– Кэтрин.

Она, наконец, проснулась, захлопала глазами и собралась потянуться, но вдруг замерла, увидев его лицо так близко от своего. В этот момент, когда Кэтрин переходила от сонной истомы к обычной своей настороженности, Монкриф еще раз осознал, как они далеки друг от друга.

– У нас гости, – сообщил он и на шаг отступил.

– Какие?

– Викарий и родители Гарри.

– Зачем они здесь? – искренне удивилась Кэтрин.

– Очевидно, их интересует твое благополучие. Они желают убедиться, что ты находишься здесь по собственной воле. Что я не похитил тебя, бесчувственную, чтобы на тебе жениться.

– Их никогда особенно не интересовало мое благополучие, пока я жила в Колстин-Холле, – заметила она. – Так почему сейчас?

– Возможно, они скучали по тебе. Так часто бывает – мы не замечаем того, что имеем, и начинаем ценить это, только когда теряем.

Монкриф перешел к умывальнику. Герцогу Лаймонду никогда не приходилось дожидаться услуг. Вода в кувшине была уже теплой, полотенца свежими, на комоде стояло блюдо с фруктами и сырами, чтобы утолить голод до обеда. Жизнь в Балидоне кардинально отличалась от того, как они с Питером жили в недавнем прошлом: мерзли в самодельной палатке и радовались куску солонины.

Монкриф умылся и начал переодеваться к обеду. Снимая камзол и рубашку, он думал: смотрит ли на него Кэтрин? Вдруг он способен вызвать у нее такой же интерес, как и рисунки в той книге? Раздевшись до пояса, он повернулся к Кэтрин лицом – смотрит ли она, воспринимает ли его как мужчину?

Кэтрин сидела, прислонившись к спинке кровати, с широко распахнутыми глазами.

Стоя прямо перед ней, Монкриф снял панталоны и начал избавляться от нижнего белья. Глаза Кэтрин раскрылись еще шире. Монкриф вылил остаток горячей воды в таз, и не спеша, сполоснулся, продолжая наблюдать за Кэтрин в зеркало. Она не отводила взгляда.

Монкриф повернулся к ней лицом и стал вытираться, стараясь не прятать от нее ни одну часть тела. Когда в ответ на завороженный взгляд Кэтрин у него возникла эрекция, он ее тоже не стал скрывать.

– Как бы ты оценила меня, будь я иллюстрацией в той книге? – спросил Монкриф, пытаясь сохранить равнодушный тон и продолжая медленно вытираться. Интересно, отдает ли Кэтрин себе отчет, что, не отрываясь, следит за движениями его правой руки? Возбуждение достигло предела и уже доставляло боль, но Монкриф привык справляться с неудовлетворенным желанием, ведь последние две недели он, обнаженный, спал с женщиной, которую это совсем не интересовало.

Кэтрин смотрела как зачарованная.

Монкриф подошел к кровати, взял ее руку и притянул к своему окаменевшему стержню. Ладошка оказалась горячей и влажной.

– Кэтрин, я обычный мужчина, не монстр, не миф, просто мужчина.

Кэтрин молча смотрела на него во все глаза.

Монкриф привык сдерживаться, это было его обычное состояние. В мыслях ему уже виделась разрядка этой затянувшейся истории, но тело оставалось неподвижным и послушным воле. Никогда раньше он не желал Кэтрин с такой отчаянной силой и никогда не удерживал себя столь яростно.

Наконец Монкриф медленно отступил на шаг и повернулся к шкафу.

– Позвать Мэри, чтобы помогла тебе одеться? Кэтрин не вымолвила ни слова в ответ.

– Или ты доверишь мне эту честь? Она молча покачала головой.

Монкриф надел халат и дернул за шнурок звонка. Когда появился лакей, Монкриф приказал прислать горничную, потом подхватил Кэтрин на руки и перенес к туалетному столику.

– Я не хочу, чтобы ты сильнее повредила ногу, – выдохнул он ей в самое ухо. Кэтрин вздрогнула. – Тебе что-нибудь принести?

Не поднимая глаз, Кэтрин пробормотала:

– Монкриф, я просто хочу остаться одна. И все.

Он выпрямился, прошел к своему комоду, расчесал волосы серебряной щеткой, потом выбрал одежду для вечера. С тех пор как они с Кэтрин стали жить в одной комнате, Монкриф не пользовался услугами лакея. Будучи полковником, Монкриф привык все делать сам. Конечно, теперь он не чистил себе сапоги, но по привычке осматривал, когда их приносил лакей.

В дверь постучали, вошла Мэри и присела в книксене. При Монкрифе гувернантка Кэтрин всегда держалась очень скованно, а потому герцог поклонился жене, которая не обратила на него никакого внимания, занятая рассматриванием собственных пальцев, и вышел из спальни.

Атмосфера в комнате тут же стала менее напряженной и, как ни странно, менее комфортной.

Кэтрин оглянулась на захлопнувшуюся дверь и свободно вздохнула.

– Ваша светлость? – Мэри с нескрываемым беспокойством смотрела на хозяйку.

– Со мной все в порядке, Мэри. Правда-правда. Кэтрин заставила себя улыбнуться.

Интересно, такая мелкая ложь во благо – тоже грех? Безусловно, грех, но у нее есть грехи и пострашнее.

Одеваясь к обеду и готовясь встретить бывших свекра и свекровь, Кэтрин не переставала думать о Монкрифе.

Зачем он стал перед ней раздеваться? Должно быть, отлично знал, как выигрывает при сравнении с рисунками из той откровенной книги. Монкриф не такой мускулистый, как римский солдат, но его эрекция мощнее, чем у того рыжего.

Зачем он заставил ее дотронуться до него?

Кэтрин посмотрела на свои пальцы, которые еще помнили жар и твердость его стержня, хотели обвиться вокруг него, стиснуть, погладить.

– Вы нездоровы, ваша светлость? – спросила Мэри, встретившись с ее взглядом в зеркале. – Вы раскраснелись. У вас нет лихорадки?

Кэтрин покачала головой. У ее лихорадки есть имя – Монкриф.

Что за человек ее муж? С кем она обвенчана? Она никогда не видела Монкрифа верхом на лошади, но могла поспорить, что он прекрасный наездник. Интересно, герцог играет в карты, как Гарри? Вряд ли Монкриф способен выбрасывать деньги на ветер. А каким он был командиром? Был ли он справедлив, был ли строг, когда требовалось?

А любовник? Какой он любовник? На этой мысли Кэтрин себя одернула. Монкриф спросил, как она оценивает его в сравнении с иллюстрациями из книги. Что бы он ответил, скажи она ему правду? Он красивее, чем любой мужчина на тех иллюстрациях. Он больше напоминает статуи, которые Кэтрин видела в саду, шокирующие, но прекрасные образцы мужской красоты. У статуй самые интимные части тела закрывали фиговые листки. Монкрифу, чтобы прикрыться, потребовалась бы целая ветка таких листков.

Кэтрин слышала о сладострастных женщинах, которые не в состоянии держать в узде собственные инстинкты. В каждой деревне имелась женщина с испорченной репутацией, чье далеко не безупречное прошлое определяло характер ее будущего. Но Кэтрин и в голову не приходило, что она сама может уподобиться таким женщинам.

Кэтрин посмотрела на свое отражение в зеркале и поняла, почему Мэри сочла ее нездоровой. Глаза блестели слишком ярко, губы припухли. Лицо раскраснелось. К счастью, не все изменения были открыты взглядам, никто не мог видеть, как затвердели у нее груди, какой жар разлился внизу живота.

Неужели это и есть вожделение? Мэри очень удачно ее причесала – собрала локоны на затылке, а не, как обычно, по обе стороны лица. Кэтрин выглядела молодой, цветущей, живой. Она выглядела не вдовой, а невестой, жаждущей своей брачной ночи, чтобы исполнить супружеский долг.

О, неужели она столь испорченна, что испытывает вожделение к мужчине только потому, что ее поразила его нагота? Наверное, так оно и есть. Кэтрин никак не могла забыть, как Монкриф стоял перед ней и лениво вытирался. Не могла забыть, как прикоснулась к нему. Ей казалось, что пальцы навсегда запомнили форму его стержня.

Кэтрин резко поднялась и поблагодарила Мэри.

– Мне пора к гостям.

– Но, ваша светлость, еще несколько шпилек… Кэтрин сделала неловкий шаг, вскрикнула от резкой боли и снова опустилась на пуфик.

– Я позову его светлость, – пробормотала горничная и выскочила из комнаты.

Кэтрин хотела ее удержать, но сообразила, что другого способа попасть в столовую просто нет – лакеям придется ее нести, не появляться же перед гостями в объятиях Монкрифа. Однако случилось именно так.