Глаза Хулиана Мира сияли гордостью.

— Папа, а как эти вояки пронюхали, на что ты вышел в своих научных изысканиях?

— Ну, они же не тупицы! Каким-то образом я «засветился». А когда у меня сошлись все концы с концами, было уже поздно. Мне времени хватило только на то, чтобы оставить тебе этот знак в виде рисунка крышки саркофага.

— Мне думается, у них уже тоже есть все ответы.

— Если бы это было так, мы не сидели бы здесь, и тебя они не стали бы похищать. Чего-то им не хватает, что-то не срастается. Мне не встретился здесь ни один специалист по майя. Сплошь военные и технари. Они видят все в совершенно другом ракурсе, в своем обычном, милитаристском. Могущественная внеземная держава, которая может стать либо врагом, либо союзником. Сейчас они всеми силами пытаются выяснить, в какой точке произойдет возвращение.

— Папа, это — единственное, чего я не знаю!

— Да нет, знаешь, — продолжая соблюдать предосторожность, он так понизил голос, что даже Джоа едва его слышала. — Ты это знаешь так же хорошо, как и я.

Она не поняла, к чему отец убеждал ее в этом, и очень боялась, что он произнесет заветное слово. Вдруг тюремщики все-таки способны слышать их разговор.

— Тот тип, что командовал всеми, когда они пытались влезть ко мне в мозг, сказал, ключ к этой двери — я, а они, дескать, хотят вступить в переговоры.

— Я им не верю, — сказал Хулиан Мир. И тут же спохватился: — Как это — пытались влезть к тебе в мозг?

— Подключили меня к каким-то системам, но я блокировала от них свой мозг, и они остались ни с чем. Послушай, папа, как ты думаешь, почему они не захватили для своих исследований никого из дочерей бури?

— Полагаю, они еще попытаются это сделать. Но ты — совершенно иное дело, ты ведь не такая, как дочери бури. В тебе ровно половину составляет земное начало, и эти горе-исследователи рассчитывают найти в тебе уязвимые места и воспользоваться ими…

Джоа крепко обняла отца. Эмоции первых минут встречи улеглись, и они вполне владели своими чувствами. Несмотря на обстоятельства, отец и дочь, после стольких недель разлуки и неизвестности оказавшись снова вместе, испытывали воодушевление.

— Ты должен рассказать мне о маме. — Ей уже не было нужды говорить шепотом. — Ты знал о хранителях?

— Да, знал, что они поблизости.

— Ты считаешь, что сейчас уже все потеряно?

— Я, честное слово, не знаю.

— Если этим типам удастся через меня выйти на них… — Джоа передернуло.

— Они ведь могут причинить тебе боль. — На отца обрушились новые переживания. — Я не хочу потерять еще и тебя, понимаешь?

Она понимала, но мысли ее шли в ином направлении.

— Папочка, ты не должен им ничего говорить. Это неважно, что я у них… Не должен!

Хулиан Мир ответил без слов.

Джоа достаточно было посмотреть в его глаза и увидеть в них его истерзанную душу. И отцовскую готовность на что угодно ради спасения своего ребенка.

Уже наступил вечер, когда дверь камеры открылась. Их вывели наружу, предварительно связав руки. Хулиан Мир, похоже, уже свыкся с подобным обращением, но Джоа это выводило из себя.

Охранники все как на подбор — в камуфляже, бритоголовые, вымуштровано-бравые, невосприимчивые. С их сурово сомкнутых уст не сорвалось ни единого слова.

Они препроводили отца и дочь по коридору к еще одной двери, за которой оказалась небольшая площадка для прогулок — клетка с песчаным покрытием, зарешеченная со всех сторон по бокам и сверху. Их сразу объяла не успевшая остыть духота в сочетании с очень высокой влажностью.

— Мы либо все еще в Мексике, папа, либо уже во Флориде. Но не может быть никакого сомнения, это типично карибский климат. — Джоа жадно вдыхала воздух, словно берущая след гончая.

Вдали голубел лоскуток моря, обрамленный по сторонам поросшими лесом грядами невысоких холмов. И ничего более. Можно сколько угодно гадать, где они, и не угадать. Да и не столь это важно в их положении.

Они были пленниками. Два человека, безнаказанно похищенные представителями военной машины мировой державы номер один.

— Все это время тебя держали здесь?

— Да.

— Тебя пытали?

Хулиан Мир опустил голову.

— В прямом смысле слова — нет, но ведь существует немало других способов причинять боль, — признался он.

Джоа не стала углубляться в подробности, понимая, что больше отец ничего не скажет. Да и ей эта тема была крайне неприятна. А в их обстоятельствах единственная возможность не впасть в депрессию и сберечь силы заключалась в сохранении душевного равновесия. Они понимали, что все зависело от ее ментальной энергии и физических сил отца.

— Вчера я была в Паленке. — Девушка посмотрела вверх. — То же небо, те же звезды, тот же месяц.

В голове у нее пронеслось: «И мы собирались заниматься любовью». Давид! Где он сейчас? Неужели тоже в плену? Так хотелось рассказать о нем отцу… Но не сейчас. Сейчас не время.

— Как ты узнал, что она оттуда?

— Вначале мы оба ничего не знали. Она — точно так же, как и я. Но с течением времени стали выясняться некоторые вещи… Потом объявились хранители. А уже после этого твоя бабушка рассказала нам, как она нашла твою маму, о ее первых годах, необычных способностях.

— Ты знаешь, что из дочерей бури только трое родили детей?

— Да, я слышал об этом от хранителей.

— Тебя это не удивляет?

— Не думаю, чтобы это имело какое-то значение.

— А я считаю, что это очень важно, — не согласилась с отцом Джоа. — Три нарушительницы норм, предписаний или законов… можно называть это как угодно. И все три исчезли при поразительных астрологических обстоятельствах.

— Думаешь, их наказали?

— Нет, я думаю, что они потеряли способность выполнять порученную им миссию.

— А следовательно, ты и другие две девочки…

— Не знаю, папа. Если ее функции перешли по наследству ко мне, через несколько дней я узнаю об этом, и, честно говоря, меня это пугает.

— Никто их этих женщин ни о чем не знает. Нескольким я писал, с одной беседовал по телефону…

— Я встречалась с той, что живет в Медельине. За эти три недели где я только не побывала.

— Ни с кем из них я никогда не встречался. Наверное, боялся. Кто она, как выглядит?

— Художница. Очень похожа на маму.

— Кто похож на нее, так это ты. Когда мы полюбили друг друга, она была твоей ровесницей. И ты — вылитая мама, ее живой портрет: глаза, волосы…

— Ты ведь думаешь, что она у своих, да, папа?

Они ходили по небольшой площадке кругами по часовой стрелке. Разговаривали так тихо, что сами с трудом слышали друг друга. Хулиан Мир размышлял над вопросом дочери, хотя вывод сделал для себя уже много лет назад.

— Да, — согласился он.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю.

— Думаешь… они вернут ее?

Отец не ответил.

— Если мы хотим быть там, надо выбираться отсюда, папа.

— Джоа, мы — пленники, и это — режимный объект. Или ты не вполне это понимаешь?

Девушка осмотрела прутья решетки, оценила на глаз расстояние до моря, прикинула высоту поросших деревьями холмов. Еще раз отметила про себя, что ночь очень быстро сменила день.

— Это произойдет в Чичен-Итце, правда, папа? Я чувствую, — на ухо прошептала она отцу.

— Чувствуешь? Разве в гробнице двадцать семь ты не увидела четкое указание?

— Я вычислила 15 тысяч дней, расшифровала иероглифы с датами рождения, а также иероглифы со значением солнца, луны, звезды, посланника и рассеивания семян.

— А еще-то один?

— Какой?

Хулиан Мир наклонился и быстро нарисовал на песке фигурку. Нарисовал и тут же стер.

Ту самую — в форме фасолины, которую сутки назад, не сумев прочесть, она сочла частью стертого временем какого-то другого, сложного иероглифа.

— Я видела, но не смогла… — Она чувствовала себя посрамленной. — И решила, что это часть недостающего целого. Но что это?