В Новом Орлеане, который, в сравнении с остальным Югом, казался очень свободным, нас вообще арестовали. В городе царило безудержное пьянство, коррупция (что, впрочем, неоригинально), поэтому сюда стекались музыканты и "чудики" со всей страны. Мы заселились в гостиницу, а потом все, кроме меня, собрались в номере Чика Кэсэди (Чик, брат Джека, отвечал у нас за аппаратуру). Я же хотела сначала принять душ после дороги, а потом присоединиться к веселью.

Но веселья не получилось. Выйдя из душа, я оделась и постучала в дверь их номера. Я думала, ребята как раз расслабляются, ловят кайф, комментируют новости по телевизору, разговаривают про усилители, собираясь прошвырнуться по местным клубам - как всегда в новом городе. На мой стук никто не ответил. Тут мимо прошел коридорный, сообщивший мне, что всех арестовали и отвезли в тюрьму. Оказывается, несмотря на заткнутую полотенцем щель под дверью - нормальный ход, - запах травы как-то просочился в коридор и донесся до охраны. Всех, кто был в комнате, арестовали за употребление наркотиков и препроводили в участок. Я единственная избежала облавы - меня спасла чистоплотность.

На следующий день, после того, как Билл Томпсон вызволил ребят, пятнадцать тысяч студентов окрестных колледжей в классических выпускных костюмах пришли послушать "закоренелых преступников" из Сан-Франциско, играющих "кислотный рок".

Они знали, что это такое?

Нет.

Они знали, что можно встать и танцевать?

Нет.

Они сидели на своих местах, одетые в строгие смокинги и корсажи, но горячо хлопали после каждой песни. Они не умели по другому; где им было научиться?

Тупые взрослые - другое дело. Богатые меценаты респектабельных картинных галерей получают приглашения на концерты, проводимые "Обществом друзей культуры" (или чем-то подобным), где смотрят на этих двинутых радикалов, не покидая ложи для особо важных персон. Например, музей Уитни был заполнен дамами в мехах и бриллиантах. Их спутники терпеливо ожидали появления модной психоделической штучки из Сан-Франциско, да еще и замешанной в скандале с наркотиками: группы "Jefferson Airplane". Я училась в колледже "Финч" и неплохо изучила подобную публику.

Тогда радиомикрофоны только-только появились, и в музее Уитни я впервые опробовала это устройство, значительно облегчившее мне жизнь впоследствии. Кто-то вложил его мне в руку и сообщил, что я могу пользоваться им в любой точке зала. Меня это впечатлило и вдохновило, поэтому еще в лифте, по пути на первый этаж, я решила немного поговорить. Музыка еще не началась, меня они тоже не видели. Я сказала в микрофон: "Привет, вы, придурочные суки! У вас, небось, Рембрандты в столовых и "Роллс-Ройсы" в гаражах? Только вот ваши старые пердуны у вас клитора не найдут, даже если у вас смелости хватит наконец-то им свою дыру показать!"

Я сделала еще несколько подобных замечаний. Кажется, им не понравилось. Замечу, что остальные члены группы не были склонны разогревать публику таким же образом. Они были музыкантами, а я играла роль клоуна.

Вы думаете, я была в это время под кайфом? Угадали. Если наркотики принимать в правильных дозах, они способны разрушить все запреты (и основные функции тела заодно). Мне уже шестьдесят, теперь я могу безнаказанно нести такую же чушь, как в музее Уитни. Но стоит ли рекомендовать подрастающему поколению такие же "саморазрушающие" привычки? Конечно! Ведь страна страдает от перенаселения!

Пока можно было без проблем достать ЛСД, приходилось опасаться "дозеров". Кислота безвкусна, бесцветна и эффективна даже в самых маленьких дозах, ее легко подсыпать кому-нибудь так, чтобы он об этом не узнал. Я такими вещами не занималась, но ребята из других групп иногда подсыпали немного кислоты в бутылки "7Up", стоявшие в гримерке. Утолишь жажду, и вдруг замечаешь, что стены зеленеют и оплывают, чувствуешь себя Наполеоном - а тут как раз пора на сцену. Поскольку я не люблю газировку (особенно в легкодоступных для "дозеров" открытых бутылках), меня все это миновало. Но в Фарго (Северная Дакота) мы все-таки попали.

Мы сидели в полутьме за сценой, ожидая начала концерта. Подошел Билл Лаундер, наш тур-менеджер. Он, как обычно, принес пластиковую тарелочку, поделенную на секции, чтобы содержимое не смешивалось. В одной секции были витамины, в другой - порошок от насморка, далее - метедрин в гранулах, кокаин, ЛСД и что-то от головы. Мы все сделали несколько понюшек того, что казалось кокаином, но было темно, мы перепутали секции и в результате приняли столько кислоты, чтобы отъехать на всю ночь.

Минут через пятнадцать после начала концерта я взглянула на Марти и увидела, что его лицо похоже на мозаику. Кислота начала действовать, мы глупо улыбались друг другу и говорили: "Гм, кажется, это был не кокаин..." Играли мы в "Фаргодоме", стадионе в форме чаши - зрители сверху, музыканты внизу, - что только добавляло ситуации странности. Полное ощущение, что лежишь на операционном столе, а вокруг тебя бригада хирургов.

Мне всегда нравилось, как Джек играет на басу, поэтому, как только он начал соло, где я должна была аккомпанировать ему на фортепиано, я прекратила играть и повернулась к колонкам. Мне даже в голову не пришло, что это может разрушить песню! Уверена, каждый рок-музыкант шестидесятых знает истории о глупостях под кайфом на сцене. К счастью, обычно зрители накачивались еще круче, чем мы, и принимали все как должное.

Старые добрые дни...

Конечно, "свободные психоделические шестидесятые" состояли не только из веселья. Подумайте:

Молодежь убивает друг друга в дерьмовой Вьетнамской войне.

В Кентском университете расстреливают студентов.

Полиция использует против мирных демонстраций дымовые шашки и слезоточивый газ.

Бирмингем пытается заткнуть черных собаками и водометами.

А президент, министр юстиции и борец за гражданские права застрелены наемными убийцами.

Шестидесятые были временем, когда люди с электрогитарами наивно, но твердо думали, что могут победить агрессию в людях, написав пару хороших песен и врубив усилитель на полную мощность.

Вот и все про кислоту. Может, она и была под запретом, но на мое здоровье никак не повлияла. Моим наркотиком был алкоголь, именно в пьяном виде я выдавала все мои конгениальные ремарки, вроде той, в музее Уитни. Это - легально, хотя и заставляет мужей и жен убивать друг друга, заполняет тюрьмы, увеличивает число автокатастроф, травм и больничных листов. Если бы не мое пристрастие к алкоголю, Марти Бэйлин не сказал бы как-то в интервью: "Грейс? Спал ли я с ней? Да я бы к ней близко не подошел!" Интересно, на что это он так реагировал? Что-то я не помню (наверное, пьяная была). Если бы не мое пристрастие к алкоголю, я была бы богаче на два миллиона долларов, которые заплатила адвокатам. Такие дела.

Я не притрагивалась к героину, но не из моральных или иных соображений; просто это не казалось особенно веселым. Первым героинщиком которого я видела, был один замечательный гитарист, зашедший как-то к нам в студию послушать новую запись. Я приехала записываться и не ожидала его встретить. Он сидел на стуле в холле, уронив голову на бок и пуская слюни. (Я знаю, вам интересно, кто это был, но поверьте, вы узнаете об этом не от меня.)

- Что это с ним? - спросила я ребят.

- Героин. Только что вмазался, сейчас оклемается.

- Если он хочет спать, почему в постель не идет?

В ответ только улыбки.

Мне нравились наркотики, помогающие радоваться активному существованию. Я просто не понимаю, зачем наживать себе геморрой - доставать деньги, находить торговца, вкалывать дозу, блевать и впадать в кому - а потом страдать от невозможности бросить.