Когда Кэтрин заходила в кухню замка, повариха и ее помощницы тотчас замолкали и приседали в поклонах. Когда она обращалась к горничным, те опускали глаза. Ни о каком чувстве товарищества не могло быть и речи, окружающие относились к ней, как к королеве.

Глинет и Уоллес были единственными, с кем Кэтрин могла общаться. В конце концов, она поняла, что надо просто давать задания и ждать, что их исполнят. У нее была масса свободного времени, заняться было абсолютно нечем, оставалось лишь размышлять.

Что касается размышлений, то за последние дни Кэтрин заметила обнадеживающие признаки. Ей стало легче думать. Не надо было прилагать особых усилий, чтобы сконцентрировать внимание или что-нибудь вспомнить. Эти наблюдения заставили ее заподозрить, что Монкриф, скорее всего, был прав насчет ее пристрастия к опию. Вот уже много дней Кэтрин не принимала опий и почувствовала себя гораздо лучше.

Монкриф был единственным, кто обращался с ней просто как с женщиной по имени Кэтрин. Каждый вечер они входили в их общую спальню. Монкриф не скрывал своего мнения о ее ночных рубашках, но в остальном не беспокоил и не касался ее, разве что утром, когда они просыпались лицом к лицу, лежа на одной подушке.

Сам он спал обнаженным, и по ночам Кэтрин иногда случайно к нему придвигалась. Просыпаясь, она осторожно отодвигалась, медленно убирая ногу с его ноги, а руку с его груди. В этот момент Монкриф всегда тоже просыпался и улыбался, как будто чувствуя ее внезапный страх и желая ободрить.

Как следствие Кэтрин стала просыпаться раньше, чем прежде, и убивала время, обследуя замок.

– Сегодня здесь для вас не найдется знакомых, – вдруг произнесла Джулиана. Кэтрин обернулась к невестке. – Будут присутствовать несколько знатных особ и кое-кто из мелкой аристократии. Большинство из них выше вас по рождению, хотя вы и носите герцогский титул. Благородство обеспечивается происхождением, его нельзя обрести, заключив брак.

Она с презрением оглядела новое платье Кэтрин. Сама Джулиана была одета в платье глубокого синего цвета с верхней юбкой из серебристого газа. Очевидно, скупость Джулианы не касалась ее гардероба. Наряд Гортензии – бледно-зеленое платье с богатой вышивкой – выглядел не дешевле и явно был новым.

– Не могу понять, о чем только думал Монкриф, когда женился на вас. Я бы никогда не согласилась на этот брак.

– А разве требовалось ваше согласие? – не стерпела, наконец, Кэтрин. – У меня сложилось впечатление, что пятнадцать лет вам не было никакого дела до Монкрифа. Почему же его личная жизнь вас вдруг заинтересовала? Потому что он стал герцогом?

От гнева у Джулианы на щеках вспыхнули алые пятна, но Кэтрин так и не услышала ее отповеди, потому что в зал вошел Монкриф. Он вопросительно приподнял бровь и посмотрел на жену. Кэтрин лишь покачала головой.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он Кэтрин, поздоровавшись с другими женщинами.

– Прекрасно, ведь мы расстались всего полчаса назад.

– Многое могло случиться за это время. За полчаса можно выиграть или проиграть сражение.

Кэтрин улыбнулась:

– Я ни с кем не воюю.

– Ты уверена? – И он бросил выразительный взгляд на свою невестку, которая с ледяным видом отошла к окну. – У Джулианы не очень доброжелательный вид. Непохоже, чтобы она стремилась подружиться с тобой.

– Я тоже к этому не стремлюсь, Монкриф. А потому оставим все как есть.

– Ну, если ты думаешь, что так лучше… Кэтрин кивнула.

В этот момент Уоллес распахнул широкие двойные двери, отступил в сторону и срывающимся голосом объявил о прибытии первых гостей. Заметив, что Джулиана обернулась и ледяным взором впилась в молодого дворецкого, Кэтрин невольно ему посочувствовала. Но уничтожающие взгляды вдовствующей герцогини были ничто по сравнению с мнением Монкрифа. Похоже, Уоллес уже это понял, а потому с бесстрастным видом продолжал свое дело.

Монкриф протянул руку и взял Кэтрин за локоть. Даже сквозь ткань Кэтрин почувствовала жар его пальцев, и этот жест показался ей очень, собственническим.

Началась бесконечная церемония представления. Кэтрин старалась не обращать внимания на презрительные взгляды Джулианы. В какой-то момент невестка прошла за спиной у Кэтрин и прошипела: – Не позорьте нас.

Кэтрин училась в школе благородных девиц и полагалась на совет, слышанный от старого учителя: «Сомневаешься – не делай ничего». Если Кэтрин сомневалась, как принять того или иного гостя, она тайком смотрела на Гортензию. Таким образом, ей удалось избежать ошибок.

Монкриф вел себя безупречно – любезно, обходительно, внимательно. Многие гостьи рассматривали его с жадным интересом.

Когда объявили, что обед подан, Монкриф уступил Кэтрин пожилому джентльмену – старому другу отца, а сам подал руку Джулиане.

Обеденный зал в Балидоне назывался Королевской столовой и был огромным помещением с двумя каминами в каждом из торцов. С потолка свешивались геральдические знамена, на стенах размещались палаши и щиты. Пол покрывали выщербленные каменные плиты, между одной стеной и потолком зияла широкая трещина. Кэтрин решила, что это самая старая часть постройки.

В нарушение традиции Монкриф усадил Кэтрин справа от себя. Здесь она была в относительной безопасности от выпадов Джулианы и от излишнего внимания гостей. – Мрачное помещение, – заметил он, пока гости рас саживались.

– Это легко изменить, – отвечала Кэтрин. – В Балидоне столько ценностей. Если бы ты приказал зажечь лампы на стенах, развесить гобелены и, может быть, частично застелить полы коврами, здесь стало бы довольно уютно. – Она окинула взглядом стены с оружием. – Можно даже перенести сюда некоторые портреты из нашей спальни. Тогда они разглядывали бы накрытые столы, а не нас.

– Вот и займись этим. Пусть Балидон станет таким же уютным, каким ты сделала Колстин-Холл.

– Думаю, Джулиана этого не одобрит. Она не скрывает своего мнения о Глинет как о домоправительнице, не говоря уж о новой форме, которую я заказала для служанок.

– Герцогиня Лаймонд ты, а не Джулиана.

Не зная, что на это сказать, Кэтрин промолчала.

– Дело не в деньгах. Скупость Джулианы преувеличена. Возможно, тебе показалось иначе, но винокуренный завод процветает, и дела в герцогстве идут отлично, – сообщил Монкриф.

– Тогда почему же… – Кэтрин не договорила.

– Почему Джулиана позволила Балидону прийти в такое запустение? Я до конца еще сам не понял.

– Все равно… Позволить, чтобы моль съела те фламандские гобелены – это грех.

Монкриф улыбнулся. Казалось, горячность Кэтрин пришлась ему по сердцу. Он сделал знак Уоллесу, и обед начался. В зал строем вошли лакеи и окружили стол с приборами для первого блюда – рыбного супа, который отменно готовила местная повариха. Огромная фарфоровая супница была сделана в виде плещущейся рыбы.

Монкриф снова кивнул, Уоллес повторил его жест, и дюжина заново вышколенных лакеев принялись обносить гостей.

Кэтрин исподтишка следила за Монкрифом, поражаясь, с какой военной организованностью он руководил обедом. Она догадывалась, что эту обязанность должна была бы исполнять герцогиня Лаймонд, но ей не хватало опыта в приеме стольких гостей. Тем не менее, Кэтрин преисполнилась решимости к следующему разу всему научиться.

За обедом рядом с Монкрифом сидела жена Синклера. Эта преуспевающая семья жила недалеко от Колстин-Холла. Кэтрин слышала о них и об их семерых детях, но сидеть с ними за одним столом ей не доводилось. Справа от Кэтрин сидел граф, оказавшийся очень приятным соседом. Обед его интересовал больше, чем любой разговор. Кэтрин решила, что Монкриф намеренно посадил ее с графом. Когда дело дошло до говядины, он выпил уже столько вина, что стал задремывать между блюдами.

Кэтрин прежде никогда не приходилось обедать в столь изысканной обстановке и в таком высокопоставленном обществе, и она чувствовала себя несколько смущенно. За длинным столом красного дерева сидели сорок гостей. В шести футах позади каждого стоял лакей в новой ливрее. Из-за такого количества людей зал казался меньше.