Кроме того, они сле­дят за тем, чтобы женщины не сбегали отсюда. Таких вышибал специально нанимают хозяйки здешних заведений, у них там свои особые отношения. В общем, всего не расска­жешь, да и нет в этом нужды. Скоро ты сам поймешь. Только об одном хочу тебя предупредить загодя: что бы ни случилось, ни в коем случае не вступай с ними в пререкания. Ниидэ обошел семнадцать домов и осмотрел восемь жен­щин. Среди них была тринадцатилетняя девочка, которая, по словам хозяйки, служила посыльной. Хозяйка пояснила, что взяла ее по просьбе родственников. Девочка сказала, что ей пятнадцать лет, но по внешнему виду, по совершенно не развитым груди и бедрам, по детскому выражению ху­денького лица Ниидэ понял: девочке не более тринадцати. Он встречал ее здесь не впервые и после насильственного осмотра в самых резких словах обругал хозяйку:

—  Как тебе не стыдно приглашать к ней мужчин — ведь она еще ребенок! — кричал он. — Ну погоди, я сообщу об этом властям, узнаешь тогда, что такое тюрьма.

—  Все это несусветная чушь! — завопила та в ответ. — Мне ее оставили родственники. Я не новичок, мне и в го­лову бы не пришло продавать эту девочку мужчинам. Плохо же вы обо мне думаете!

—  Смотри, — Ниидэ указал на нарыв на ягодице. — Это же сифилис. Нарывы пошли уже по всему телу. У нее бо­лезнь, которая передается лишь мужчинами, зараженными сифилисом.

—  Я в этом ничего не понимаю. О-Тоё, может, ты зани­малась нехорошими делами с мужчинами по секрету от ме­ня? Ну-ка, признавайся, — повернулась она к девочке.

Девочка, понуро опустив голову, молчала.

—  Отвечай, О-Тоё, — настаивала хозяйка.

—  Замолчи! — прикрикнул Ниидэ. — Хватит разыгры­вать передо мной комедию. Лучше немедленно отправь ее к родителям. Кстати, где они живут?

—  Толком не знаю.

Ниидэ молчал, не спуская с нее глаз.

—  Кажется, до прошлого года они жили в Нарихире — там у них была овощная лавка. Торговля шла плохо, а детей много. Вот они и пристроили О-Тоё у меня, а сами собра­лись и уехали неизвестно куда.

—  Скажи честно, где сейчас твои родители? — спросил Ниидэ у девочки.

—  Не знаю... — затрясла головой О-Тоё. — Тетя вам уже сказала, что они жили в Нарихире.

—  Врать нехорошо, — перебил ее Ниидэ. — Ты меня не бойся, скажи правду. Я тебя в обиду не дам, — добавил он.

Девочка лишь повторяла слова хозяйки и настаивала, что ей уже пятнадцать.

Тогда Ниидэ заявил, что заберет девочку в больницу. Хозяйка не возражала. Напротив, она сказала, что будет рада: лишним ртом станет меньше. Однако О-Тоё сразу за­плакала, затопала ногами, крича, что никуда отсюда не пой­дет.

—  Мне здесь хорошо. Хочу здесь остаться, — кричала она сквозь слезы.

Похоже, она говорила от чистого сердца — не потому, что боялась хозяйки. Ей в самом деле хотелось остаться.

—  Послушай меня, — уговаривал ее Ниидэ. — Ты зара­зилась нехорошей болезнью. Если не пойдешь в больницу, станешь калекой или, чего хуже, сумасшедшей.

—  Не хочу, не хочу! — заливаясь слезами, твердила де­вочка. — Пусть меня никуда не уводят! Пусть оставят здесь!

Хозяйка спокойно глядела на нее и попыхивала трубочкой. В соседней комнате сидели женщины. Затаив дыхание, они прислушивались к тому, что происходит за стеной. В дверях появились двое мужчин — по-видимому, их привлек плач девочки.

— Что у вас тут происходит? — обратился к хозяйке один из них. — Наша помощь не нужна?

Оба были модно причесаны, одеты в нарядные кимоно, на ногах — новенькие сандалии на кожаной подошве.

—  Ничего не случилось. — Хозяйка положила трубоч­ку. — Пришел доктор и говорит: девочка больна и надо за­брать ее в больницу, а О-Тоё расстроилась, плачет и отка­зывается идти с ним.

—  Разве можно доводить девочку до слез? Не хочет идти в больницу — не надо и настаивать. У нас есть свой квартальный доктор, и вполне можно обойтись без больни­цы. Да, Тэцу? — сердито сказал один мужчина.

—  А как же, — подтвердил другой. — Неужели вы ду­маете, что только у вас там настоящие доктора и они могут вылечить любую болезнь? Будь так, никто бы не умирал. Болезнь — это болезнь, доктор — это доктор, а человек, которому предопределено умереть, умрет, как бы его ни ле­чили. А вам советую — убирайтесь отсюда подобру-поздо­рову.

—  Не хочу, не хочу, — снова расплакалась О-Тоё, со­трясаясь всем телом. — Никуда не пойду, здесь останусь!

—  Передай корзину с лекарствами, — сказал Ниидэ, строго поглядев на Такэдзо.

Тот стоял у порога и, сжав кулаки, с ненавистью погля­дывал на молодых людей. Услышав приказание Ниидэ, он вздрогнул и подвинул корзину к Нобору.

—  Успокойся, О-Тоё, — сказал один из мужчин. — Мы рядом и не допустим, чтобы хоть волос упал с твоей головы. А если понадобится, и жизни не пожалеем.  

—  А как же, — подтвердил второй. — Жизни не пожа­леем.

Ниидэ передал хозяйке пропитанный мазью пластырь и бутылочку с микстурой. Подробно объяснив, как ими пользоваться, он сам наложил пластырь. О-Тоё мгновенно успокоилась. Трудно было поверить, что минуту назад она плакала навзрыд.

—  Учти, — сказал Ниидэ, глядя в упор на хозяйку заве­дения. — Если приведешь к ней хоть одного мужчину, со­общу в полицию.

—  А чего мне бояться? — возразила она. — Вины моей нет. А если она пожелает с кем-нибудь переспать, ее дело. У меня нет времени целый день за ней присматривать.

—  Не прикидывайся. Со мной это не пройдет.

—  Но она ведь тоже человек. Не могу же я посадить ее на цепь! — ответила хозяйка, и обернувшись к молодым лю­дям, сказала: — Спасибо за труды, Тэцу и Канэ. Идите и не беспокойтесь.

Они вышли, но с улицы еще долго доносились их смех и брань в адрес Ниидэ. Нобору заметил, как налилось кровью лицо Такэдзо. Однако Ниидэ спокойно повторил свои ука­зания насчет пластыря и микстуры и, сказав, что через де­сять дней зайдет, вышел наружу.

Из Микуми они отправились в Ситая, зашли к бывшему торговцу мукой, потом к богатому аристократу Мацудайре. В течение всего пути Ниидэ буквально не закрывал рта.

— Нет на свете существа более благородного, прекрас­ного и чистого, чем человек, — внушал он Нобору. — И нет на свете существа более злобного, грязного, тупого и алч­ного, чем человек. Хозяева увеселительных заведений жи­вут на деньги, которые для них зарабатывают продажные женщины. Я не стану утверждать, добро это или зло, но раз они живут за счет этих женщин, они должны создать для них хотя бы минимальные условия существования. На деле же происходит не так. Хозяева выжимают из них все соки, но стоит такой женщине заболеть, они ее практически не лечат, а, подкупив квартальных врачей, по-прежнему за­ставляют принимать клиентов, а когда она окончательно теряет силы, ей не дают не только лекарств, но и пищи. Другими словами, преспокойно дожидаются ее смерти. Ка­кая безжалостность, какая жестокость! Безусловно, не все хозяева увеселительных заведений таковы, но примеров хоть отбавляй. Ведь не зря три женщины бежали оттуда в нашу больницу. А чем лучше хозяйка заведения в Микуми, куда мы заходили сегодня? Поверь, я не отвергаю проститу­цию, как таковую. Пока у человека сохраняется чувствен­ное желание, оно совершенно естественно порождает необ­ходимость его удовлетворения. И уж если считать проститу­цию безнравственной, то надо прикрыть и харчевни, и чай­ные домики. К примеру, чем лучше обжорство? Ведь оно противоречит естественным нормам приема пищи. Обжоры лакомятся деликатесами, которые чрезмерно возбуждают аппетит.