Возможно, настало время, когда все ее тайны раскроются, но у Глинет не хватит духу самой все рассказать Монкрифу.

Ночью Кэтрин еще дважды обрабатывала рану Монкрифа, и оба раза рана выглядела все так же. Не было ни покраснения, ни припухлости, которые могли бы указывать на воспаление. Видно, Энни, несмотря на грубые слова, все сделала хорошо, а может быть, порошок Монкрифа оказал свое действие.

Иногда Монкриф просыпался, его затуманенные глаза прояснялись, он узнавал Кэтрин. Глубокой ночью он снова проснулся, оттолкнул стакан, когда Кэтрин хотела дать ему еще немного виски, и попытался сесть.

Кэтрин не позволила, мягко удержав его голову на подушке.

– Тебе нельзя, – строго сказала она. – Тебя ранили, ты потерял много крови.

– Надо же, уцелеть в Квебеке для того, чтобы получить пулю в Шотландии. – Монкриф нахмурился, и Кэтрин пальцем разгладила морщинки у него между бровями. – Где возница?

– Внизу. Питер его допрашивает. Но мы не будем сейчас это обсуждать. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

– Как будто он меня повозкой переехал, – улыбнулся Монкриф. – Но бывало и хуже.

Кэтрин сложила на груди руки и с обидой проговорила:

– Питер рассказал мне, что и на войне тебя ранило. А я даже ничего об этом не знала.

Монкриф сделал легкомысленное движение пальцами.

– Рано или поздно это случается с каждым солдатом.

Мне дважды не повезло.

– Тебе надо было лучше беречься.

– А если я пообещаю, ты дашь мне что-нибудь поесть? Кэтрин подскочила и дернула шнурок звонка. В тот же миг появился лакей.

– Ваша светлость, – произнес он и поклонился Монкрифу.

Кэтрин нахмурилась. Она никак не могла привыкнуть, что слуги всегда сначала обращаются к герцогу, а ее как будто не видят, если Монкриф рядом.

– Принеси его светлости чашку крепкого бульона и скажи поварихе, чтобы приготовила чай из трав. – Монкриф недовольно фыркнул, Кэтрин сдержала улыбку. – Тебе нельзя тяжелой пищи. Даже не думай, – бросила она через плечо.

– Прибавь к этому горчицу, и я удвою твою плату, – подал голос с кровати Монкриф.

– Только попробуй, – вмешалась Кэтрин, – и завтра пойдешь полоть огород.

Лакей переводил взгляд с одного на другого, не зная, кого слушать.

– Ну, хорошо, – вздохнула Кэтрин. – Не думаю, что горчица очень повредит. – И она кивнула лакею. – И прошу, не принимай слова герцога всерьез, у него лихорадка.

– Я уже хорошо себя чувствую, – сообщил герцог молодому лакею. – И я удваиваю твое жалованье.

Когда дверь закрылась, Монкриф обратился к Кэтрин:

– Джулиана им всем очень плохо платила, надо будет пересмотреть их заработки.

Кэтрин кивнула. Ее в который раз поразил этот человек – лежит чуть живой и думает о заработках своих слуг.

– Пока мы будем ждать бульон, расскажи мне, что случилось, – попросила она, ласково поправив мужу повязку.

– И горчицу, – повторил он. – Бульон и горчицу. – И Монкриф улыбнулся озорной улыбкой, в его глазах заиграли знакомые чертики.

Кэтрин покачала головой и присела на край кровати. Монкриф протянул к ней руку, их пальцы переплелись. Надо же, как все странно: муж лежит больной, раненый, а Кэтрин все равно волнуют его прикосновения, нестерпимо хочется наклониться и поцеловать его в губы.

– Как твоя рука? – спросила Кэтрин, чтобы избавиться от глупых мыслей.

– Саднит. – Монкриф попытался согнуть локоть, но скривился от боли.

В дверь постучали, и на пороге появилась представительная процессия горничных и лакеев. Один нес салфетку, другой – стакан вина на подносе. Вина Кэтрин не заказывала, но промолчала. Следующий подал кувшин с горячей водой, еще один – пустой таз. У каждого в руках была какая-нибудь вещь. В спальню набилось больше десяти человек, и все были рады видеть, что герцог уже сидит среди подушек, а на его лице играет знакомая улыбка. Кэтрин решила, что молодые горничные, пожалуй, слишком пялятся на его мускулистую грудь и могучие руки. Она встала, прошла к двери и распахнула ее, явственно показывая, что время оставить герцога в покое. Монкриф широко усмехнулся, когда Кэтрин твердой рукой закрыла за слугами дверь.

Присев на кровать, она наблюдала, как он съел сначала горчицу, а потом бульон и оглядел поднос, как будто надеясь, что там найдется еще что-нибудь, пожалуй, утром он сможет поесть более основательно.

– Тебе надо отдохнуть.

– Только если ты ляжешь рядом. Не спать же тебе в кресле.

– Уже почти рассвет. Монкриф удивился.

– Слуги сидели под дверью почти всю ночь. Они беспокоились о тебе.

– Ты тоже не спала, Кэтрин?

– Я – твоя жена, – спокойно возразила Кэтрин. – Кому же о тебе заботиться, как не мне?

– Если ты такая замечательная сиделка, то должна знать, что у пациентов надо поддерживать хорошее настроение. Ложись рядом.

– Питер будет шокирован. Не говоря уж об Уоллесе.

– Надеюсь, слуги оставят нас в покое. – Монкриф скроил серьезную мину – настоящий герцог.

Кэтрин против воли улыбнулась. Она была так счастлива, что Монкриф чувствует себя, лучше. Муж выразительно посмотрел на дверь, и она послушно встала и заперла ее на ключ. Пока Кэтрин ходила, Монкриф подвинулся, освобождая ей место рядом с собой.

– Мне надо раздеться, – сказала Кэтрин.

– Ну, разумеется. – Монкриф улыбнулся. – Мне отвернуться?

– Ты, пожалуй, отвернешься! – насмешливо проговорила она, хорошо зная своего мужа.

– Я был ранен.

– И теперь тебя надо развлекать.

– Вот именно.

На камине горела только одна свеча, чтобы не мешать, Монкрифу спать, однако в комнате все равно было слишком светло. У Кэтрин не хватало духу раздеваться при свете. Она взглянула на свечку, но Монкриф замотал головой.

– Кэтрин, ты же не лишишь больного человека такого удовольствия!

Чувствуя себя очень испорченной, она сбросила туфли. Наверное, это цена, которую ей придется платить за право быть женой и любовницей.

Кожа вдруг стала очень чувствительной, по спине побежали мурашки, но Кэтрин осторожно приподняла юбки, сняла подвязки и медленным плавным жестом спустила чулки.

– У тебя красивые ноги, – сказал Монкриф. – Я сразу это заметил.

Кэтрин ощутила, как жар заливает ее щеки, грудь, плечи. Она не спеша, расшнуровала корсет.

– Я думал, ты рассталась с этими ужасными черными нарядами.

Кэтрин помолчала, но все же призналась:

– Я решила, что раз тебя нет, то приличнее одеться в черное.

Монкриф ответил не сразу, а когда заговорил, его голос звучал хрипло и глухо:

– Иди сюда, Кэтрин.

Платье, наконец, было снято, теперь Кэтрин стояла перед ним только в корсете и рубашке. Кэтрин расшнуровала корсет, положила его на кресло. Ее рубашка была богато расшита веточками чертополоха. Там, где ее прижимал корсет, она смялась. Кэтрин одернула рубашку, повернулась лицом к мужу и хотела лечь, но Монкриф покачал головой:

– Еще не все, Кэтрин. Рубашку тоже надо снять.

– Можно, я задую свечу?

Монкриф снова покачал головой. Тогда Кэтрин нагнулась, взялась за подол и через голову стянула с себя рубашку. Несколько секунд она подержала ее перед собой, потом решительным жестом отбросила в сторону.

Более скромная женщина постаралась бы прикрыться, но Кэтрин не могла забыть ночь, когда увидела Монкрифа в первый раз. Тогда он стоял перед ней обнаженный, позволяя, как следует разглядеть себя. Сейчас она чувствовала примерно то же самое и даже ощущала некую гордость, когда взгляд Монкрифа пробежал сначала вниз по ее телу, а потом вверх. Его улыбка вдруг пропала, исчезли даже веселые чертики из глаз.

– Я помню, как ты выглядела в ту первую ночь, – негромко проговорил он. – Я никогда в жизни не видел такой красивой женщины. Твое тело было так совершенно, что ты казалась ожившей статуей.

– А сейчас?

Монкриф улыбнулся, удивленно приподняв брови.

– Ты напрашиваешься на комплимент, Кэтрин? Кэтрин смутилась, ведь так и было.