3. Со смертью Сервия Сульпиция4371 мы лишились большой опоры. Остальные частью бездеятельны, частью бесчестны. Некоторые завидуют славе тех, кто, как они видят, пользуется одобрением в государстве. Но в римском народе и во всей Италии единодушие удивительное.

Вот приблизительно все, что тебе, по-моему, следовало бы знать. А теперь я желаю, чтобы светоч твоей доблести засветил от этих стран Востока. Будь здоров.

[Fam., XII, 7]

Рим, 6 или 7 марта 43 г.

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет Гаю Кассию.

1. Предпочитаю, чтобы ты узнал от своих, а не от меня, с каким рвением защищал я твое достоинство и в сенате4372 и перед народом. Это мое мнение легко одержало бы верх в сенате, если бы не сильное сопротивление Пансы. После того как я высказал это мнение, народный трибун Марк Сервилий вывел меня для речи перед народной сходкой4373. Я сказал о тебе, что мог, с таким усилием, чтобы разнеслось по всему форуму, при таких возгласах одобрения народа, что я никогда не видел ничего подобного. Прости мне, пожалуйста, что я сделал это против воли твоей тещи; робкая женщина опасалась, как бы Панса не обиделся. На народной сходке Панса, правда, сказал, что и твоя мать и брат4374 не хотели, чтобы я высказывал это мнение. Но это не волновало меня; я предпочитал другое. Я старался о деле государства, о котором я всегда старался, и о твоем достоинстве и славе.

2. Что касается того, что я изложил более подробно в сенате и сказал на народной сходке, то я хотел бы, чтобы в этом ты выполнил мое обещание. Ведь я обещал и почти утверждал, что ты не ждал и не будешь ждать наших постановлений, но сам будешь защищать государство по своему усмотрению. И хотя мы еще не слыхали, ни где ты, ни какими силами ты располагаешь, всё же я решил так: все средства и силы, которые находятся в тех областях, — твои. И я верил, что благодаря тебе провинция Азия уже возвращена государству. Постарайся в деле возвеличения своей славы превзойти самого себя. Будь здоров.

[Fam., XII, 11]

Галилея, лагерь под Тарихеей, 7 марта 43 г.

Проконсул4375 Гай Кассий шлет большой привет Марку Туллию Цицерону.

1. Если ты здравствуешь, хорошо; я здравствую. Знай — я выехал в Сирию к императорам Луцию Мурку и Квинту Криспу4376. Храбрые мужи и честнейшие граждане, они, услыхав, что происходит в Риме, передали мне войска и сами вместе со мной с чрезвычайной твердостью духа устраивают дела государства. Знай, что и легион, который был в распоряжении Квинта Цецилия Басса, прибыл ко мне; знай также, что четыре легиона, которые Авл Аллиен4377 вывел из Египта, он передал мне.

2. Ты, я считаю, теперь не нуждаешься в советах защищать, насколько это в твоих силах, нас4378, отсутствующих, и государство. Хочу, чтобы ты знал, что вы и сенат не лишены надежного оплота, так что ты можешь защищать дело государства с наилучшей надеждой и величайшим присутствием духа. Об остальном с тобой будет говорить мой близкий Луций Картей. Будь здоров. Отправлено в мартовские ноны из лагеря под Тарихеей.

[Fam., X, 31]

Кордуба, 16 марта 43 г.

Гай Асиний Поллион4379 шлет привет Цицерону.

1. Тебе должно казаться отнюдь не удивительным, что я ничего не писал о государственных делах с тех пор, как взялись за оружие. Ведь Кастулонский горный проход4380, который всегда задерживал наших письмоносцев, хотя он теперь и стал более опасным из-за участившегося разбоя, все-таки совсем не является причиной такой большой задержки, какую вызывают те, кто, расположившись во всех местах с обеих сторон4381, высматривают и задерживают письмоносцев. Поэтому, если бы письмо не было доставлено морем, я совсем не знал бы, что происходит там у вас; но теперь, когда представился случай, после того как началось плавание по морю4382, я буду писать тебе с величайшей охотой и возможно чаще.

2. Нет опасности, что на меня подействуют слова того, кого люди, — хотя никто не хочет его видеть, — ненавидят все-таки совсем не в такой степени, как он того достоин4383. Ведь он настолько ненавистен мне, что я считаю неприятным всё, что только ни является общим с ним. Однако моя природа и занятия4384 склоняют меня к желанию мира и свободы. Поэтому я часто оплакивал то начало гражданской войны. Но так как мне нельзя было присоединиться ни к какой стороне вследствие того, что у меня на обеих сторонах были сильные недруги, я уклонился от того лагеря4385, в котором, как я знал, я не буду в полной безопасности от коварства недруга4386: вынужденный к тому, чего я менее всего хотел, я, чтобы не дойти до крайности, не колеблясь, пошел навстречу опасностям.

3. Что же касается Цезаря4387, то, — так как он, хотя и познакомился со мной, только достигнув своего столь высокого положения, принял меня в число самых старых друзей, — я любил его с глубочайшим благоговением и преданностью. Что мне было дозволено совершать по моему желанию, я делал так, что это одобрял любой честнейший человек. Что мне было приказано, я сделал в такое время и так, что было ясно, что повеление было отдано против моей воли. Несправедливейшая ненависть за такое поведение4388 могла научить меня, сколь приятна свобода и сколь жалка подвластная жизнь. Если дело идет к тому, чтобы все снова было во власти одного, объявляю себя недругом ему, кто бы он ни был, и не существует опасности, которую бы я, сражаясь за свободу, стал избегать или отвращать мольбами.

4. Но консулы ни постановлением сената, ни письмом не наставили меня, что мне было делать. Ведь только после мартовских ид4389 я получил одно письмо от Пансы, в котором он советует мне написать сенату, что я и войско будем в его власти. В то время как Лепид выступал на сходках и писал всем, что он согласен с Антонием4390, это было чрезвычайно опасно. Ведь при каких условиях снабжения мне пришлось бы вести легионы через его провинцию4391 против его воли? Или, если бы я преодолел прочее, разве я мог бы перелететь также через Альпы, которые занимал его сторожевой отряд? Прибавь к этому, что не было возможности доставлять письма ни при каких условиях; ведь они вытряхиваются в шестистах местах, а затем Лепид также задерживает письмоносцев.

5. Ни у кого не вызовет сомнения одно: в Кордубе я сказал на сходке, что передам провинцию только тому, кто явится, будучи прислан сенатом4392. К чему мне писать, какие сильные опоры были у меня из-за передачи тридцатого легиона? Кто не знает, насколько, передав его, я стал бы слабее для защиты государства? Ведь это, будь уверен, самый смелый и самый боеспособный легион. Поэтому считай, что именно я являюсь, во-первых, величайшим сторонником мира (ведь я стремлюсь к тому. чтобы все граждане были вполне невредимы); затем, во-вторых, я готов отстаивать свободу и для себя и для государства.