Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Приведите мне Абена Физеля.

Интерлюдия

Ну если и эта машинка не справится, тогда… что? Интересно, Муза умеет понтировать?

«Ремингтон SL3» остро нуждается в вербальной работе. Он явно не способен писать между строк. Волшебство грибных алкалоидов на эту машинку не действует – чем больше я глотаю, тем бессвязнее она бормочет. И вопреки моим настойчивым требованиям придерживаться классических литературных традиций она остается нахально-современной.

Честное слово, я без особых угрызений совести поменял бы это дьявольское устройство хоть на середине строки, но в этот час все закрыто, кроме круглосуточного кафе «У Мамочки», а механизм, на котором печатается Мамочкино меню, ставит в слове «соус» два «о». Кроме того, мне сказали, что гарантия на «Ремингтон» не распространяется на «подобный вид работы» – черт его знает, что они имели в виду? (Хотя, пожалуй, не стоит удивляться: во «Взаимном обществе страхования», что в Омахе, мой указательный палец, которым я печатаю, застраховали только от пожара и кражи.)

Думаю, мне не остается ничего другого, кроме как посильнее молотить по клавишам этой буржуазно настроенной мясорубки и попытаться доползти до финишной черты. Если мне это не удастся, дорогие читатели, если вам придется закончить работу без меня – что ж, вы были прекрасной аудиторией, вероятно, более достойной, чем заслужил писатель-недоучка с чересчур навороченной пишущей машинкой, – тогда я хотел бы оставить вам напоследок одну замечательную фразу, один яркий образ, который вы бережно завернете в лиловый шелк и спрячете на дальнюю полочку своего мыслительного агрегата. Что-нибудь типа капельки экзотического сиропа, вытекающего из прокушенной в страстном поцелуе губы прекрасной наложницы. Увы, тропического сока на всех не хватит – частое явление в последней четверти двадцатого века, – поэтому, рискуя прослыть слишком стеснительным, я быстренько вас поблагодарю и – ариведерчи! – удалюсь. Как говорят на моей родине, хорошего вам дня.

Четвертая фаза

74

Рассвет был похож на плакат «Хорошего вам дня!». Солнце сияло, как сам мистер Блаженство, а горизонты от края до края расплылись в улыбках. По всей стране люди просыпались с таким счастливым видом, будто им поставили клизму с шампанским, – в полной уверенности, что день будет хорошим. Государство, исторически, традиционно, испокон веку бывшее монархическим, впервые за тридцать лет готовилось возвести на трон суверена. Наступил день коронации, ура!

Повсеместно был объявлен выходной. Гостиницы и пансионы были забиты до отказа. На маршруте следования процессии толпы начали собираться еще до восхода. Билеты на зрительские трибуны расхватали сразу, как только открылись кассы, а на черном рынке за лишний билетик запрашивали девяносто долларов. Места на балконах вдоль улиц, по которым должен был следовать кортеж, стоили еще дороже. Школьникам раздали кружки, тарелки, значки и брошюры с соответствующей символикой. Дети прижимали их к нарядным весенним костюмчикам, будто эти предметы обладали какой-то сверхъестественной силой. На автомобильных антеннах весело трепетали флажки. Солдаты, герои революции, надели новехонькие сапоги из скрипящей кожи, а женщины, и молодые, и старые, улыбались им, пряча лица за букетами. К восьми часам утра цветов на улице было больше, чем людей. Черные бутоны фотоаппаратов мелькали так же часто, как алые розы.

В десять пчелы внутри фотокамер неистово зажужжали, возвещая о приближении парадного королевского экипажа. Золоченая карета, запряженная шестеркой белых коней, была украшена причудливыми орнаментами и расписана затейливыми пасторальными сценами кисти Киприани,[88] а впереди на лошадях сидели форейторы в малиновых с золотом камзолах. Затрубили серебряные фанфары, церковные колокола затрезвонили на весь город. Перепуганные голуби с шумом взмыли в небо и обнаружили, что оно занято воздушными шарами, облаками конфетти и специально подлатанными к празднику самолетами ВВС, выполняющими фигуры высшего пилотажа.

Только что избранный премьер-министр, облаченный в церемониальный костюм, вышел из менее пышно украшенного экипажа и по лестнице, вдоль которой висели гирлянды из белых королевских лилий, поднялся к помосту, где стоял трон. Народ горячо приветствовал премьера как предводителя военного переворота, но было ясно, что публика бережет ладони. Внезапно по толпе прокатилась мощная волна ликования, сходного с религиозным экстазом. Слезы, точно прыгающие бобы, одновременно брызнули из пятидесяти тысяч пар глаз, и множество глоток испустили единый глубокий вздох. «Боже, храни королеву!» – воскликнул премьер-министр, и то, что он не верит в Бога, в тот момент было совершенно не важно. «Боже, храни королеву!» – подхватили сановники, солдаты, плачущие женщины, простые рабочие и дети. Наконец появилась и виновница торжества. Волоча за собой волны горностаевой мантии, она медленно поднималась по ступеням – священная марионетка, облаченная в волшебный наряд на счастье народа и на гордость стране, окруженная аурой концентрированной истории, физическое и духовное воплощение монархии, изумрудный колпачок на тюбике зубной пасты государства, прелестная родинка на искаженном лице нации. «Боже, храни королеву Хулиетту! Да здравствует Хулиетта! Да здравствует королева!»

75

Отец Макса, король Эрвиг IV, обрюхатил кухарку. Худосочная девчушка – плод его легкомыслия – очаровала его, и до того, как родился Макс, он частенько заглядывал на кухню, где среди капустных листьев и связок лука качал ее на своем царственном колене. Эрвиг хотел удочерить ребенка, но мать девочки, такая же вспыльчивая и упрямая, какой впоследствии стала и Хулиетта, не позволила ему этого. «Тебя устраивает, что я живу при кухне, – заявила она, – значит, и малышка останется здесь же».

После рождения Макса, когда у короля Эрвига наконец-то появился законный наследник, он отыскал Хулиетту – ей тогда уже было одиннадцать – и сунул в ее липкую от варенья, худенькую ручонку свидетельство о признании отцовства. «Придет день, когда оно может тебе понадобиться», – сказал дочери Эрвиг. Копию бумаги он спрятал вместе с секретными документами. Через много десятилетий их обнаружил член революционного комитета по выбору престолонаследника, занимавшийся исследованием генеалогического древа Фюрстенберг-Баркалона.

Все это время Хулиетта знала, что Макс – ее сводный брат, но, уважая мать и при жизни, и после смерти, никогда не упоминала об этом факте. Тем не менее, когда к ней явились агенты революции (она сидела перед камином и рубила можжевельник), Хулиетта решила почтить память отца и честно призналась, что в ее жилах течет голубая кровь.

«Мы потеряли веру в Макса и Тилли, – сказали ей, – а кроме того, Макс отрекся от престола. Его сыновья – мерзавцы, они не годятся в наследники. Мы хотели сделать королевой Ли-Шери, но вам известно, до чего она докатилась. Остается только ваша кандидатура, и вы прекрасно подходите на эту роль. Вы – представительница одновременно и благородного королевского рода, и славного простого люда. На вашей голове королевский венец будет не просто куском металла, символизирующим автократическую власть, но атрибутом истинно демократического, социалистического правления. Вы станете народной королевой, так как, будучи аристократкой по рождению, происходите из народных масс. Вы даже говорите на языке своей матери, на старом языке. И вообще, если уж речь зашла о Фюрстенберг-Баркалона, здравого смысла у вас больше, чем у них у всех, вместе взятых».

Поначалу революционных лидеров слегка смущал возраст Хулиетты, но, увидев, с какой силой она орудует топором, лидеры переглянулись и одобрительно кивнули. «Она переживет двадцатый век», – предсказали они.

вернуться

88

Киприани Джованни Баттиста (1727–1785) – итальянский художник и гравер эпохи барокко.

46
{"b":"136552","o":1}