81
Русское общество в конце XIX – начале XX века пребывало в упадке, который, применительно к армии, сохранил у руководства российских вооружённых сил «слепых стратегов», «блестяще» проигравших русско-японскую войну. В мировой войне судьба России опять оказалась в трясущихся и слабых руках Алексеева, Иванова, Рузского, Эверта, Янушкевича…
Полководца в России не нашлось. Стратегический талант Государя задавили своими «авторитетами» ничтожества в генерал-адъютантских погонах и возлюбившая их «общественность». Когорта завистливых и самодовольных генералов во главе с Алексеевым не дала также развиться способностям военачальника Божьей милостью Брусилова.
К концу 16-го года всё же выбился ряд способных и волевых военачальников – Лечицкий, Плеве, Флуг, Радко-Дмитриев, Щербачёв, Келлер… Но их боевое творчество душилось самодурами-посредственностями на высоких постах.
Уроки японской войны совершенно не пошли впрок высшему командованию русской армией. Талантливый организатор и генштабист Сухомлинов, назначенный военным министром в 1909 году, своими реформами армии успел к началу Большой Войны оздоровить её только от взводных командиров до уровня начальников дивизий…
Одной из крупнейших ошибок возведённого Гучковым и «общественностью» в сан «полубога» «великого полководца» Алексеева было то, что он проглядел стратегические преимущества, которые давало Русскому фронту вступление Румынии в войну. Если бы русские армии Юго-Западного фронта своевременно, вместе с румынскими союзниками, ударили из Северной Молдавии во фланг и в тыл неприятельского расположения, мог произойти обвал всего австро-германского фронта.
Опасаясь такой возможности, немцы свели в мощный кулак свои и австрийские армии и в конце октября нанесли Румынии сокрушительный удар. Румынский главнокомандующий король Фердинанд спешно сосредоточивал на подступах к своей столице Бухаресту все остававшиеся у него войска.
Телеграммой Фердинанд запросил о помощи своего союзника Николая. Только тогда, буквально за несколько дней до своего отъезда из Ставки в Крым, начальник штаба генерал Алексеев проснулся и стал посылать на Румынский фронт всё, что попадалось ему под руку. Но если в августе, при согласованных действиях румын и русских, хватило бы пяти корпусов, то в ноябре было мало и десяти.
Одноколейные железные дороги в Бессарабии работали с большими перебоями, русским войскам от линии реки Прут в глубь Валахии приходилось следовать походным порядком.
Поражение румын было бы более значительным, если бы не подоспела конная группа графа Келлера в составе двух конных корпусов. Эта группа и 4-й армейский корпус в упорных боях, сдерживая шаг за шагом австро-германцев, прикрывали румынский отход.
Потом последовало Рождественское сражение, после которого Румынский фронт застыл в снегах и морозах. Каприз Алексеева, не замечавшего выгоды совместных боевых действий во фланг и тыл Центральных держав и уделившего вместо 250 000 штыков всего около 30 000, дорого обошёлся России. В январе 17-го года на Румынский фронт, от Буковины до Дуная и Чёрного моря, было поставлено 500 000 бойцов. Выгодно это было только западным союзникам России: с Французского фронта на Русский было оттянуто ещё 9 полнокровных германских дивизий…
С начала февраля 3-й конный корпус графа Келлера был поставлен в резерв. Его штаб занял богатое бессарабское имение на берегу Прута недалеко от Ясс, а дивизии расположились в сёлах и городках вокруг. Помощником генерал-квартирмейстера корпуса по разведке служил молодой полковник граф Пётр Лисовецкий.
Однажды мглистым вечером, когда Пётр от скуки резался в карты с товарищами-офицерами в большом зале усадебного дома, превращённом в Офицерское собрание корпуса, вестовой штаба передал ему просьбу графа Келлера незамедлительно прийти к нему в кабинет. Полковник сбросил свои карты и застучал сапогами со шпорами по паркету коридора, ведущего в ту часть здания, где располагался кабинет хозяина дома, занятый теперь генералом.
Пётр прошёл через маленький зал и, постучавшись, очутился в прохладной комнате, где пылал камин. Граф Келлер сидел подле камина и смотрел на огонь через бокал, полный золотистого хереса. Несколько бочек этого замечательного вина было подарено хозяином имения из его собственных подвалов Офицерскому собранию корпуса, и теперь конники наслаждались отдыхом и отличным вином.
– Если хочешь, то налей себе сам… Караф на письменном столе… – предложил генерал Петру, а потом показал на кресло рядом со своим. Когда молодой полковник отказался от вина, то Келлер, поднявшись, отставил свой бокал на каминную полку и снова сел, повернув своё кресло боком к огню. Пётр сделал так же, чтобы сидеть лицом к лицу с ним.
Шестидесятилетний, но стройный и бравый генерал-кавалерист выглядел усталым и озабоченным.
– Вчера я был у генерала Цурикова, принявшего Шестую армию… Дружу с ним ещё со времён маньчжурской войны… – Граф словно раздумывал, говорить ли ему дальше. Решившись, он твёрдо продолжал: – Так вот, Афанасий Андреевич рассказал мне, что в Ставке, штабах фронтов и Петрограде усиленно действует кружок генералов и офицеров, готовящий на начало марта дворцовый переворот… Он назвал мне имена организаторов всего этого грязного дела – Алексеева, Гурко, Лукомского, Рузского, Данилова-Чёрного, Бонч-Бруевича и несколько других. За их спинами маячит мерзавец Гучков… Я знаю, что ты так же искренне любишь Государя, как и я… Я хочу предупредить нашего Верховного Главнокомандующего об измене и опасности. Послать письмо в Могилёв или Царское Село Императору я не могу – не по чину… Оно будет перехвачено заговорщиками и не принесёт пользы… Можешь ли ты мне помочь?..
– Готов немедля!.. – пылко ответил молодой полковник.
Генерал одобрительно улыбнулся в свои пышные седые усы.
– Я так и думал… – поднялся из кресла граф Келлер, взял со стола маленький, словно для визитной карточки, конверт и исписанный листок, вернулся в своё кресло и протянул всё это Петру. Потом продолжал более домашним тоном: – Кажется, у тебя есть знакомые в Александровском дворце?
Молодой полковник отчего-то густо покраснел, но Келлер словно не заметил этого. Не дожидаясь ответа, он продолжал:
– Извини, я думал только о том, можешь ли ты быть принятым в Александровском дворце неофициально? Государь сейчас там и останется в Петрограде, по моим сведениям, до начала марта…
– Кажется, могу, Фёдор Артурович… – подтвердил Пётр.
– Ты получишь командировку в Петроград, в Главное управление Генерального штаба, в разведочный отдел, чтобы уточнить, какой противник стоит перед нами… Это – по службе… По дружбе – постарайся передать это письмо Его Величеству в собственные руки… Только в собственные руки… – подчеркнул граф. – Вокруг него и в Александровском дворце есть изменники… Письмо прочитай и запомни так, чтобы мог передать всё на словах от моего имени… Если придётся уничтожить письмо – а я не исключаю провокации против тебя, – скажи Его Величеству самое главное: ему следует до полного разгрома заговора оставаться в Царском Селе и вызвать туда надёжные части с фронта, но не Северного, которым командует изменник Рузский, а желательно с нашего, поскольку генерал Сахаров с заговором не имеет ничего общего. Наш корпус сочтёт за честь защитить своего Государя!..
Генерал встал, взял свой бокал с полки камина и подошёл к письменному столу. Здесь он налил бокал хереса Петру, перекинул листок календаря и торжественно сказал:
– Завтра – восемнадцатое февраля… Утром в штабе тебе выпишут командировочные документы, и – с Богом в путь-дорогу…
Потом граф подошёл к карте, висевшей на стене кабинета, показал на ней несколько пунктов и уточнил:
– Тебе надо спешить, железные дороги расстроены. Возьмёшь штабной мотор и через Яссы доберёшься до Кишинёва… Оттуда, через Тирасполь и станцию Раздельная, хоть на паровозе – я распоряжусь – спеши в Одессу… Оттуда, через Киев, ещё ходят экспрессы до Петрограда… Спеши, мой мальчик!.. Ты должен успеть!.. И оставайся рядом с Его Величеством, пока будет сохраняться угроза Ему… Если Государь уже уедет на Ставку и ты увидишь, что беда подбирается к Его Семье, то защити Императрицу и Детей!.. За здоровье Их Императорских Величеств!.. – повернулся граф Келлер к портрету Государя, висевшему в простенке между окнами, чокнулся с Петром и выпил свой бокал залпом до дна.