Мы уезжали обратно на Урал. С нами половину пути ехал эрделист — владелец Риппера. Понятно, что разговор шел опять на интересующие нас темы. Эрделист много рассказывал о своих питомцах. У нас, уральцев, они возбудили большое любопытство.

— Эрдель-терьеры, — говорил он, — отличаются необычайной храбростью. Буры, например, применяют их для охоты на львов. Эрдельки бесстрашно бросаются на африканского владыку. Они, как саранча, облепляют его со всех сторон, щиплют, кусают, и пока он возится с ними, охотники спокойно пристреливают его. Но главное — это способность эрделей прекрасно ориентироваться в любых условиях.

На войне такая собака — бесценный друг. В современном бою, при чрезвычайно высокой насыщенности огневыми средствами, очень трудно сохранить связь — средство управления войсками. Весь участок действующего фронта поливается сплошным потоком свинца и железа. Рвутся снаряды, взрывы фугасов вздымают к небу тысячи тонн земли. В этом огненном смерче обрываются кабели, скручиваются порванные телефонные и телеграфные провода, замолкают радиостанции. Человек с депешей, самокатчик, мотоциклист будут ранены или убиты. И вот здесь неоценимую услугу может оказать собака. Небольшая, защитная по окрасу, хорошо ориентирующаяся на местности и умеющая пользоваться естественными прикрытиями, приученная не бояться выстрелов и взрывов, она в критическую минуту заменит другие виды связи и сослужит службу там, где бессильна техника. Четвероногий связист, своевременно доставивший донесение, будет способствовать успеху важной военной операции.

Так говорил наш новый знакомый — Алексей Викторович, быстро сблизившийся со всей нашей делегацией.

Мы с уважением и завистью посматривали на его рыжих питомцев, которые ехали с нами в одном вагоне. С завистью потому, что на Урале тогда еще не было ни одного эрделя. Словно сговорившись, мы стали дружно упрашивать Алексея Викторовича дать для нашего клуба несколько собачек. Особенно настойчив был Сергей Александрович, видевший в таком приобретении дополнительную возможность еще шире развернуть деятельность клуба, сильнее упрочить его авторитет.

После продолжительных просьб эрделист согласился, наконец, выделить для нас пять-шесть щенков из своего питомника. Договорились, что поеду за ними я сразу после нового года.

Точно к указанному сроку я приехал к Алексею Викторовичу. Он встретил меня как старого знакомого и сразу повел в питомник.

Питомник был расположен на окраине города, на красивом возвышенном берегу Волги. Летом здесь, наверное, было чудесно. Но сейчас стоял январь, раскидистые ветви яблонь, которыми была засажена почти вся территория питомника, гнулись под тяжестью охапок снега, мороз посеребрил все вокруг игольчатым хрупким инеем.

Мы направились в щенятник. Велико было мое изумление, когда я увидел, что на снегу посередине выгула[22] весело резвятся щенки.

— Не ожидали? — довольный произведенным эффектом, произнес Алексей Викторович. — Вот вам и эрдельки! Морозище тридцать градусов, а младенцам и горя мало! Играют себе, как будто им не всего лишь четыре месяца отроду!

Мы зашли в выгул. «Младенцы» горохом подкатились к нашим ногам.

Отскакивая от земли, как резиновые мячики, они во что бы то ни стало силились лизнуть моего спутника в лицо. А он, этот большой пожилой мужчина, страдавший к тому же одышкой, принялся играть с ними, как ребенок. Раздувая полы шинели, он бегал от них, тяжело топоча сапогами по утоптанному снегу, а щенки взапуски катились за ним. Треугольные лопушки-ушки трепыхались по ветру, куцые хвостики вздрагивали от радостного возбуждения.

Я поймал одного на лету. Это было очаровательное толстопузенькое существо. Оно так крутилось у меня на руках, стараясь лизнуть обязательно в нос, что я еле успевал перехватывать его из одной руки в другую. Жесткая шерстка топорщилась во все стороны, усатая мордочка с черной мокренькой пуговкой носа сияла неподдельной ласковостью и преданностью.

Я не мог налюбоваться на них. Возьмешь щенка в руки, он вертится, как у́ж; опустишь на землю — сейчас же примется прыгать тебе на грудь, добиваясь, чтобы ты поднял его к лицу...

А прыгали они здорово! Эти четырехмесячные эрдельчики отскакивали от земли, точно заводные попрыгунчики, по меньшей мере на метр с четвертью, а иные и на полтора.

Мне вспомнилось, каким неуклюжим был в таком возрасте мой Джери. Он еле таскал свои костлявые лапы, а о прыжках не приходилось и думать.

Эрдельки были полной противоположностью. Сразу стало понятно, почему они могут быть превосходными связистами.

Я заглянул в домик, аккуратно поставленный в углу выгула. Он был пуст. Ни одного малыша не грелось там. Все они предпочитали свежий морозный воздух теплому уюту щенячьего гнезда.

У одного выгула начальник питомника задержался дольше. Потыкавшись носами в сетку, щенята убежали играть, одного же Алексей Викторович задержал, ласково окликнув:

— Снукки!

Щенок остановился у сетки, чуть подергивая приветливо хвостиком. Это была полугодовая самочка, и держалась она уже степеннее своих более младших товарищей.

Алексей Викторович долго смотрел на нее, как бы решая какой-то вопрос, потом обернулся ко мне:

— Видели? Вот эту собачку я наметил дать вам. Только сначала еще присмотрюсь к вам поближе... Поживете у нас здесь денька два-три, тогда и решим. Это ведь класс! Прочли? — И он ткнул пальцем в табличку над дверями выгула.

Я прочитал:

— Ну, Риппера-то вы знаете по московской выставке, а Даунтлесс не видели?

Я отрицательно мотнул головой.

— Пойдемте, я сейчас покажу вам обоих.

Мы отправились к нему на квартиру, куда уже принесли из канцелярии мои вещи. При нашем появлении из передней комнаты неторопливо вышли одна за другой две рыжие собаки. Они походили друг на друга, как две капли воды, и только по тому, что одна была несколько крупнее, я определил, который — Рип.

— А вот и родители! — весело сказал Алексей Викторович. — Знакомьтесь — Даунтлесс. А это Рип — не забыли еще?

Конечно, я не забыл Риппера — победителя Всесоюзной выставки в своем классе. Даунтлесс же видел впервые. В Москву она не ездила из-за того, что в тот момент у нее были щенки, а щенные суки на выставки не допускаются. Но, независимо от этого, я немало наслышался об обоих.

Риппер и Даунтлесс считались в ту пору лучшими эрделями Советского Союза. По красоте и правильности телосложения они неизменно брали первые места на всех выставках, а все потомство от них поступало на племя, как производители. Многие собаководы мечтали обзавестись щенками от этой пары, однако это было трудно достижимо по той причине, что все дети и внуки их поступали в армию и, как правило, в частные руки не попадало ни одного щенка.

Но мне выпала редкая удача — получить щенка из помета Риппер — Даунтлесс.

Даунтлесс была собственностью питомника. Риппер же принадлежал лично начальнику. По собаководческим законам владелец собаки — отца — имеет право получить лучшего щенка из родившихся, и Снукки, как лучшая в гнезде, была облюбована начальником. А он собирался передать ее мне.

Вновь, как тогда на выставке, меня поразило поведение эрделей. Риппер подошел и внимательно обнюхал мне ноги; нюхал он неторопливо и без всяких признаков враждебности или подозрительности, а как бы так, «для порядка»; затем, с тем же видом полного спокойствия, отошел в сторону, с этой минуты перестав на меня обращать внимание, словно я перестал существовать для него, поднял деревянную баклушку, валявшуюся на полу (собачью «игрушку»), подкинул ее несколько раз на воздух и, бросив на пол, удалился. Даунтлесс же не удостоила меня и таким вниманием. Она просто постояла на пороге двери, ведущей в соседнюю комнату, и, показав свой куцый хвост, вернулась обратно.