– Я в купеческом звании родился, в нем и умру, – заявил он на церемонии вручения.

Николай Александрович Найдёнов стал одним из первых московских краеведов. На свои деньги он организовал фотографирование всех московских храмов, торговых рядов и различных примечательных зданий, а затем оплатил издание нескольких фотоальбомов.

В свободное от общественной и деловой нагрузки время Николай Александрович писал книги об истории родного города и городского купечества. Получилось более восьмидесяти книг. Правда, не все современники воспринимали его труды всерьез.

«Купца Найденова, – писал в фельетонах Антоша Чехонте (А. П. Чехов), – посетила муза истории и показала ему кукиш… Муза вдохновила купца Найденова. Он, смекая, соображая и натужась, сел за стол и стал сочинять “Историю известных купеческих родов”. На что понадобилась ему эта никому не нужная “история”, не разберет ни черт, ни квартальный…»

А в самом начале XX века Николай Александрович Найдёнов издал два тома своих «Воспоминаний о виденном, слышанном и испытанном». Тираж издания был менее ста экземпляров, а на титульном листе имелась пометка «Напечатаны для лиц, принадлежащих и близких к роду составителя».

Спустя несколько месяцев после выхода в свет второго тома «Воспоминаний», в ноябре 1905 года, Николай Александрович Найдёнов умер от грудной жабы (говоря современным языком, от стенокардии). Все, что он нажил за свою жизнь, перешло к сыну – Александру Николаевичу Найдёнову. Перешло именно все – от имущества до общественных нагрузок. После смерти отца он стал и старшиной Биржевого комитета, и гласным Городской думы, и попечителем, и почетным председателем, и членом многочисленных комитетов…

Но главным своим делом Александр Николаевич считал все-таки дело банковское. И репутацией уважаемого, честного банкира он дорожил настолько, что когда в конце 1917 года большевики национализировали (или, проще говоря, захватили, ограбили) его банк, он начал расплачиваться с кредиторами из собственных средств.

Такого в мировой финансовой практике еще не было. Конечно, люди понимали, что Найдёнов ни в чем не виноват. Никто не требовал от него возврата денег, зная, что деньги загребли Советы. Но он сам отдавал то, что было на его личных счетах в зарубежных банках. Отдал все, что оставалось, более 300 000 рублей.

Советская власть оценила этот его поступок. Посчитав, что бывший банкир издевается над новым правительством, ему вежливо предложили не раздавать деньги пострадавшим вкладчикам, а сдать их в Госбанк – мол, там разберутся. После того, как Найдёнов продолжил свою антисоветскую акцию по раздаче денег, его арестовали. А потом – отпустили. И снова арестовали, и снова отпустили, и так три раза за два года. В конце концов ему предложили просто уехать из страны, чтобы не мозолить глаза трудовому народу, но Александр Николаевич от этого предложения вежливо отказался, заявив, что покидать родину сейчас не намерен.

Умер он в 1920 году, в возрасте 54 лет. Умер, как и прадед Егор Иванович, бедным и свободным. И даже новая власть не могла его ни в чем упрекнуть: по своим кредитам Найденов рассчитался полностью.

Сын Александра Николаевича, названный в честь деда Николаем, прожил 79 лет и умер в 1974 году. А жил он всегда честно. Стал инженером, строил Московский метрополитен, работал в Гидропроекте, был ударником коммунистического труда. Когда ему предложили вступить в партию, от этого выгодного предложения отказался, заявив, что «работать готов, но знамя нести не может». Жена Николая Александровича, Елена Ивановна, была актрисой, работала в Малом театре, одной из первых получила звание народной артистки РСФСР. А дети, искусствовед и историк Александр Николаевич и астрофизик Николай Николаевич Найдёновы, по сию пору живут в Москве.

Уж так повелось в России, что о наиболее популярных в народе личностях здесь слагают легенды. По одной из них, первый из купцов Морозовых, Савва Васильевич, выкупился из крепости у помещика Рюмина, заплатив ему за себя и за четырех своих сыновей 17 000 рублей ассигнациями, оказавшимися потом фальшивыми. Крестьянин так ловко срисовал денежки, что помещик сначала ничего не заметил и только на следующий день разглядел, что на бумажках нет водяных знаков. В полицию он заявлять не стал, поскольку сам был когда-то крепостным, а только договорился с Саввой, что тот потом расплатится с ним по-настоящему.

Согласно второй легенде основу финансового благополучия семьи составило пятирублевое приданое жены Саввы Васильевича, мастеровой девки, дочки никулинского красильщика, Ульяны Афанасьевны. К тому же, она сообщила мужу секрет необыкновенно стойкой краски для ткани.

По третьей легенде, уже выкупившийся на волю Савва, приобретя в 1823 году у того же Рюмина участок земли на правом берегу Клязьмы длиной 2,3 версты и шириной 2 версты, мигом увеличил свои владения в 11 раз, приписав на фальшивой карте к одной двойке еще одну.

Ну да легенды легендами, а факты не менее интересны.

Самое большое влияние на судьбу первого из Морозовых оказал… император Франции Наполеон Бонапарт. После поражения под Аустерлицем и подписания унизительного Тильзитского мира России пришлось закрыть свои границы для английских товаров, а значит, и для дешевого «англицкого» сукна, в которое тогда была одета чуть ли не вся страна. Почувствовав отсутствие конкуренции, отечественная текстильная промышленность заработала на полную мощность. Заработали и все мастерские, так или иначе с текстилем связанные. Одной из таких мастерских была мастерская крепостного крестьянина из села Зуево Владимирской губернии Саввы Морозова. Станок, на котором он ткал ленты, бахрому и кружева, останавливался лишь на то время, когда хозяин ходил в Москву, чтобы сбыть продукцию. Согласно легенде ходил за восемьдесят верст пешком, пускаясь в путь засветло, чтобы к вечеру доставить товар в столицу. Да так там прославился, что вскоре уже ему навстречу стали выходить перекупщики, желавшие скупить все разом.

Второй раз Наполеон помог крестьянину в 1812 году, когда после устроенного к его вступлению в Москву пожара в Первопрестольной сгорели все ткацкие фабрики. Оказавшаяся в условиях острейшего текстильного дефицита вторая российская столица с жадностью поглощала квадратные километры сукна, производившегося ткачами-кустарями. Не воспользоваться столь благоприятной ситуацией было просто грешно. Уже вскоре после окончания войны Савва открыл на территории родного села Зуева, естественно, с разрешения помещика, четыре фабрички: прядильную, ткацкую, белильную и красильную. Теперь он владел предприятием по производству тканей полного цикла, оставаясь при этом крепостным крестьянином. Возможно, он оставался бы им и дальше, если бы в 1820 году интересы развития бизнеса не потребовали его перехода в купеческое сословие. Вот тут и пришлось идти к барину на поклон за вольной.

Сумма в 17 000 рублей, которую заломил за освобождение молодого капиталиста и четырех его сыновей – Елисея, Абрама, Захара и Ивана – помещик Рюмин, была просто фантастической. За такие деньги можно было купить небольшую деревеньку в два десятка душ. Однако деваться было некуда, и деньги пришлось заплатить (возможно, фальшивыми ассигнациями). Сразу после выхода из крепости Савва записался в богородские третьей гильдии купцы, затем быстренько перескочил во вторую гильдию, а позже прочно обосновался в первой.