Они не перемолвились почти ни словом до Боланьоса, куда въехали по резко уходившему вниз спуску, — городок лежал в глубине каньона, на берегах одноименной реки. Ее они пересекли по мосту Двух Миров, названному так потому, что он соединял два мира, испанский и индейский. Джоа, которой выпала очередь вести машину на завершающем участке, доехала до самого сердца города — недостроенной церкви Сан-Антонио и выключила мотор.

Давида это удивило.

— Хочешь заночевать здесь, чтобы ехать в горы со свежими силами завтра?

— Нет.

— А что же мы тогда остановились? Я думал, ты хочешь приехать до ночи.

— Ты останешься здесь.

— Не понял…

— Перед бабушкой будет неловко, если она увидит нас вместе. Начнет расспрашивать и не так поймет, если я скажу, что мы — друзья и что ты просто сопровождаешь и оберегаешь. Я должна ехать одна.

— А если?..

— Здесь меня никто не найдет, не волнуйся, — успокоила она его. — Никто не может проникнуть на земли уичолов так, чтобы они не узнали об этом. И еще — я могу передвигаться тут беспрепятственно, а тебе потребуется специальное разрешение, пропуск. Это не туристическая зона со свободным перемещением. Это охраняемый индейский народ. Так что ты останешься в Боланьосе. Тебе здесь понравится, это старый город рудокопов, хотя смотреть тут, признаюсь, особенно нечего. Могу посоветовать три гостиницы: «Фамилиар», «Реаль-де-Боланьос» и «Халиско». Простенькие, но хорошие. Есть можно опять-таки в «Реаль-де-Боланьос» или же в «Палапе-де-Энрике-Пинедо». Если захочешь адреналина, займись рафтингом или дюльфером[5].

— Сколько дней тебя не будет?

— Не знаю. Два, три, четыре… Не могу сказать, Давид. Мне нужно не только поговорить с бабушкой.

— А что еще?

Она не ответила, и он не стал настаивать. Учился уважать ее молчание. Поколебавшись мгновение, Давид проникся правотой аргументов Джоа и вышел из машины. Забрал свой чемодан и подошел к ее окошку.

— Береги себя. — Его голос выдавал волнение.

— А ты не скучай, — пошутила Джоа.

— Сможешь позвонить мне на мобильный?

— Если мы в зоне покрытия, конечно.

— Возвращайся, пожалуйста.

— Вернусь.

Оба не решились ни обменяться рукопожатием, ни поцеловаться, ни слегка коснуться друг друга.

Джоа повернула ключ зажигания, двигатель ровно загудел.

От того, с какой скоростью сгущались сумерки, Джоа стало не по себе. Последние километры от Тукспан-де-Боланьос, расположенного в тридцати семи километрах от Боланьоса, до нагорья Ратонтита и ущелья Туле, уже в северном направлении, были самыми трудными. Здесь вообще не было дорог, и горы на каждом шагу скрывали «сюрпризы». Ее окружала могильная темень. Девушка прекрасно понимала — сорвись она с одной из этих отвесных круч, никто никогда ее не найдет.

А она обещала Давиду вернуться.

Подумав о том, что к юго-востоку отсюда, совсем недалеко, по другую сторону хребта Сьерра-Мадре, находится туристический центр Пуэрто-Вильярта, Джоа покачала головой — насколько в жизни все относительно.

В какой-то момент ей показалось, что она заблудилась.

Но нет, у каждого валуна, на каждом пересечении тысячелетних стежек-дорожек инстинкт безошибочно подсказывал, куда ехать, каким курсом двигаться дальше. Девушкой постепенно овладевало спокойствие, оно все росло, но не убавляло ее страхи. И когда спокойствие и страхи уравновесили друг друга, Джоа почувствовала себя сильной. Небеспричинный страх. Небезоглядное спокойствие. Она возвращалась домой, одна, спустя годы. И если в жизни есть особо значимые, переломные моменты, это был один из них.

До этого девушке не хотелось задумываться о способностях, которые выявили в ней события предыдущего дня.

Но она ими обладала, и это ее уже не удивляло.

Сколько времени у нее в распоряжении? Действительно ли решающий день настанет в конце декабря и совпадет с завершением Пятого Солнца по календарю древних майя, и именно поэтому все так спрессовывается и ускоряется? Или же это чистая случайность? Какова во всем этом роль дочерей бури? Кто еще является участником текущих событий и у кого сейчас ее отец, если предположить, что его похитили, а это, похоже, именно так… Почему всякий раз, когда проглядывает бумаги, рисунки отца, ее тело пронзает дрожь, словно она близка к разгадке, но не видит этого?

Почему она так сухо простилась с Давидом?

Последний вопрос ее взволновал по-иному, заставил улыбнуться и переключиться на другие мысли.

Она его едва знала и только начинала ему доверять. Вчера вечером, в Канкуне, они сидели вдвоем и разговаривали, со стороны, должно быть, напоминая парочку, коих всегда много в туристических центрах на побережье Карибского моря, хотя их беседе менее всего подходило определение «романтическая». Официант, тем не менее, принял их за жениха и невесту или за влюбленных, вогнав Джоа в краску.

Прощаясь в Боланьосе, они вели себя как два полных дурака — неуверенные, робкие.

Она только что с ним познакомилась, но он-то за ней следовал не один год.

Поглощенная этими мыслями, она не заметила, как оказалась на своей земле, у себя дома, — фары автомобиля выхватили из темноты сломанную деревянную доску с названием деревни.

Джоа глубоко вздохнула.

Оставались последние сотни метров. Удивленные шумом автомобиля в столь необычный час, обитатели нескольких домов появились на пороге своих жилищ. За исключением огоньков свечи, керосиновой лампы или чего-то подобного, слабо мерцавших в нескольких окнах, свет нигде не горел, многие, видимо, спали. Все постройки были очень простыми — стены из необожженного кирпича и камней, сверху обмазаны глиной, крыша из соломы. Бабушка жила на другом, западном краю деревни. Джоа ориентировалась без труда, поскольку время здесь будто остановилось — все было как прежде. Из-за позднего часа никто из ребятни не бежал следом. Дальше начинался такой крутой подъем, что вряд ли его можно одолеть на машине. Наверху, на фоне неба, усеянного блестками звезд, в свете растущей луны четко вырисовывались очертания трех стоявших на отшибе домов.

Один из них — ее дом.

— Бабушка…

Джоа не стала брать из машины дорожную сумку, только заглушила двигатель и погасила фары. И бросилась бегом наверх, с каждой секундой приходя во все большее возбуждение. Ей хотелось и кричать и плакать одновременно.

— Бабушка!

В хижине никого не было.

Девушка вышла наружу, передернула плечами от ночного холода, которого до сих пор не замечала. Во тьме различила приближавшуюся фигурку. Старуха с седыми волосами. Судя по тщедушному тельцу, не бабушка. У бабушки более солидная комплекция. Хотя — сколько лет прошло… Как-то с ней обошлась жизнь? В детстве Джоа никогда не задумывалась о возрасте бабушки и сейчас не могла вспомнить, сколько ей может быть лет.

Когда старушка подошла близко и увидела ее, глаза у нее расширились.

Она провела ладонью по своему лицу.

— Каэуака… — еле слышно слетело с ее уст.

Джоа узнала старую Тамари.

— Я не Каэуака, — ответила она как можно мягче. — Я ее дочь.

— Tla huala chantli.

— Тамари, я так и не выучилась говорить на науатле.

— Ты вернулась домой, — повторила та по-испански.

— Где моя бабушка?

Старуха кивнула в кромешную тьму.

— На Лунной горе, — пояснила она. — Уже две ночи.

— А когда вернется?

Тамари погладила девушку по щекам, взяла ее руки в свои. И лицо старой женщины озарилось счастливой улыбкой человека, нежданно-негаданно облагодетельствованного дорогим подарком.

— Отдохни пока, — сказала она и пожала плечами. — Сегодня уже поздно. Устраивайся и будь как дома.

Здесь времени не существовало, а на Джоа оно давило, заставляло спешить.

Десять минут спустя, укутанная по самые уши, под двумя одеялами, она вмиг заснула на тощем жестком тюфяке, принадлежавшем ее бабушке с незапамятных времен.