– Если Николай и особенно Александра прибудут к нам на Острова, не создаст ли это новых проблем для нас? – задумчиво говорил король. – Но будет ли выгодно для Британии, если царь и царица прибудут в какую-либо нейтральную или даже очень отдалённую от Европы страну?.. В Европе – например, в Данию?.. Испанию?.. Или Швецию… Если они, конечно, захотят его принять… Ведь оттуда Ники и Аликс могут хоть на следующий день перебраться в Россию с помощью сил, оставшихся верными им… Тогда Российская империя вновь окрепнет и сможет претендовать на «самый ценный приз этой войны» – Дарданеллы и Босфор… Более того, я боюсь, что, если Николай окажется в Англии или любом другом государстве, кроме России, на послевоенной мирной конференции будет труднее отказать этой слабой стране в исполнении уже подписанных Императором межсоюзнических соглашений о разделе территорий побеждённых держав…

– Ваше величество, – грубовато, играя «валлийскую прямоту», рубанул Ллойд-Джордж, – гнойный нарыв в виде арестованного царя всё время возбуждает смуту в России, раскалывает её общество… Если этот нарыв убрать, то Россия окрепнет очень быстро… Зачем тогда было сэру Джорджу Бьюкенену помогать устраивать переворот в Петербурге?..

– Но не отвлечёт ли революция армию нашего союзника от войны с Германией? – широко открыв глаза, с наигранным ужасом обратился Георг к премьеру. Тот был готов к лицемерному вопросу и решил продемонстрировать королю свою постоянную нацеленность на победоносное окончание мировой схватки.

– Ваше величество, мы заставим Америку раскошелиться и прислать нам больше солдат, оружия, сырья для нашей промышленности… Соединённые Штаты заменят на фронте слабеющую Россию… Что же касается эвакуации царя Николая и его семьи, то я сумею уговорить лорда Бальфура послать через посла Бьюкенена вежливый отказ министру иностранных дел Милюкову… Русский министр – республиканец и хорошо поймёт меня, социалиста, общественное мнение Британии… Но боюсь, когда послы Испании, Дании и других потенциальных стран – убежищ для Романовых узнают о секретном решении нашего коалиционного правительства, все монархи закроют свои двери перед царём и царицей… – лицемерно развёл ладони премьер-министр.

– Бедный Николай, бедная Александра! – с жалостью вымолвил Георг и взял в руки портрет своего брата. – Но лично я всегда был уверен, что их помыслы и дела были кристально чистыми!.. Спасибо за приятное известие!..

Ллойд-Джордж облегчённо вздохнул. Он понял, что король остался весьма доволен его решением отказать в приглашении Семье Романовых и благодарил именно за это.

Граф Павел Константинович Бенкендорф, обер-гофмаршал Двора Его Величества, хорошо знал и исправно нёс свою службу. После того как старого графа Фредерикса и его зятя Воейкова адмирала Нилова ещё в Ставке изменники оторвали от Государя, а толстый и слащавый начальник Конвоя граф Грабе, любимые флигель-адъютанты царя Саблин, Мордвинов Лейхтенбергский, Нарышкин по своей воле отшатнулись от Царской Семьи, сердечно преданный ей граф Бенкендорф взял на себя многие функции, которые несли все сбежавшие со службы господа. Старик счёл при этом наиболее важным правдивое информирование царя и царицы о том, что на самом деле происходит в Петрограде и вокруг Царского Села. Обер-гофмаршал, оставаясь при Императрице во время последней поездки Государя на Ставку, которая закончилась его отречением от престола, перенял от дворцового коменданта часть его негласных сотрудников. Теперь один из них за четыре дня до отъезда сообщил Бенкендорфу истинный маршрут, по которому пойдёт царский поезд.

После завтрака в пятницу граф попросил минуту внимания Государя и Императрицы для конфиденциального сообщения. Царские Дети благовоспитанно вышли, не задавая лишних вопросов. Мажорное настроение, возникшее за столом от дивного дня и обещанной недавно Керенским перспективы отъезда в Ливадию ещё наполняло блеском глаза Николая и Александры, когда Бенкендорф внешне бесстрастно и размеренно доложил:

– Ваши Величества! Один из осведомителей дворцовой полиции сообщил вчера поздно вечером, что по решению Временного правительства Августейшее Семейство будет отправлено в ночь с 31 июля на 1 августа не в Крым, а в один из дальних губернских городов в трёх или четырёх днях пути на восток… Информатор отметил, что это секретное решение было инициировано Керенским после его встречи с адмиралом Колчаком и Тобольским архиепископом Гермогеном…

– Злейшим врагом нашего покойного Друга, а стало быть, и нашим… – прошептала Александра и чуть громче добавила: – Извините, граф, что я прервала вас!..

Обер-гофмаршал машинально поклонился в её сторону и продолжал:

– Керенский, сославшись на Колчака, заявил, что тот категорически возражает против прибытия Царской Семьи в Крым. Да, Ваше Величество! – подтвердил Бенкендорф. – Как заявил на заседании Кабинета Керенский, для умиротворения общественности важно, чтобы Царь и его Семья были отправлены в Сибирь, куда царское правительство ссылало революционеров. Последовательный и мстительный ненавистник Её Величества архиепископ Тобольский Гермоген лично обещал министру-председателю постепенно довести режим содержания Царской Семьи до строгого тюремного… Керенский сказал также, что Гермоген мог бы впоследствии, когда будет на то воля Временного правительства, произвести насильственный постриг царицы и царя в монашество в самых отдалённых сибирских монастырях…

– Выходит, – потеребил в волнении свой ус Николай, – Керенский, хотя и милый внешне человек, уже два раза солгал мне… Один раз – про наш отъезд в Англию через Мурман. Второй – про нашу возможную частную жизнь в Ливадии… Лгал Алексеев, лгал князь Львов, лгал и продолжает лгать Керенский… Может ли долго просуществовать правительство, которое лжёт?!. Не только мне… Я по газетам вижу, что оно лжёт народу и изворачивается перед Советом… Нет! Проку от них Россия не дождётся!..

– А Гермоген!.. Это подлейший друг подлого Николаши, такой же отступник церковных обетов, как Николаша – нарушитель воинской и великокняжеской присяги! – поддержала своего супруга Александра. – О Господи!.. Сколь много иерархов нашей Церкви несут в себе не Веру Господню, а Иудин грех и тщеславие!..

Бенкендорф разделил с царём и царицей чашу горечи, которую принесло его сообщение о секретном заседании Временного правительства. Его душа содрогнулась от глухого предчувствия беды, но он нашёл в себе силы, чтобы внешне спокойно закончить изложение донесения:

– После того как Тобольск был назван в качестве наиболее подходящего места ссылки Царской Семьи, Керенский обратился к обер-прокурору Святейшего Синода Владимиру Львову и рекомендовал ему, после успешного завершения всех дел с царём и царицей, возвести архиепископа Гермогена в сан митрополита и дать ему для кормления богатую епархию…

Николай не подал и виду, как болезненно затронул его доклад обер-гофмаршала о подлом лицемерии Керенского. Ведь ещё недавно он душевно и искренно разговаривал с министром юстиции во время его визитов в Александровский дворец. После многих бесед с ним Государю стало казаться, что этот импульсивный и речистый человек, полный энергии, мог бы быть хорошим министром в его правительстве, если бы они с ним раньше нашли общий язык…

Новая ложь и предательство Керенского, который с трибуны Думы за полгода до бунта призывал убить монарха, а потом льстиво беседовал с ним, когда тот стал узником Александровского дворца, открыли наконец Николаю истинное лицо этого «революционера».

Последние дни июля выдались в Царском Селе тёплыми и тихими. Ароматы дерев, цветов и травы Александровского парка крепли особенно в вечерние часы и вливались потоками в настежь отворённые окна дворца. Громоздкий багаж отъезжающих был собран, упакован. Стрелки охраны сносили его в круглую залу. Было уже объявлено, что заказаны поезда, которые увезут ночью «в неизвестном направлении» Царскую Семью, немногих оставшихся верными придворных и персонал. Никто, даже дети, не ложился спать.