Пятьдесят пятый год. Мне было пятнадцать, и я решила вступить в девчачий клуб, чтобы потусоваться. В качестве испытания они завязали мне глаза и потребовали переодеть блузку задом наперед. Ой, блин, они же увидят прокладки у меня в лифчике! Но никто ничего не сказал. Были ли они вежливыми или это лифчик был плотным, я так и не узнала.

Танцы. Ладно. Я набралась наглости и пригласила школьную футбольную "звезду". Он был старше меня и к тому же не знал, кто я такая, но согласился. Думаю, из вежливости. Я купила розовое платье в цветочек, по форме похожее на свадебный торт, и пришла с г-ном Бомбардиром на посиделки перед танцами. Хозяйкой была одна из старшеклассниц. Она открыла дверь в красном облегающем платье до полу и десятисантиметровых серьгах, заставив меня почувствовать себя взорвавшейся швейной машинкой. Вечером, когда я спросила маму, что она думает о моем эпохальном "свидании", она сказала: "По-моему, он не очень остроумен..."

Нет, но разве мозги - главное?

Я была абсолютно плоской пятнадцатилетней школьницей, пытающейся произвести впечатление, закадрив школьную "звезду". Ему мозги не сильно нужны. В пятницу, перед очередными танцами, я стащила у отца из бара бутылку бурбона, и мы с моей подружкой Джуди вылакали ее целиком. Она свалилась и заснула. Я же решила, что я Бетти Грэйбл, и поперлась на танцы с парнем из католической школы, от которого воняло рыбой (это все, что я о нем помню). Я надушилась, чтобы от меня не пахло алкоголем, но это, естественно, не сработало. Я танцевала как марионетка, считая себя чуть ли не Анной Павловой, не спала всю ночь, а с утра меня вырвало.

Может быть, это меня чему-нибудь научило? Наверное, нет. Я поняла только, что надо соразмерять ночное удовольствие с утренним похмельем. Мне понравилось кайфовать, за что и приходится расплачиваться.

Хочешь "Роллс-Ройс"? Придется за него заплатить.

На переменах мы садились в чью-нибудь машину и ехали в какую-нибудь забегаловку за гамбургерами, сплетнями и парнями. Я пристраивалась к Джуди Левитас. В шестнадцать лет у Джуди была своя машина, и, в отличие от нас, она ходила в частную школу для девушек "Кастилья". Она не так закоснела в тинэйджерских ритуалах, как большинство моих знакомых, и мне нравился ее легкий взгляд на жизнь. У Джуди были понимающие родители, поэтому ребята всегда плавали у нее в бассейне или устраивали вечеринки по выходным. У нее собирались ребята из католической школы, из Пало-Альто, из Стэнфорда, даже те, кого вышибли из школы, и они работали на бензоколонках, плюс девчонки из разных семей и районов - адская смесь.

На одной из вечеринок у Джуди я встретила свою первую любовь, Алана Маккенну, парня из католической школы. Он сидел на другой стороне бассейна, вокруг него толпился народ. Слов не было слышно, но по хихиканью окружающих дам я поняла, что у него не только смазливая мордашка, но и кое-что в голове. Когда я подошла поближе, его зеленые глаза с густыми темными ресницами поразили меня в самое сердце. Он поймал меня на крючок, и мы стали постоянной парочкой.

С Аланом мы несколько раз заходили довольно далеко, обнимаясь и целуясь на заднем сидении машины моих родителей, "Олдсмобиля" 1955 года. Алан знал, как меня рассмешить, и он же впервые заставил меня почувствовать оргазм, хотя и без проникновения. В миссионерской позиции, хотя и в одежде, его торчащий член без проблем ласкал мой клитор. Несмотря на то, что мы были полностью одеты, я кончала каждый раз. Но у него "яйца синели".

"Что такое "синие яйца"?" - спрашивала я.

Он объяснял, что продолжительная эрекция, не имеющая выхода, может быть болезненной. Так как никто из "приятных" девушек не соглашался идти до конца, а мастурбация для католиков считалась грехом, вокруг бегали несчастные парни с постоянно "синими" яйцами. Сейчас это может заставить меня поддаться и позволить уговорить себя на настоящий секс - но не тогда. Наверное, с Аланом, человеком, которого я серьезно любила, было бы лучше, чем так, как вышло потом. Но я была настолько дурой, что потеряла девственность с человеком, который этого и не подозревал, причем по пьяной лавочке.

После того, как мы с Аланом расстались, я перешла в частную школу "Кастилья", потому что туда ходила Джуди Левитас. Я пошла на выпускной с блондином из Кармеля. Я предпочитала, брюнетов, умных и опасных (впрочем, предпочитаю до сих пор), а Дэвид был рослым загорелым консервативным блондином - совсем не мой тип. Но его друг встречался с моей подругой, поэтому мы устроили двойное свидание (когда две пары идут куда-нибудь вместе), пойдя на выпускной бал, проходивший в местном клубе. Под конец вечера мы сперли пару курток из клубного магазинчика для гольфистов и поехали к Дэвиду в Кармель. Его родители куда-то уехали, поэтому, изрядно нагрузившись ликером, мы разошлись попарно по разным спальням. И так получилось, что обе девушки (я и моя подруга) трахались в ту ночь впервые.

К счастью, я никогда не сравниваю моих любовников со своим первым опытом, который, как уверяют некоторые, является лучшим, потому что напилась в тот раз до беспамятства. Пару лет назад, случайно наткнувшись на Дэвида в магазине (где он работал продавцом мебели), я его даже не узнала. Люди постоянно меня донимают: поскольку я на сцене много лет, им кажется, что они меня знают. Но я совершенно не обязательно их знаю. Поэтому, когда я слышу, как меня называют по имени, я просто вежливо улыбаюсь.

- Грейс, ты меня не узнаешь?

Нет, но я подошла поближе и посмотрела повнимательнее.

- Грейс, это же я, Дэвид...

Он произнес это, и я не смогла сдержать смеха: он выглядел таким же старым и разбитым, как я. Конечно, каждое утро смотришь в зеркало, не обращая особого внимания на свою внешность, но, когда встречаешь кого-то, кого не видел тридцать пять лет, это поражает. Как какая-нибудь компьютерная программа, автоматически подстраивающая твое лицо под возраст... Иногда, глядя на старых друзей, я чувствую призрак надвигающейся смерти...

В 1957 году, учась в "Кастилье", я познакомилась с еще одной девушкой-картинкой, Сью Гуд. Она была на год старше и стала одной из главных причин моего решения поступать в колледж Финч в Нью-Йорке. У Сью было тело балерины, заискивающее выражение лица, светлые волосы (разве могло быть по-другому) и замечательный аттестат. Когда я выяснила, что она решила поступать в колледж "Финч", я решила, что тоже поеду туда. Я все еще таскалась за всеми этими Барби.

По правде говоря, я не хотела в колледж, а чего мне хотелось - так это пожить немного в Нью-Йорке. Просить у родителей двадцать тысяч долларов, чтобы поехать развлечься за три тысячи миль от дома, явно не стоило, поэтому я и предложила "Финч" в качестве официальной причины отъезда. На это они пошли.

"Финч" был высшей школой для девушек из богатых или влиятельных семей (хотя себя я таковой не считала), которые попали туда в основном потому, что им не хватило баллов для поступления в "Вассар"[7]. Там изучали основы того, как заполучить и удержать мужика из Гарварда или Йеля. Меня это не интересовало. Моя группа состояла из таких, как Сэнди Сигрэм (ага, из той самой алкогольной семьи[8]), трех или четырех оклахомских нефтяных принцесс, моей соседки по комнате, чей отец был управляющим делами в "Эсти Лаудер", Сиси Шейн, богатой девушки из Беверли Хиллз, и еще парочки девиц с тем же социальным статусом.

Первым парнем, с которым я начала встречаться в колледже, был студент Принстона Эндрю Мэтисон. Нет людей, более презрительных и недоверчивых, чем "настоящие белые американцы" с Восточного побережья. Они страшно горды своим происхождением от "первопроходцев" и отказываются понимать, что большинство первопоселенцев в Плимут Роке[9] были бунтовщиками и преступниками, уплывшими из Европы, чтобы избежать тюрьмы. Моя мать могла быть "Дочерью американской революции": кто-то из ее предков был на борту "Мэйфлауэра". Но она считала "Дочерей американской революции" сборищем претенциозных снобов, которым не хватает смелости уехать дальше Коннектикута.