Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Вопрос так важен и ужасен, что я прошу разрешения Вашего Величества обдумать эту депешу, раньше чем отвечать… Телеграмма циркулярная… Посмотрим, что скажут главнокомандующие остальными фронтами. Тогда выяснится вся обстановка, – ответствовал Рузский.

– Да, и мне надо подумать… – печально сказал Николай. – Можете быть пока свободны… Увидимся за завтраком.

87

Государь не ждал ничего хорошего для себя из опроса Алексеевым генералов. Его мысли опять словно одеревенели, а всё тело сковала апатия. Стены тесных отделений вагона стали давить на него, и он решил перед завтраком выйти на перрон, манивший свежевыпавшим снежком. Но прогулка не принесла румянца его щекам и успокоения душе. Главным камнем преткновения оставалось для него не само отречение, а фактическое уничтожение «ответственным» министерством трёхсотлетнего принципа самодержавия, согласно которому только монарх отвечал перед Богом и своим народом за всё, что происходило в России.

«Как же так?! – думал он. – Собрались ничтожные людишки вроде Родзянки, Милюкова, Гучкова, Керенского, сговорились с генералами на Ставке, произвели бунт, и я вынужден был подписать Манифест, передающий всю ответственность их правительству… Завтра они, в силу своей неопытности и просто глупости, наделают смертельных для России ошибок, подадут в отставку и улизнут в свои имения или за границу… Придут такие же новые «ответственные» бездарности и снова будут разрушать страну… Но перед Богом, если я буду всё-таки на троне, останется моя ответственность! Как мне снести её тогда?! Легче отречься, чем потом мучиться, наблюдая разрушение России и не имея возможности вмешаться!.. Нужен ли мне трон без самодержавной власти во время кровавой войны?.. Когда на высшие сферы какое-то умоисступление нашло?! Ведь только найдёшь человека на министерский пост, так его сразу же морально уничтожают, как Протопопова… Если бы я смог продержаться до победоносного мира, то тогда можно было бы и решать спокойно вопрос о частично ответственном перед палатами правительстве… А теперь?! Наверное, надо отречься, чтобы увидеть, как народ – крестьянство, солдаты, офицеры – отреагируют на это… Здесь, во Пскове, отрезанный от всей России заговорщиками, я ничего не могу сделать… Если не вызвать гражданскую войну… Но только не это!..»

Между тем слух о требованиях отречения Государя просочился в свитский вагон. Опять в салоне собрались Нилов, Дубенский, профессор Фёдоров, князь Долгоруков, граф Граббе, Мордвинов. Когда в салон вошёл граф Фредерикс, он увидел, что особенно возбуждён был маленький адмирал Нилов.

– Этого предателя Рузского надо арестовать и убить!.. Я своими руками готов сделать это!.. – задыхаюсь от возмущения, говорил флаг-капитан. – Если отречётся Государь, то погибнет вся Россия!..

– Да! – веско сказал Фредерикс. – Только самые решительные меры по отношению к Рузскому, может быть, улучшили бы нашу участь, но на крайние меры Государь не пойдёт…

– Царь не может согласиться на оставление трона, – прерывающимся голосом возразил Нилов, – это погубит всю Россию, всех нас, весь народ. Государь обязан противодействовать этой подлой измене Ставки и всех предателей генерал-адъютантов. Кучка людей не может этого делать. Есть верные люди, войска, и не все предатели России…

– Я встретил на перроне нескольких знакомых гвардейских офицеров – егерей, измайловцев – из проходящего поезда, – поддержал адмирала флигель-адъютант Мордвинов. – Они рассказали мне о столкновениях в Петрограде возле гостиницы «Астория» в дни бунта и говорили, что если бы было больше руководства войсками, то был бы исход другим… Эти офицеры направлялись в свои части на фронт… Они спрашивали о Государе, о его намерениях, о здоровье и в один голос предлагали, чтобы Его Величество проехал к войскам гвардии… «Там совсем другое», – поясняли они… В каждом слове у них сквозила глубочайшая преданность Императору… Это враки, что вся армия взбунтовалась…

За завтраком все молчали, в том числе и Рузский. Государь, для видимости поковыряв вилкой в своей тарелке и отпив глоток холодной воды, вышел из-за стола. Тотчас покинул столовое отделение вагона и Главкосев.

К двум часам дня Николай вновь потребовал Рузского к себе. Император был холоден и спокоен лицом. Очевидно, он уже принял решение.

Главкосев явился к докладу не один. С ним пришли Данилов-Чёрный и генерал-квартирмейстер фронта Саввич. При Рузском был его потёртый коленкоровый портфель. Войдя первым в столовую салон-вагона, где их ждал Государь, он испросил разрешения пригласить туда же генералов Данилова и Саввича. Все трое ступали решительно и ожидали, видимо, встретить испуганного и растерянного человека.

Но Государь был спокоен и твёрд. Он холодно смотрел на генералов, и им стало не по себе от этого непреклонного взгляда.

– Ваше Величество, пришла телеграмма Михаила Васильевича Алексеева, – в эту минуту Рузский постеснялся назвать коллегу-заговорщика титулом «генерал-адъютант», – она содержит ответы всех главнокомандующих, кроме Сахарова…

В штабе Рузского ленточки слов заблаговременно наклеили на телеграфные бланки, и Главкосев вынул из портфеля несколько листов. Николай разложил их на полированной крышке стола и углубился в чтение. Ни движением бровей, ни складками рта он не давал генералам понять, как ему тяжело и больно читать закамуфлированные в почтительные придворные обороты требования людей, которых он искренне любил, которым полностью доверял, которые от избытка чувств целовали у него руку, как Брусилов, когда он получил звание и погоны генерал-адъютанта. Теперь они, сговорившись за его спиной, как вырвалось у Рузского в первый вечер во Пскове – «задолго до 27 февраля», – предали его, нарушили воинскую присягу.

Сверху лежал листок с подписью великого князя Николая Николаевича.

«Николаша и тут хочет быть первым…» – горько усмехнулся в душе Государь. Он заранее догадывался, что именно будет в телеграммах.

«…Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым коленопреклонённо просить… спасти Россию и Вашего Наследника… передайте ему – Ваше наследие…» – прочитал Николай и искренне удивился – нарушая присягу и изменяя царю, ссылаться на присягу и её дух – это было уж слишком!

Следующей была телеграмма от генерал-адъютанта Брусилова. Его имя Император тоже встречал в докладах охранного отделения о заговоре. Прославленный полководец, которым Николай хотел заменить трудолюбивого, но посредственного Алексеева, и находившийся со своим Юго-Западным фронтом в таком большом отдалении от бунтующего Петрограда, что он мог судить о положении в столице только по паническим телеграммам Родзянки и их изложению начальником Штаба Ставки, в лад с «милым косоглазым другом» «всеподданнейше» просил «отказаться от престола в пользу Наследника Цесаревича при регентстве великого князя Михаила Александровича».

«Этот хоть не лжёт, а излагает своё собственное мнение…» – печально отметил Государь и взялся за следующий лист.

Хитрый Эверт начал с того, что сослался на переданную ему Алексеевым обстановку, создавшуюся в Петрограде, Царском Селе, Балтийском море и в Москве, на результат переговоров Рузского с Родзянкой. Но от себя он добавил то, что больше всего потрясло Николая и заставило его собрать всю свою волю в кулак, чтобы не потерять спокойствия и самообладания.

Главнокомандующий Западным фронтом писал:

«На армию в настоящем её составе рассчитывать нельзя… Средств прекратить революцию в столицах нет никаких.

Необходимо немедленное решение, которое могло бы привести к прекращению беспорядков и сохранению армии для борьбы против врага…»

И этот «безгранично преданный верноподданный» умолял принять решение, высказанное Родзянкой Рузскому.

Отдельно, не через Алексеева, а прямо на Северный фронт, поступила телеграмма главнокомандующего Румынским фронтом генерала Сахарова. Рузский отдельно вытащил её из портфеля. Николай никогда не встречал имени этого генерала в числе связанных с Гучковым заговорщиков и с надеждой принялся читать:

179
{"b":"137094","o":1}