На Пионер-сквер, где сталкивались убогость и шик, и держала свою адвокатскую контору Нина Яблонски. Миссис Яблонски, чьей натуре был свойствен некоторый радикализм, добровольно вызвалась защищать Бернарда Мики Рэнгла в деле против Соединенных Штатов Америки, хотя и не вполне разделяла точку зрения своего подзащитного, что дело против Соединенных Штатов Америки имеет шанс выгореть. А Дятел действительно рассматривал этот поединок несколько однобоко, считая себя фаворитом, и был не прочь заодно помериться силами с Японией, Западной Германией и странами арабского мира.

Волосы у Нины Яблонски были рыжими. Конечно, не такими огненно-красными, как у Ли-Шери или Бернарда, но все-таки определенно рыжими. Принцесса не сомневалась, что именно цвет волос, а также семимесячная беременность миссис Яблонски (Бернард до сих пор переживал, что по его вине так и не были созданы противозачаточные пилюли для мужчин) повлияли на решение Дятла, и он позволил ей выступить его адвокатом. Ли-Шери тоже вынуждена была признать, что пламенные кудри Нины Яблонски (товарищ по несчастью, жертва сахара и похоти? еще один союзник в войне против Аргона и солнца?) вселяли в нее безрассудную надежду, но выпирающий живот адвокатессы напоминал Ли-Шери только о том, что после поездки на Мауи у нее самой не было месячных, и от этой задержки она дергалась и нервничала, словно собачонка на коленях у Тилли.

Ах да, мы чуть не забыли про хорошие новости! Нина Яблонски, обладательница столь суровых черт лица, что его не отяготило бы никакое количество веснушек, успешно добилась восстановления права своего подзащитного на прием посетителей. Ли-Шери могла увидеться с Бернардом в следующее воскресенье, то есть через три дня.

– На определенных условиях, конечно, – сказала Яблонски, протягивая принцессе платок, чтобы та вытерла слезы счастья. – Они установлены не судом, а мистером Рэнглом и мной.

– Что же это за условия? – осведомилась Ли-Шери.

– Милочка моя, вы должны понимать, что ваш разговор будет прослушиваться. По каким-то причинам мистера Рэнгла подозревают в причастности к международному заговору с целью возвращения трона вашему отцу. Любое упоминание о вашей семье или вашей личной связи с мистером Рэнглом может быть истолковано превратно, что усилит подозрения относительно мистера Рэнгла и уменьшит наши шансы на смягчение приговора. Я хотела определить безопасные рамки вашей беседы, но мистер Рэнгл пошел на шаг дальше. Он считает, что с эмоциональной точки зрения вам обоим вообще нецелесообразно разговаривать. По его мнению, мучительный диалог лишь сделает вашу разлуку еще более тягостной. Кроме того, он ни на секунду не допускает, что ЦРУ сохранит в тайне ваши близкие отношения. Мистер Рэнгл действительно очень хочет вас видеть и жаждет услышать ваш голос, но так, чтобы между вами не происходило прямой беседы.

– Но… Что мне делать? Я же не могу просто сидеть и рассказывать, как этот чертов дождь поливает чертову ежевику! Что я должна говорить? (Слезы радости удаляются за кулисы справа; слезы растерянности, ваш выход слева.)

– Мистер Рэнгл предлагает, чтобы вы рассказали ему историю.

– Что? Историю?

– Да, какую-нибудь историю. Он хочет смотреть на вас, слышать вас. У вас будет десять минут. Просто расскажите ему историю. Уверена, вы что-нибудь придумаете.

Ли-Шери уставилась на постеры с лозунгами против использования ядерного оружия. Ядерная энергия была, пожалуй, самым подлым жульничеством против американского народа, но сейчас это потеряло для принцессы всякое значение.

Миссис Яблонски сняла большие модные очки и встала.

– Я попросила мистера Рэнгла описать вас, и знаете, что он сказал? Он сказал, что вы – смесь жучиного сока и полураспустившихся роз в шкуре газели. У мистера Рэнгла очень выразительный язык, не правда ли?

Ли-Шери натянула на себя плащ, с которого стекали потоки воды, и вышла из конторы. Проезжая вверх по Первой авеню на такси – ей вовсе не хотелось еще раз увидеть надпись «Везет как утопленнику», – принцесса подумала: «Историю? Ну что ж, я знаю одну историю. Она как раз подойдет».

В следующее воскресенье (оно, как и многие другие воскресенья, имело вкус вареной репы) принцесса Ли-Шери сидела в облезлой комнате для посетителей в тюрьме Кинг-Каунти и через толстое прозрачное стекло, отделявшее ее от Бернарда, в телефонную трубку рассказывала историю – да-да, историю, ту самую, которую слышала от Хулиетты почти каждый вечер перед сном.

Принцесса и Дятел неотрывно смотрели друг на друга. На их лицах застыли напряженные улыбки, сердца у обоих рвались из груди, а в железах вскипал одинаковый во все времена суп из гормонов, но при этом Бернард молчал, а Ли-Шери говорила на удивление ровным тоном. Она села напротив него, желая лишь одного – чтобы ее губы оказались по ту сторону стекла, сразу же взяла трубку и бодрым голосом начала: «Давным-давно…» От него не укрылось, что она прибавила в весе на пару фунтов, а она заметила, что некоторые его веснушки словно бы испортились, но влюбленные ничего не сказали друг другу по этому поводу. Он внимательно слушал, а она продолжала свое повествование.

«Давным-давно…» Точно так же начинала сказку и Хулиетта, только на своем языке. Это «давным-давно» далось принцессе нелегко и прозвучало так, будто корова на скотном дворе подавилась зеленым яблоком.

«Давным-давно, в те далекие времена, когда еще имело смысл мечтать о том, чего тебе хочется, жил один король. У него было три дочери, все красавицы, но младшая была так прекрасна, что даже солнце, немало повидавшее на своем веку, восхищалось красотой принцессы каждый раз, когда освещало ее личико.

У этой принцессы была любимая игрушка, с которой она не расставалась ни днем, ни ночью, – золотой мячик. В жаркие дни она часто уходила в густой лес позади дворца и подолгу забавлялась там со своим мячиком в тени ветвистых деревьев. Через лес протекал ручей. Обычно принцесса не отходила далеко от ручья, чтобы сразу напиться прохладной воды, как только почувствует жажду.

И вот однажды прелестные девичьи ручки не поймали золотой мячик. Он покатился по земле и упал в ручей. Принцесса видела, как он погружается в воду, однако ручей был очень глубок, так глубок, что дна не было видно вовсе, и вскоре мячик канул в его пучину. Принцесса принялась плакать и рыдала все громче и громче, будто ее маленькое сердечко разрывалось на части. Обливаясь горькими слезами, она вдруг услыхала тоненький голосок: «Эй, королевская дочка, что у тебя стряслось? Я прежде не слышал такого громкого плача!»

Принцесса огляделась по сторонам, чтобы посмотреть, кому принадлежит голосок, но увидала лишь лягушку, которая высунула свою большую уродливую голову из воды.

– Ах, это ты, гадкий квакун, – сказала она. – Если хочешь знать, я плачу потому, что мой чудесный золотой мячик свалился в ручей и потонул так глубоко, что я не в силах его достать.

– Ну-ну, не плачь. Этому горю можно помочь. А что ты мне дашь, если я вытащу со дна твою игрушку?

– О, все что угодно, милый лягушонок. Все, что пожелаешь. Мои красивые платья, жемчуга, карету, забирай даже мою корону, усыпанную драгоценными камнями.

Лягушонок ответил:

– Твои платья, жемчуг и корона мне ни к чему, но мое условие будет таким: если ты пообещаешь заботиться обо мне, сделаешь меня своим другом и станешь играть со мной, позволишь сидеть с тобой за столом, пить из твоей чашки, есть с твоей тарелки и спать в твоей кроватке, тогда я нырну и достану со дна твой золотой мячик.

Принцесса тут же перестала плакать.

– Конечно, – воскликнула она. – Конечно, обещаю тебе все, чего ни пожелаешь, только верни мой мячик.

Но про себя она подумала: «Что за глупости болтает это противное существо! Какой из него дружок – он только и умеет, что плавать в пруду да квакать с другими лягушками».

Как только лягушонок услыхал обещание принцессы, его зеленая голова исчезла под водой: он нырнул на самое дно глубокого ручья. Через некоторое время раздался громкий всплеск, и лягушонок появился на поверхности, держа во рту золотой мячик. Подплыв к берегу, он кинул его на траву.