— Это ты о них? — Джоа подняла глаза к небу.

— Да, — вздохнул Давид.

Он обхватил ее плечи и привлек к себе. Она не противилась. Наоборот — хотела прильнуть к нему каждой клеточкой своей кожи. Однако сама не сделала встречного движения, не обняла его. Просто осталась стоять в его объятиях, словно окаменела.

Давид, наклонив голову, внимательно посмотрел ей в лицо и поцеловал — в лоб.

И все.

Джоа продолжала стоять с закрытыми глазами. Может быть, она желала чего-то большего, совсем другого поцелуя. А может быть — нет, она сама не знала. Ничего уже не знала. Давид тоже замер.

Они вышли из оцепенения одновременно, словно пробудились ото сна.

— Доброй тебе ночи, — пожелал ей ее хранитель.

— Доброй ночи. — В улыбке Джоа светилась благодарность.

Наступило утро, пришло время прощаться. Все волновались.

Джоа не могла избавиться от мысли, что, возможно, видит бабушку в последний раз. Она такая старенькая… Возраст не подвластен даже ей, против него бессильна и магия шаманов, и природная несгибаемость уичолов.

Она обняла ее и поцеловала, стараясь не расплакаться.

— Ты сделала все сама — сама пришла, сама совершила путешествие на порог космоса и сама боролась за свою судьбу.

— Без тебя у меня ничего бы не получилось.

— Ищи, Акоуа, внутри себя. — Старая женщина держала лицо девушки в своих шершавых, как кора дерева, ладонях. — Ничего не отвергай, принимай все как есть, живи полнокровной жизнью. Ты — дочь звезд, и уже одним этим ты необычна. Живи и борись с гордо поднятой головой, и тебе нечего будет бояться.

Джоа расцеловала бабушку в изборожденные временем щеки и лоб.

Затем Уаянкаве обратилась к Давиду.

— Моя внучка сильнее тебя, — без предисловий начала она, — но пока не знает этого. Ты ей нужен. В случае необходимости ты должен дать ей свою энергию, дополнить ее собственную.

— Будьте уверены, я все сделаю.

— А теперь — ступайте с миром.

Они сели в машину. Джоа опустила правую руку в карман джинсов, нащупала красный кристалл, с которым нашли ее мать, и с силой его сжала.

— Поехали, а? — попросила она, боясь не справиться с комком, подступившим к горлу.

Давид включил первую передачу, и джип двинулся вниз, подскакивая на неровностях почвы. Жители деревни уже были на ногах. Многие махали им, приветствуя и одновременно прощаясь. Ватага ребятишек бежала рядом с машиной, испытывая, должно быть, чувство сопричастности к большому миру — столь редкое в размеренной и небогатой событиями жизни их мирка. Давид переключил на вторую и увеличил скорость.

Деревня осталась позади, за облачком дорожной пыли.

Охваченные легкой грустью, они ехали молча. Когда машина спустилась в небольшую лощину, и из-за гор во всем своем великолепии и сиятельной силе появилось солнце, Джоа нарушила молчание.

— Останови.

Солнце расцвечивало все вокруг веселыми красками.

Горечь расставания неожиданно прошла.

— Пожалуйста, обними меня, — негромко сказала она.

Повинуясь, Давид повернулся к ней и крепко обхватил ее своими сильными руками, заключив в сладостный плен.

Губы Джоа были полуоткрыты, глаза светились чистотой.

Оба полностью растворились в поцелуе — упоительно нежном и таком волнительном.

Когда они разомкнули объятия, все уже было иначе. Было до, и было после, и они это сознавали.

— Ты хоть знаешь, во что ввязался? — еле слышно произнесла Джоа.

— Да.

— Нет, ты не знаешь. — Тень озабоченности, проступившая на лице, не омрачила нежной улыбки. — Думаешь, знаешь, а на самом деле — нет.

— Хорошо, — согласился он. — Не знаю.

И вновь стал целовать ее, тихо, нежно, чувствуя, как она впадает в блаженное забытье.

— Только не говори ничего, — шепотом попросила Джоа, придя в себя.

— Я буду молчать, — тоже шепотом пообещал он.

— И давай поедем дальше. Будет здорово, если сегодня к ночи мы доберемся до Медельина. Нам для этого потребуется немало везения.

Она мягко освободилась от его объятий, откинула голову на подголовник и закрыла глаза. Давид завел двигатель и тронул с места.

Удача сопутствовала им. Через шесть часов пути они прибыли в Гвадалахару, сдали автомобиль в аэропорту «Мигель Идальго» и успели на самолет, отлично состыковывавшийся в Мехико с рейсом на Боготу. Спустя пятьдесят минут они уже бежали по международному аэропорту «Бенито Хуарес» мексиканской столицы, торопясь на стыковочный борт, который отбывал через час пятнадцать. Из аэропорта «Эль-Дорадо» в столице Колумбии они вылетели в Медельин последним рейсом, в 22:30, и в 23:15 приземлились в аэропорту «Хосе Мария Кордова», расположенном в Рио-Негро, в часе езды от главного города департамента Антиокия.

— Кордова через букву «v», — отметила Джоа, очнувшись от дремы, когда шасси коснулись посадочной полосы.

До этого они почти не разговаривали, все еще оставаясь под впечатлением от поцелуя. Молча смотрели друг другу в глаза, робко, чтобы никто не заметил, обменивались прикосновениями рук, смущенно улыбались, как застигнутые врасплох подростки. Но эти взгляды, касания и улыбки заставляли сердца биться быстрее. Все время последнего перелета, из Боготы в Медельин, Джоа дремала, положив голову на плечо Давиду, который нежно поглаживал ее по щеке.

Выйдя из самолета, они сразу почувствовали холодное дыхание гор. Медельин — город вечной весны, но Рио-Негро находится на высоте более двух тысяч метров от уровня моря. Джоа накинула на себя куртку. Ручеек пассажиров медленно вливался в темнеющее впереди здание аэровокзала, отделанное внутри деревом.

— Нас точно встретят?

— Не волнуйся.

— Поспать бы еще часов десять.

Медельинская дочь бури, Мария Паула Эрнандес, жила в Эль-Побладо, самом престижном квартале города. Оберегавшего ее хранителя звали Хуан Пабло Гонсалес, и его квартира находилась в Лаурелес, одном из наиболее спокойных районов. В течение дня Давид дважды связывался с ним по телефону.

Встреча была назначена на завтра.

Мария Паула Эрнандес была художницей. Ее творчество пользовалось заслуженной популярностью в Колумбии, и она начала завоевывать международное признание. Джоа и Давид знали, что ее нашли после сильнейшей грозы в Гуатапэ, местечке примерно в трех часах езды от Медельина, в те же самые дни, что и остальных дочерей бури. Крестьяне — муж и жена, которые ее обнаружили, тоже считали свою находку даром свыше. Когда ей было пятнадцать, боевики из ФАРК убили ее отца, а через два года бандиты из нелегального вооруженного формирования правого толка, надругавшись, прикончили мать. Мария Паула оказалась на улицах Медельина, среди многочисленных жертв насилия: согнанных с насиженных мест селян, осиротевших детей и беспризорных подростков. Девушка жила на подаяния, пока в ней не обнаружился талант, благодаря которому из жуткой нищеты она смогла достичь своего нынешнего положения. Подобно большинству дочерей бури она не была замужем. Из пятидесяти двух лишь трое исчезнувших вышли замуж или состояли в связи с мужчинами: ее мать и матери двух других девочек, из Индии и Иордании.

Хуан Пабло Гонсалес оказался молодым человеком лет тридцати. Он знал, что гостей будет двое и что у нее рыжие волосы, поэтому, как только завидел, радостно замахал им рукой. Хранители обменялись рукопожатием.

— Вы оказали мне честь этой встречей, — заявил Гонсалес и, не отрывая глаз, долго смотрел на Джоа.

— Что-нибудь не так? — забеспокоилась она.

— Поразительное сходство…

Автомобиль у Хуана Пабло Гонсалеса был старенький и совсем убитый. Сам он трудился в добровольной общественной организации, а финансовую подпитку его деятельности по охране Марии Паулы Эрнандес обеспечивал фонд, который поддерживал всех хранителей.