— Гуляй, Арбат! Гуляй!

Пес закрыл пасть, облизнулся и с недоумением посмотрел на меня. Услышав столь приятную команду в столь неподходящий момент, он опешил, а мне только это и было нужно. Схватив намордник, я мгновенно напялил его на голову собаки. В одну руку схватил поводок, волочившийся по полу, а другой принялся: оглаживать овчарку, успокоительно повторяя:

— Хорошо, Арбат, хорошо!

Все это произошло настолько быстро, что никто ничего толком не успел сообразить. Не заметили ни моего минутного колебания, ни подлинной серьезности положения. Пассажиры стали смущенно спускать ноги с сидений, кто-то даже попытался смешком скрыть свой испуг, и только гражданка, поднявшая панику, безапелляционно заявила:

— Им-то что бояться? Собака, ясно, хозяина не тронет!

От этих слов краска бросилась мне в лицо. Если бы она знала!.. Наклонившись к ножке сиденья, я сделал вид, что стараюсь потуже затянуть привязь.

Когда я вспоминаю теперь эту сцену, я прихожу к убеждению, что именно эта гражданка-то и была главной виновницей всего случившегося. В самом деле. Вместо того, чтобы реагировать спокойно, увидев, что собака отвязалась, она вскочила на сиденье, закричала, переполошила пассажиров... Я уверен, что в первую минуту Арбат не собирался ни на кого нападать. Незнакомая обстановка, чужие люди кругом, потеря хозяев, все это обычно настолько деморализует собаку, что она в такой момент больше думает не о том, кого бы ей укусить, а куда убежать самой. Но когда начался крик и шум, естественно, Арбат воспринял это как проявление враждебности, и тут уж, действительно, можно было ожидать всяких неприятностей.

Пассажиров я, конечно, постарался успокоить, извинился, попутно опять рассказал какую-то забавную собачью историйку, и, в общем, все уладилось.

Уладилось, да не совсем. Кто-то все-таки сообщил о происшествии проводнику, тот — главному, а главный категорически предложил мне высадиться на ближайшей станции самому со всей сворой или, на худой конец, высадить Арбата. Я выбрал последнее.

Пришлось Арбата оставить на каком-то полустанке. С железнодорожным служащим я договорился, что приеду за собакой через три-четыре дня. Оставив денег на прокорм и на всякий случай свой адрес, а также заручившись клятвенным заверением, что Арбат будет в целости и невредимости, я уехал.

Остаток пути я проделал благополучно, но дома на вокзале секретарь клуба вручил мне только что полученную телеграмму:

Сдав собак вожатым и даже не побывав на квартире, я пересел в другой поезд и ринулся обратно.

Растерянный железнодорожник сообщил мне подробности побега. Арбат оборвал веревку, прогрыз дощатую дверь чулана, где сидел взаперти, и скрылся. Трехдневные поиски не дали никаких результатов. Пес точно в воду канул.

— Знать, что такая бестия, ни в жизнь не согласился бы его оставить у себя! — сокрушался мой железнодорожник.

В поисках Арбата я объехал все окрестные деревни, всюду справлялся, не видал ли кто собаки, похожей на волка, но результаты были неутешительны.

Но вот на пятый день, в одной деревушке, километрах в тридцати от станции, мне сообщили, что на хуторе у пасечника забежала в амбар какая-то собака. Я бросился туда.

Старика-пасечника я застал дома за любопытным занятием. Он чистил старинную фузею, старательно отдирая с помощью керосина вековую ржавчину, и в первую минуту принял меня не очень любезно.

— Здеся собака, — заявил он мне равнодушно. — Сидит у меня в анбаре, с голодухи, видно, туда полез. Только я его тебе не отдам. Откуда я знаю, что он твой? Разве только тебя призна́ет... Я его кончить решил: шкура у него хороша! Ох, и лют! Не собака, чистый зверь, — на что он тебе? Я уж его всяко пытал, ничего не берет, не подпущает, как бешеный. А может он и впрямь бешеный, а? Вот ружьишко у меня имеется, против волков держу, так попробую пальнуть. Проржавело только, окаянное! — сокрушался дед, заглядывая в покрытый раковинами ствол.

Потребовались немалые усилия, чтобы доказать старику, что пес не бешеный и что дед обязан отдать мне его.

— Погоди палить-то, — уговаривал я его. — Вот лучше я попытаюсь, может, ко мне подойдет?

— И не думай! — решительно возражал пасечник. — Семьдесят годов на свете живу, а такого лютого не видал. Помяни мое слово, оторвет он тебе башку!

Все же он прекратил чистку своей «пушки» и повел меня во двор.

Амбар был закрыт на деревянную задвижку. Прильнув к щели в тесовой стенке, я увидел в темноте два зеленых фонарика. Собаки не было видно, светились только ее глаза.

Я позвал как можно ласковей:

— Арбат!

Фонарики метнулись в сторону, из темноты донеслось угрожающее рычание.

— Вишь! — торжествующе засмеялся дед. — Вот тебе и набат! — переиначил он кличку собаки на свой лад. — Говорю, давай пальнем!

— Да подожди ты! — рассердился я. — Говорят тебе, что собака ценная и принадлежит государству. Открывай амбар!

Осуждающе качая головой, старик слегка приоткрыл амбар. Я проскользнул в темноту. Дед поспешно захлопнул дверь за моей спиной и прильнул к щели. Зеленые огоньки отскочили в дальний угол. Я подождал, пока глаза освоятся с темнотой, постоял с минуту на месте и затем шагнул вперед. Сзади доносилось сопение деда.

«Только бы не запнуться в темноте, тогда он наверняка набросится на меня», — думал я, продолжая осторожно продвигаться вперед. Вытянув перед собой руку с колбасой и хлебом, я постепенно приближался к собаке. Затем, когда огоньки были уже в нескольких шагах и обрисовались смутные очертания овчарки, с внезапной решимостью шагнул к Арбату.

Он метнулся в сторону. Но голод был так велик, а колбаса так соблазнительно пахла... Теплое дыхание увлажнило мою руку. Зверь схватил колбасу и, давясь, проглотил ее. За колбасой последовал хлеб. Арбат притих, прислушиваясь к ласковым интонациям моего голоса и нервно вздрагивая от прикосновения моей руки.

— Ну... рядом, Арбат! — негромко скомандовал я ему.

Пес помедлил секунду, потом подчинился. Внутренне торжествуя и испытывая невероятное облегчение, я вывел собаку из сарая...

— Здо́рово! — вырвалось у меня.

Я был в восхищении и от рассказа, и от смелости моего друга. После услышанного собственная поездка с эрделями сразу потускнела, показалась мне незначительной и нетрудной.

— Приключение, конечно, не из приятных, но я вспоминаю его с удовольствием, — спокойно согласился начальник клуба. — Мой совет вам: если хотите, чтобы собака вас послушалась, никогда не проявляйте перед нею колебаний. Малейший оттенок неуверенности в вашем голосе, и все пропало! Собака отлично чувствует, когда ее боятся, и немедленно перейдет к нападению. И наоборот. Решительное, смелое действие, — но без развязности! — и зверь обязательно уступит воле человека.

— А какова была дальнейшая судьба Арбата?

— Вы ее знаете. Он живет теперь у одного из членов нашего клуба и кажется, обрел, наконец, для себя настоящего хозяина. Но до этого он еще раз показал себя.

Вы знаете, что когда мы организовали клуб, мы много внимания уделяли тому, чтобы показать широкой общественности практическую пользу собаководства. Теперь не редкость встретить в колхозе породистую собаку, а тогда их было мало. И вот Арбат с группой других собак, отработанных по караульной службе, попал в подшефный колхоз. Дело происходило в период уборочной кампании, собаки предназначались для охраны собранного урожая.

Перед тем мы немало намучились с Арбатом. Он не хотел признавать никого. Только один Шестаков сумел сладить с ним. Шестаков и стал его вожатым.

В деревне отнеслись к нашему приезду по-разному. Кто-то смотрел на четвероногих работников с интересом и уважением, кто-то ждал от них пользы, а кто-то им и не доверял. Одно неожиданное происшествие сразу настроило всех в нашу пользу, заставив по-настоящему оценить ваших собак.