На ту часть крыши, которую хотел обследовать Монкриф, можно было попасть только через один из маленьких чердаков. Монкриф взял с собой Питера. Он, как и Кэтрин, доверял людям из своего прошлого. У Кэтрин доверенным лицом была Глинет, а у него – Питер.

Монкриф не бывал здесь с детства. В последний раз он залез сюда мальчишкой без разрешения, но отец так и не узнал о его приключении, а потому не наказал.

– Сэр, много мебели перенесли по распоряжению Уоллеса. Мы таскали ее туда-сюда, чтобы Глинет и ее светлость могли все осмотреть.

– Будем надеяться, что здесь стало легче пройти, – сказал Монкриф, протискиваясь между комодом и кроватью герцогских размеров.

Ему невольно пришло в голову, что предки не уступали в скупости Джулиане. Если так, то, значит, он – исключение, потому что искренне полагает, что деньги из сундуков Балидона следует тратить не только на сохранение прошлого, но и на облегчение жизни в настоящем. То есть не только ремонтировать стены и фундаменты, но и создавать приличные условия жизни для слуг, разжигать в каминах огонь.

Одного он не станет делать – тратить богатства Балидона на осуществление дурацкой мечты о реставрации Стюартов. Вкладывать деньги в дело якобитов было не только смешно, но и несвоевременно. Эта затея опоздала на целый век.

Чердаки в этой части замка составляли целый лабиринт, из одного ход шел в следующий. Когда Монкриф и Питер добрались до конца, пыль в воздухе стояла столбом.

Люк на крышу был бы недосягаем, но как раз под ним кто-то сложил пирамиду из старой мебели.

– Такое впечатление, сэр, что кто-то туда уже забирался, – заметил Питер, поднимая лампу.

– Похоже, – отозвался Монкриф, взбираясь на высокое бюро, служившее основанием пирамиды. – Когда спустимся, напомни, чтобы я спросил Уоллеса, кого он сюда посылал.

Монкриф добрался до верха и легко откинул широкий люк. Петли при этом даже не скрипнули. Отверстие вело под небольшой купол, защищенный от дождя и солнечных лучей. Идеальное место, чтобы спокойно сидеть и ждать, пока, жертва окажется прямо внизу.

Вдоль фронтальной части крыши выстроилась дюжина каменных львов – украшение, сооруженное в прошлом веке. Тогдашний герцог, без сомнения, считал их очень импозантными. Теперь эти царственные животные утратили свою внушительность. Стихия уничтожила краску, а птицы изрядно обезобразили. Всего в ярде от купола находилось место, на котором стоял упавший лев. Рядом виднелись глубокие борозды, доказывающие, что происшествие не было случайностью.

Кто-то хотел их искалечить. Или убить.

Монкриф пригнулся, захлопнул люк и спустился на пол.

– Значит, это сделали намеренно, – произнес Питер, правильно истолковав взгляд хозяина. – Но кто это был, сэр?

– Действительно, кто? – Монкриф дал Питеру несколько указаний, а сам отправился в библиотеку допрашивать слуг.

Библиотека служила прекрасным образцом величия Балидона. Она должна была внушать трепет людям, которых Монкриф собирался допрашивать. Той же цели служило и его собственное положение. Монкриф был герцогом Лаймондом, а этот титул накладывал на него обязанности шерифа и давал право вершить суд.

Монкриф откинулся в кресле и долго смотрел в окно. Бледное зимнее солнце окрашивало теплыми бликами пожухлую траву, блестело на мелкой речной волне. Зима всегда представлялась Монкрифу временем грусти. Ему казалось, что сама жизнь замирает и оглядывается назад, в прошлое. Монкриф тоже стал анализировать свой прошедший год. За некоторые поступки можно было бы себя похвалить, а за другие следовало истово просить прощения у Господа.

К какой категории можно отнести его поспешный брак? Глупый поступок, но он о нем не жалеет. Особенно после вчерашней ночи. «Я влюбилась в Гарри из-за его писем». Насколько их жизнь могла быть проще, если бы он с самого начала рассказал Кэтрин правду! Но он умудрился вырыть для себя такую глубокую яму, что сам не знал, сумеет ли из нее выбраться.

Признаться в двуличности было бы легче, знай, он наверняка, какие чувства испытывает к нему Кэтрин. Благодарность за то, что он разрушил ее иллюзии? Пока Монкриф не появился в ее жизни, Гарри был для Кэтрин истинным героем. За то, что он спас ее жизнь? Она и до сих пор не понимает, как близка была к смерти. За то, что он сделал ее герцогиней? Но у Кэтрин и так было прекрасное наследство, а Колстин-Холл – процветающее поместье. Конечно, Балидон значительно больше, а положение Кэтрин стало существенно выше, но она никогда особенно не кичилась титулом или самим замком. За его дружеское отношение? Но дружба – совсем не то чувство, которое он испытывает к Кэтрин.

Монкриф хотел ее. Хотел держать в своих объятиях, хотел иметь ее в своей постели и в своем сердце. Эти недели в Балидоне были для него раем и адом. Он устал жить в атмосфере бесплодного ожидания.

Духи Кэтрин напоминали ему весеннее утро после дождя. Ее привычка дотрагиваться до шеи, приподнимая волосы, сводила с ума. Монкрифу хотелось и самому коснуться этой шеи, хотелось поцеловать ее, приподнять Кэтрин подбородок, чтобы она смотрела ему в глаза, ожидая поцелуя. Ведь он лишь дважды поцеловал свою жену и не мог забыть этих поцелуев.

Невинная, как девственница, она улыбалась ему и этим лишала разума. Ее карие глаза таили соблазн. Женщина в трауре не должна выглядеть так соблазнительно. Черное было ей к лицу, оттеняя молочно-белую кожу, идеально облегая форму груди, подчеркивая стройность фигуры, заставляя думать о других тайнах ее тела. Монкриф отдал бы все на свете, чтобы к ним прикоснуться.

В полку Монкриф умудрялся довольно долго воздерживаться от связей с женщинами. Теперь этот опыт воздержания ему пригодился. Но в полку его окружали мужчины, рядом не было прекрасной женщины, которая постоянно возбуждала его своим присутствием и при этом понятия не имела о том, насколько она желанна.

Всего только день прошел с того времени, как он рассказал Кэтрин правду о Гарри. Всего один день. Еще слишком рано ожидать от нее перемены, слишком рано чего-нибудь желать, но воображать уже можно.

На мгновение Монкриф предался сладкой мечте. Вот она входит в комнату. Он сажает ее себе на колени, а если она будет протестовать, он закроет ей рот поцелуем. Одна рука проникнет под ее юбку. Не для того, чтобы ощупать отек на лодыжке, а чтобы ощутить всю гладкую прелесть длинной ноги. Он положит ладонь ей на колено, потом пальцы станут подниматься все выше и выше, чтобы проверить крепость подвязки, прежде чем начать снимать с нее чулки. Даже мысль о ее чулках возбуждала Монкрифа.

Именно в этот момент в библиотеку вошла Кэтрин. Монкриф выпрямился в кресле. Джентльмену следовало бы встать при появлении дамы, но сейчас это действие оказалось затруднительным.

Монкриф невольно похвалил про себя балидонских портних. В новом платье его жена выглядела чудесно. Утром на Кэтрин была шаль, но сейчас она ее сняла. Монкриф решил, что она сделала это намеренно. Грудь Кэтрин была так высоко поднята, что выглядела подношением языческому богу. А языческий бог – это он, Монкриф, и он готов принять эту жертву.

Пожалуй, он действительно сходит с ума. И неудивительно, ведь он столько ночей провел, шагая из угла в угол по своей комнате, каждый раз останавливаясь перед закрытыми дверями Кэтрин и не решаясь войти. Неудовлетворенное желание было мучительно. За эти недели в Балидоне Монкриф совершил больше верховых прогулок и принял больше холодных ванн, чем за все месяцы в Квебеке. И тело и душа Монкрифа требовали разрядки. Он хотел бы оказаться сейчас на войне. Там агрессия была, по крайней мере, оправданна. Ему хотелось драться, крушить все вокруг.

Жаль, что Джулиана в последнее время столь уступчива.

В этот момент Кэтрин улыбнулась Монкрифу своей невинной улыбкой. Надо бы предупредить ее, что нельзя дразнить голодного зверя.

Кэтрин опустилась в кресло напротив Монкрифа. Он тут же затосковал, что не чувствует запаха ее духов, не может коснуться руки, коснуться дружески, невинно, но этим успокоить беснующегося внутри зверя.