«Темнота, – писал он в ответ, – придает зловещий вид даже знакомым вещам. Лучше думай о вечерней поре как о желанном времени отдыха, а темноту считай способом, которым Всемогущий принуждает свои создания к покою».

Кэтрин прижимала письмо к груди, восхищаясь поэтичностью этих строк. В ту ночь, желая испытать свою стойкость, она намеренно вышла из спальни без свечи или лампы.

«Дорогой, – написала она мужу в ответ, – я не могу обещать тебе, что стану любить темноту, но мой страх перед ней теперь уменьшился».

Сейчас тьма больше не пугала ее своими ужасами, а вот дневной свет подвергал мучениям. Сознавать случившееся – вот что стало настоящим испытанием.

– Я не голодна, – повторила Кэтрин, надеясь, что служанка почувствует решимость в ее голосе. Ее тошнило от пищи. От сна – тоже. Во сне приходили кошмары, полные алых и синих теней, смущающей путаницы, но даже эти кошмары были предпочтительнее бодрствования.

– Глинет заставила меня пообещать, что я вас покормлю, – проговорила Бетти.

Кэтрин с усилием улыбнулась.

– Скажи ей, что все выполнила. – Девчонка, не задумываясь, сошлется на другого, лишь бы добиться своей цели. Раньше, в прежние времена, Кэтрин наверняка рассмеялась бы такой находчивости, но сейчас эта настойчивость ее лишь раздражала. Удерживая натянутую улыбку на губах, Кэтрин подошла к двери.

Бетти вздохнула, сделала книксен и сложила руки на накрахмаленном фартуке.

– Ну, если вы говорите, мадам…

– Не беспокойся обо мне, – оборвала ее Кэтрин. – Оставь поднос. Позже я что-нибудь съем.

Успокоенная Бетти вышла. Кэтрин осталась, наконец, в благословенном одиночестве и прижала лоб к двери. Слугам так хочется, чтобы все было как прежде, они не в состоянии понять, что прошлое не вернется.

В тот день Кэтрин с нетерпением ждала почту, все прислушивалась, не идет ли Глинет. Конечно, Кэтрин почувствовала разочарование, не получив весточки от Гарри, но, распечатывая письмо полковника, она не ощущала никакого предчувствия.

«Мадам Дуннан!

С глубоким прискорбием сообщаю Вам, что Ваш муж, Гарольд Аллен Дуннан, служивший в Шотландском стрелковом полку, убит в схватке с французскими солдатами 18 апреля 1761 года.

Мадам, Ваш муж пал смертью храбрых. Он был честным и смелым солдатом. Его смерть – невосполнимая утрата для нашего полка.

Я имел честь близко знать Вашего мужа и считал его своим другом. Мадам, позвольте выразить свое сочувствие Вам и семье Гарольда, хотя я полностью сознаю, что никакие утешения не способны облегчить Ваше горе».

Значит, пока она с таким нетерпением ждала письма, Гарри был уже мертв.

Чтобы успокоить прислугу, Кэтрин присела за столик, сделала несколько глотков чаю и отщипнула кусочек булочки, потом проглотила две ложечки рыбного суфле – больше она не могла съесть ни крошки.

Обернувшись к кровати, Кэтрин стала смотреть на дорожный кофр Гарри. Как странно выглядела потертая кожа среди женственного убранства ее покоев. Следовало бы поместить кофр в комнату Гарри. До его отъезда в полк они жили именно так: он в одной комнате, она – в другой.

Гарри устраивало такое положение вещей, как устраивала и жизнь в доме отца Кэтрин. Ей и в голову не могло прийти, что ограничения, налагаемые супружеской жизнью, настолько утомят Гарри, что он вступит в Шотландский стрелковый полк и уедет. Кэтрин пыталась отговорить Гарри, но муж был полон нетерпения и энтузиазма.

Настал момент, и Кэтрин, как и миллионы других женщин, поцеловала мужа на прощание и махала ему вслед, пока он не скрылся из виду. И лишь тогда заплакала. Началась война.

Приподняв крышку, Кэтрин вынула из кофра письмо. Письма Гарри стали главной драгоценностью Кэтрин, она держала их здесь, вместе с другими вещами мужа, которые ей вернули после его гибели.

Осторожно развернув страницу, она стала читать:

«Ты просишь, чтобы я написал тебе о своих товарищах. Расскажу-ка я о Питере, адъютанте полковника. Он еще почти ребенок, но держится так серьезно, что рядом с ним я чувствую себя стариком. Питер жаждет испытать все, что приготовила ему судьба… Надо сказать, иногда он изумляет меня проницательностью своих суждений. Должно быть, Питер из тех людей, которые родятся на свет сразу мудрыми стариками.

Мы отослали большинство французов во Францию. Это решение генерал-майора Вулфа. Квебек – чудесное место, но нас здесь не жалуют, я с удовольствием оставил бы этот город и вернулся домой».

Домой… Ах, если бы он вернулся домой, ее жизнь была бы совсем иной.

Кэтрин прилегла на кровать, с благодарностью ощущая усталость, которая внезапно навалилась на все ее тело. Удары сердца замедлились, оно застучало ровнее, словно маятник, отсчитывающий минуты постылой жизни.

Не открывая глаз и не выпуская из рук письма, Кэтрин свернулась под одеялом и стала мысленно сочинять письмо мужу. Эта привычка появилась у нее полгода назад. Эфемерные послания, рождающиеся в мозгу Кэтрин, не были предназначены ни для одной живой души, ее просто успокаивала мысль о том, что где-то там, в ином мире, Гарри услышит ее.

«Я так одинока, дорогой. Дни идут за днями, а тебя все нет. Проходят ночи, а тебя нет. Ах, если бы услышать хотя бы отзвук твоего голоса, почувствовать запах, ощутить прикосновение… Есть ли величие на небесах? Видишь ли ты звезды?»

По щекам Кэтрин катились горячие слезы, обжигали щеки. Рыдания сотрясали тело. Она зажала себе рот ладонью, чтобы сдержать крик.

Прошло уже столько месяцев, но ей казалось – всего только день. О Господи, яви милосердие, облегчи эти муки! Но Бог, казалось, не слышал Кэтрин.

– Полковник, то есть ваша светлость, вы уверены, что мне не следует поехать с вами?

Питер смутился от своей оговорки, но его можно было понять, Монкриф и сам еще не привык к тому, что из полковника превратился в герцога Лаймонда.

Принимая невысказанное извинение, Монкриф похлопал своего бывшего адъютанта по спине. Товарищи возвращались из Америки и остановились на короткий отдых.

Трактирная хозяйка и служанка, наполнявшая кубок Питера, с любопытством смотрели на мужчин. Оба были в военной форме и возбуждали понятный интерес.

Деревня Киркалбен оказалась не такой уж маленькой, как ожидал Монкриф. На двух главных улицах располагались множество лавок и два трактира. Прошлой ночью Монкриф и Питер остановились в «Королевском вереске».

– Я ненадолго, – успокоил товарища Монкриф.

– Дело не в этом, сэр… ваша светлость, – тут же поправил себя Питер. – Вы теперь герцог и должны путешествовать с эскортом.

– Знаешь, Питер, мой отец всю жизнь старался поддерживать свое герцогское достоинство. У меня такое впечатление, что он нанял тебя следить за моими манерами.

Щеки юноши вспыхнули.

– Простите, сэр. Я просто хотел помочь. Монкрифу стало жаль молодого человека, и он решил объясниться с ним.

– После нашего путешествия на корабле мне страшно хочется оказаться, наконец, в одиночестве, – произнес Монкриф и отвернулся. Правда, почему ему не нужны сопровождающие, полковник сказать не мог. Монкриф возвращался домой потому, что его старший брат неожиданно умер от инфлюэнцы и полковник стал двенадцатым герцогом Лаймондом.

Полковая жизнь кончилась. Однако прежде чем взвалить на себя ответственность за Балидон и его людей, Монкриф решил еще на несколько часов остаться полковником Шотландского стрелкового полка. Он горел желанием навестить вдову Дуннана.

– Ну, если вы так решили, ваша светлость. Монкриф улыбнулся:

– Решил, Питер. А ты займешься делами, о которых я тебе говорил?

Молодой человек кивнул.

На самом деле от родового поместья Монкрифа их отделяло всего несколько часов пути. Все необходимое для дороги было запасено в достатке, лошади приобретены, штатская одежда ждала хозяина. После трех лет военной дисциплины расслабленность гражданской жизни приводила Питера в замешательство, а потому Монкриф посчитал необходимым дать бывшему адъютанту несколько поручений, например, купить подарок для домоправительницы Балидона, раздобыть кое-какие ненужные, но приятные мелочи: гвоздичное мыло, новые галстуки.