5. Как это я раньше упустил тебе сказать? Цереллия, видимо, горя рвением к философии, прекрасно переписала с твоих3095; эти самые книги «О пределах» у нее имеются. Но я подтверждаю тебе (ведь я могу ошибаться как человек) — от моих3096 она не получала; ведь они были всегда у меня на глазах. Более того, они были так далеки от того, чтобы написать в двойном количестве; они с трудом закончили по одной книге. Но со стороны твоих не нахожу никакого проступка и хочу, чтобы ты думал так же; ведь я забыл сказать, что я еще не хочу, чтобы книги вышли в свет. О, как долго о пустяках! Ведь о деле мне нечего сказать.

6. Насчет Долабеллы я согласен с тобой. Сонаследники, как ты пишешь, — в тускульской усадьбе3097. Что касается приезда Цезаря, то Бальб писал мне — не раньше секстильских календ. Что касается Аттики, — прекрасно, что все легче и легче и что она переносит весело.

7. Ты пишешь о том моем замысле, в котором я тебе ни в чем не уступаю3098; то, что знаю, весьма одобряю — человека, дом, средства. Главное — это то, что его самого я не знаю, но слышу похвальное, недавно и от Скрофы. К тому же — если это имеет какое-нибудь отношение к делу — он даже благороднее, чем его отец3099. Итак, при встрече, и я, по крайней мере, склонен одобрить. К тому же, как ты, полагаю, знаешь, я люблю его отца даже более, чем не только ты, но даже чем он сам знает, притом и по заслугам и уже давно.

[Fam., IX, 22]

Рим, июль 45 г.

Цицерон Пету.

1. Люблю скромность в речах, другие больше — свободу. Однако же последнее было мнением Зенона3100, человека, клянусь, умного, хотя у нашей Академии и великий спор с ним. Но, как я говорю, стоики полагают, что каждую вещь следует называть ее именем3101. Ведь они рассуждают так: нет ничего непристойного, ничего позорного в выражении. Ведь если в непристойности и есть какой-нибудь срам, он либо в вещи, либо в слове; третьего нет. В вещи его нет; поэтому о самой вещи рассказывается не только в комедиях, как тот в «Демиурге»3102.

ты знаешь кантик3103, помнишь Росция3104 —

вся речь иносказательна, а на деле более бесстыдна; но также в трагедиях; и в самом деле, что означает известное:

что, говорю я, означает, —

Что означает:

Что означает:

«Взял» — хорошо, а означает оно то же самое, но другого никто бы не потерпел.

2. Итак, ты видишь, что, хотя вещь одна и та же, ничто не кажется позорным, раз слова не таковы. Таким образом, дело не в вещи, гораздо меньше в словах. Ведь если то, что обозначается словом, не позорно, то слово, которое обозначает, быть позорным не может. Задний проход ты называешь чужим именем; почему не его собственным3108! Если оно позорно, не называй даже чужим; если нет — лучше его собственным. Хвост древние называли penis, отсюда, ввиду сходства, penicillus [кисть]. Но ныне «penis» относится к непристойностям. «Однако знаменитый Писон Фруги3109 в своих «Летописях» жалуется, что молодые люди преданы penis’у». То, что ты называешь в письме своим именем, тот — более скрыто, penis’ом. Но так как это делают многие, оно стало столь непристойным, как то слово, которым ты воспользовался. А то, что обычно говорится: «Когда мы хотели тебя встретить»3110, — разве это непристойно? Помню, красноречивый консуляр сказал в сенате: «Назвать ли мне эту вину большей или ту?»3111. Мог он непристойнее? «Нет, — говоришь ты, — ведь он так не думал». Итак, дело не в слове; но я доказал, что — не в вещи; следовательно, ни в чем.

3. «Приложить старание насчет детей» — как безупречно говорится! Даже отцы просят сыновей; название этого старания они не осмеливаются сказать. Сократа обучал игре на лире знаменитейший музыкант. Его звали Коннусом3112. Разве ты это считаешь непристойным? Когда мы говорили «по три» [terni], мы не говорим ничего срамного; а когда «по два» [bini], — непристойно3113. «Для греков», скажешь ты. Следовательно, в слове нет ничего, раз я и знаю по-гречески и все-таки говорю тебе «по два». И ты это делаешь, как будто я сказал по-гречески, не по-латински. Рута и мента3114 — и то и другое прилично; хочу назвать мяту уменьшительным, как говорят «рутула», — нельзя3115. «Bella tectoriola»; так назови таким образом также «pavimenta»3116; не можешь. Итак, ты видишь, что нет ничего, кроме нелепостей? Что позора нет ни в слове, ни в вещи, таким образом нигде3117.

4. Итак, мы вкладываем непристойное содержание в безупречные слова. Как? Не безупречное ли слово «divisio». ? Но ему присуще непристойное, чему соответствует «initerscapedo»3118. Итак, разве это непристойно? Однако мы поступаем смешно. Если мы говорим: «Он удавил отца»3119, предварительно не приносим извинения; если же что-нибудь насчет Аврелии или Лоллии, предварительно следует принести извинение. И даже пристойные слова уже становятся непристойными. «Battuit», говорит он, бесстыдно; «depsit» — гораздо бесстыднее3120; однако ни одно, ни другое не непристойно. Всё полно глупцов3121. «Testes» самое безупречное слово в суде; в другом месте — не слишком3122. Но «colei Lanuvini» — безупречно; «Cliternini» не безупречно3123. Как? Сама вещь то безупречна, то позорна. «Suppedit»3124 — срам. Будет человек наг в бане — не упрекнешь. Вот учение стоиков: мудрый скажет напрямик.

5. Как много из-за одного твоего слова3125! Что ты по отношению ко мне осмеливаешься на всё, приятно. Я же сохраняю и сохраню (ведь так я привык) скромность Платона. Поэтому я написал тебе иносказательно то, о чем стоики говорят вполне открыто. Но, по их словам, испускать ветры следует так же свободно, как и отрыгивать. Итак, почет — в мартовские календы3126. Люби меня и будь здоров.