– Послушай, – сказала Наташа мягко. – По-моему, теперь как никогда следует сосредоточиться на работе. Ты можешь остаться матерью-одиночкой.

– Спасибо! Мне просто необходимо, чтобы об этом напоминали.

– Я только говорю – не давай всей этой заварушке портить тебе жизнь. Если дашь – значит, он победил. Какой смысл преподавать ему урок, если в конце концов ты останешься у разбитого корыта, как и он? Ты должна выглядеть на все сто, излучать успех и счастье, пока он станет выкарабкиваться из помоев.

Стефани вымученно улыбнулась:

– Ты права. Ты конечно же абсолютно права.

Когда Сантана вернулась, одетая в обтягивающие джинсы и расстегнутую почти до талии мужскую рубашку, безрукавку и клетчатое кепи (все куплено ею самостоятельно), Стефани шагнула к ней и заключила в объятия.

– Простите, Сантана, – сказала она. – У меня неприятности с мужем, но мне не следовало вымещать досаду на вас. Идите на церемонию в вашем платье-невидимке, если хотите. Пошлите все к черту, если вам в нем хорошо.

Сантана, по природе девушка добрая, тоже обняла ее. – Все в порядке, – сказала она, – я знаю, что вы слишком сильно за меня переживаете.

А Кати тем временем было не по себе. Когда спало первоначальное возбуждение (усугубленное алкоголем), она невольно задалась вопросом: правильно ли поступает? Как бы дурно ни вел себя Джеймс, это едва ли оправдывает то, что они задумали со Стефани. Два дурных поступка не составят одного хорошего. Было не слишком благородно ответить на его ложь и коварство ложью и коварством.

Но в то же время было приятно знать, что он ничего не подозревает об их планах. Это придавало ощущение силы. И сознание того, что он все-таки не до конца разрушил ее жизнь.

– Ты уверена, что мы поступаем правильно? – спрашивала она Стефани при каждом новом разговоре.

– Не знаю, – всегда отвечала та, что не слишком утешало. Но когда Стефани снова просила ее держаться до конца, Кати, сама не понимая почему, соглашалась.

До сих пор Стефани и Кати не придумали ничего нового, как разоблачить Джеймса на праздновании его сорокалетнего юбилея. Они решили, что Стефани устроит праздник в Лондоне как ни в чем не бывало, но на следующий день явится на линкольнширское празднование, и они вдвоем призовут его к ответу перед друзьями и коллегами. Так было задумано. Но требовались дополнительные составляющие, и вот во время очередной их подпольной беседы Кати невзначай сказала одну вещь, которая повлекла за собой целую цепочку событий.

– Ты знаешь, что он с большинства здешних фермеров берет деньги наличными? И в налоговых документах они не значатся. Я подумала, что тебе стоит это знать, на случай… ну, если дойдет дело до алиментов…

– Правда? – неожиданно заинтересовалась Стефани. – Мне он никогда не говорил. Интересно, что скажут по этому поводу налоговики?

– Но мы же не сможем… – пробормотала Кати.

– Да, ты права. Мы не сможем. К нашему стыду. Но очень интересно – чего еще такого про него мы не знаем? Может быть, пора узнать?

Как оказалось, у Джеймса были и другие секреты. Обнаружить некоторые не составило труда, с другими получилось сложнее.

Кати сказала Стефани, что Джеймс – фигура хорошо известная среди жителей деревни и прославился он своими зваными обедами, на которых потчевал восхищенных гостей из местной социальной верхушки изысканными и сложными блюдами.

– Зваными обедами? – поразилась Стефани. – Да он не способен яйцо себе сварить!

– Абсолютно верно, – подтвердила Кати. – Он покупает готовую еду в Линкольне и выдает за деликатесы собственного приготовления.

– Смешно, – прокомментировала Стефани, пытаясь представить, как Джеймс морочит голову людям, верящим в его кулинарный талант. – Сделай-ка так, чтобы он вскоре снова организовал такой обед. Для гостей, на которых особенно любит производить впечатление.

– Ты считаешь, стоит?

– Кати! Если уж мы за это взялись, нам, по крайней мере, надо получать удовольствие от всей затеи.

– Ну хорошо, – улыбнулась Кати.

Стефани поведала Кати, что родители Джеймса вовсе не были равнодушны к сыну, как он говорил Кати, а, напротив, регулярно приезжали в Лондон на выходные и оставались ночевать.

– Я уверена, что они с радостью познакомятся с тобой, – сказала она. – Может быть, уговорю их нагрянуть к нему в Линкольн.

– Я приведу в порядок свободную спальню, – засмеялась Кати. Может, Стефани права и мстить Джеймсу на самом деле забавно?

Но это были пока только мелочи. Главное место занял самый большой скелет в шкафу Джеймса, а прочие затеи могли оказаться лишь комариными укусами, мелкими неприятными сюрпризами на пути к главной неожиданности. Для Джеймса его репутация была всем! Если ее разрушить, он будет нуждаться в них (в двух женщинах, которые любят его, во что он верил без всяких условий) больше, чем обычно.

Джеймс уже несколько недель предвкушал, как устроит у себя вечеринку. У Селби-Алджернонов ему подавали непрожаренную свинину, у Макнейлов – суп с собачьей шерстью, а у Найтли пришлось два с половиной часа дожидаться десерта. Теперь пришел его черед блеснуть. Он любил собирать гостей, вести неспешные беседы за бокалом вина, но его гости почти всегда были людьми, с которыми, как Джеймс чувствовал, он должен быть дружелюбен.

Хью и Элисон Селби-Алджернон стояли на верхней ступени социальной лестницы Нижнего Шиппингема. Они проживали в самом большом и внушительном доме, и Хью был какой-то шишкой в банке. В Нижнем Шиппингеме Хью и Элисон были главными козырями Джеймса, способными побить любых других его жителей по всем статьям. Вплотную за ними шли Сэм и Джефф Макнейл, жившие в Нижнем Шиппингеме уже тридцать пять лет. Сэм занимала важный пост в местной управе, а Джефф был председателем в Клубе деловых людей. Потом шел Ричард Найтли, соучредитель местной юридической фирмы, и его жена Симона, журналистка из «Линкольнских хроник».

Вообще-то все они были далеко не интеллектуалами – Сэм и Джефф, например, имели обыкновение сводить любой разговор исключительно к церковным проблемам, но никогда не помешает водить знакомство с нужными людьми. Стефани не одобряла его, как она их называла, «потуги пролезть в общество», но Кати относилась скорее с пониманием.

Четыре пары встречались примерно раз в две недели, по очереди приглашая друг друга на обед. Когда очередь Джеймса и Кати пришла впервые, Джеймс просто ударился в панику, поскольку Кати готовила исключительно незатейливые деревенские блюда. Он вообще-то любил ее еду, но для званого обеда она не годилась. В ней недоставало шика. И он убедил ее, что лучше съездить в Линкольн и закупить еду в кулинарном отделе большого гастронома.

Для начала он купил разделанного омара, уже подготовленные для жарки антрекоты и слоеный торт с заварным кремом. Селби-Алджерноны, Макнейлы и Найтли пришли в восторг и смели все одним махом, и тогда Джеймс решил не признаваться, что еда – магазинная. Мало того, он поставил себе обед в заслугу и расписал в подробностях, как проторчал у плиты полдня.

– Надо же, Джеймс, вот не думала, что у тебя такой талант, – заворковала Элисон. – Хью, вот бы тебе научиться так готовить! – сказала она смеясь.

– А почему не тебе? – парировал Хью.

Джеймс заметил, как Кати смотрит на него, и на миг испугался, что вот сейчас она выдаст его. Он слегка приподнял брови, говоря «не надо», и она, как всегда, с улыбкой послушалась.

– Разве мне не повезло? – сказала она, кладя ладонь ему на руку.

– Даже очень! – улыбнулась Симона, бросая на Джеймса кокетливый взгляд.

Симона была единственной женщиной из их небольшого кружка, с которой Джеймс с удовольствием лег бы в постель. Элисон – слишком бесформенна, ее обвисшая грудь болтается где-то у самой талии, а Сэм – чересчур невротична. Она всегда выглядела так, словно красилась в полной темноте, но вполне возможно, что у нее дрожали руки. Симона же была стройной и хорошо сложенной, пусть в ее лице и проступало что-то лошадиное. Он не смог удержаться, чтобы не подмигнуть ей, а она заговорщически улыбнулась. С тех пор Джеймс стал ожидать очередную вечеринку с особенным нетерпением. Разумеется, он никогда не воспользовался бы тем, что Симона, как он подозревал, питает к нему повышенный интерес. Не было основания думать, что и она предпримет какие-то шаги. Ему просто было приятно сознавать, что он все еще привлекателен.