Кэтрин села в кровати и нахмурилась. Она никогда не сумеет понять герцога Лаймонда.

Следующая неделя выдалась нелегкой. Кэтрин научилась ходить на костылях и делала это очень ловко, хотя и не слишком грациозно. К тому же передвигалась она медленно и не успевала ускользнуть от миссис Дуннан. Пожилая дама следовала за Кэтрин повсюду, ни на минуту не оставляя в покое. Миссис Дуннан не решалась заходить только в библиотеку Монкрифа, полагая ее святилищем, закрытым для посещения. Но и Кэтрин тоже не рисковала туда зайти. С той последней ночи, которую они провели в общей спальне; Монкриф держался с женой очень сердечно, но сохранял дистанцию. Возможно, это было к лучшему, но Кэтрин не могла справиться с саднящим ощущением грусти, которая на сей раз никак не была связана с Гарри.

Джулиана тоже вносила свою лепту в череду неприятностей. Она не могла расстаться с мыслью, что Кэтрин швыряет деньги на ветер, и ежечасно следила за новой герцогиней или подсылала к ней Гортензию. Под надзором всех этих женщин Кэтрин чувствовала себя ужасно.

Ко всему прочему у Гортензии появилась какая-то сыпь. Источником ее могла послужить лавандовая вода, которой Кэтрин приказала ополаскивать белье, или мазь от боли в коленях, а может быть, это была аллергия на какие-то продукты. Теперь бедная женщина ходила и рассказывала всем об ужасных гнойниках, которые усыпали все ее тело. В последний раз, когда Гортензия затянула свои жалобы, Кэтрин сгребла костыли и заковыляла прочь, но несчастная страдалица потащилась следом.

Кэтрин перебралась в покои герцогини и обнаружила, что они производят такое же гнетущее впечатление, что и герцогская спальня. В центре комнаты возвышалась кровать с пологом зеленого цвета. Такого ядовитого оттенка Кэтрин в жизни не видела. Здесь все было зеленым, начиная от ковра на полу до гобеленов за кроватью. Даже днем здесь было сумрачно. Казалось, что смотришь на мир из заросшего ряской пруда. К тому же кровать была слишком велика.

В целом неделя выдалась очень беспокойная. Неудивительно, что к субботе Кэтрин совсем вымоталась. Она приказала приготовить расслабляющую ванну, но даже это удовольствие было испорчено непрестанными жалобами Джулианы, что ароматические соли и французское мыло стоят массу денег.

Таким образом, в субботний вечер, ровно через неделю после приезда Дуннанов и викария, Кэтрин чувствовала себя раздраженной, усталой и вовсе не склонной к гостеприимству.

Мужчины присоединились к дамам после того, как получили свою порцию удовольствий от сигар и послеобеденного виски. Атмосфера веселья и полного удовлетворения, которую они принесли с собой в гостиную, крайне раздражала Кэтрин. Викарий был сам на себя не похож. За все время пребывания в Балидоне он привел всего одну-единственную цитату из Библии и совсем не напоминал священнослужителя, а просто добродушного толстяка, имевшего лишь внешнее сходство с тем викарием, которого знала Кэтрин. Он настаивал, чтобы его называли Томасом, и к тому же отлично сошелся с Монкрифом и мистером Дуннаном.

Дамы не были столь благодушны.

Гортензия достала свое шитье и сидела тихо, как мышка. Однако Кэтрин знала, что эта дама внимательно прислушивается ко всем разговорам вокруг. Именно она являлась источником сплетен для всей балидонской прислуги.

– Какой прекрасный вечер, правда, Кэтрин? – Гортензия несмело улыбнулась.

– Слишком жарко. Мы жжем слишком много угля. – Это, конечно, вступила Джулиана. Кэтрин не удосужилась ответить на этот выпад.

Миссис Дуннан присела у камина.

– Я полагаю, мы должны наслаждаться земным комфортом в полной мере. Кто знает, сколько нам отпущено до той поры, пока за нами явится смерть?

– Я тоже так думаю. – Гортензия повернулась к гостье: – Никто не знает своего будущего. – Она опустила шитье на колени, и все свое внимание устремила на миссис Дуннан. Та бросила на Кэтрин обвиняющий взгляд и жалостливо продолжила:

– Мой дорогой сын умер таким молодым. У него вся жизнь была впереди. Проживи он дольше, он мог бы стать отцом. Я мысленно воображаю себе его детей. – И, закрыв лицо платком, миссис Дуннан всхлипнула. – Но мне не дано увидеть их во плоти и крови.

Монкриф добавил себе виски и откинулся в кресле.

Мистер Дуннан и викарий обсуждали погоду.

Тяжелые облака обещали снег, но Кэтрин отчаянно надеялась, что погода резко не испортится, ибо оледеневшие дороги будут для Дуннанов отличным предлогом, чтобы задержаться в Балидоне. Что касается викария, то ему пора было заскучать о своей пастве, а пастве – о нем.

– Как называется чудесное блюдо из говядины, которое нам подавали за обедом? – спросила Гортензия. – Очень вкусное. И соус тоже замечательный.

– В нем было слишком много сливок, и говядина была слишком дорогая, – не преминула вставить Джулиана.

Кэтрин вздохнула.

– Джулиана, я не беру с вас денег за обеды. Наступила неловкая тишина. Кэтрин следовало бы сгладить свою грубость, но она не чувствовала никакого раскаяния. Вместо этого Кэтрин вперила вызывающий взгляд в Джулиану, как будто провоцируя ее возразить. Миссис Дуннан опустила взгляд на свои руки – поза, которую она подсмотрела у Гортензии.

– Не знаю, что на тебя нашло, Кэтрин, – прошептала она. – Когда ты была замужем за Гарри, ты не грубила. Его бы очень расстроило твое поведение.

Кэтрин помолчала, но потом продолжила:

– Мне кажется, что когда Гарри был жив, вы меньше пеклись о его благополучии.

Мистер Дуннан поднялся и направился к жене, как будто желая ее защитить.

– Более того, после смерти Гарри вы ни разу не были в Колстин-Холле, – продолжала Кэтрин, не в силах остановиться. Казалось, в нее вселился демон и теперь говорил вместо Кэтрин. Она бросила отчаянный взгляд на Монкрифа, но этот негодяй только улыбался.

К Кэтрин двинулся викарий. Он вытянул руку, словно бы желая в прямом смысле закрыть ей рот, но Кэтрин не обратила на этот жест никакого внимания.

– Конечно, мне не следует рассуждать с такой прямотой, но ведь вы сами всю неделю говорили мне все, что придет в голову, и не думали щадить мои чувства. Всю неделю вы мне без остановки рассказывали, каким ангелом был Гарри. – Кэтрин услышала, как рядом с ней что-то сказал Монкриф, но не остановилась и снова обратилась к присутствующим, которые смотрели на нее как на сумасшедшую. – Гортензия, пожалуйста, никогда больше не говорите мне о болезнях. Я не желаю слышать о вашем артрите, люмбаго и других недугах, которые вы у себя подозреваете. И, пожалуйста, ничего не рассказывайте мне о сыпи и прыщах. Джулиана, с меня достаточно вашей непомерной скупости. Вам бы следовало поселиться в монастыре, оставить все свои земные богатства и проводить дни в молитвах. Викарий, без сомнения, поможет вам найти место, где будут востребованы ваши способности к экономии.

К счастью, Джулиана ничего не ответила, только окинула Кэтрин таким злобным взглядом, что, будь он материален, Кэтрин умерла бы на месте. Но Кэтрин ничего не заметила, потому что была слишком рассержена. На всех, кроме бедного мистера Дуннана, который не сделал ничего дурного, просто сопровождал свою жену в Балидон.

– Мистер Дуннан, – продолжала Кэтрин, – не думаете ли вы, что вам пора домой?

Несчастный выглядел посрамленным, но молчал, лишь положил руку на плечо жены, словно удерживая ее на месте.

– Кэтрин, – с упреком в голосе произнес Монкриф.

Она перевела на мужа взгляд. Монкриф все еще улыбался, но в его глазах отразилась тревога, ему еще повезло, что Кэтрин лишь окинула его злобным взглядом, перед тем как, нелепо хромая, броситься вон из комнаты.

Уоллес бросился помогать своей хозяйке. Молодой дворецкий поддерживал ее слева, а сама Кэтрин цеплялась за перила. Лучше бы ее отнес Монкриф, но сейчас Кэтрин ни за что не приняла бы его услуги.

Добравшись до своей комнаты, Кэтрин поблагодарила Уоллеса и с облегчением захлопнула за собой дверь. Хорошо, если бы Монкриф понял, что сегодня ему не следует показываться ей на глаза. Сегодня ей не до нежных взглядов и волнующих разговоров. Она хочет остаться одна, и не для того, чтобы предаться размышлениям о собственных грехах, как мог бы предположить викарий, а просто, чтобы ни о чем не думать. Сегодня она не хочет даже писем Гарри. Она устала от всех! И от живых, и от мертвых.