— А куда мы едем?

— Едем мы производить магический опыт к Василию Петровичу Венникову, мужу больших познаний… Если и не выйдет ничего, посмотреть на него — и то любопытно. Одевайся.

На Михайловской улице мы взяли таксомотор. Шилейко молчал. Только когда мы были на Охтинском мосту, он спросил отрывисто:

— Пушкинское заклинание помнишь?

— Еще бы!

— Ну-ка, прочти.

Я начал:

— "О, если правда, что в ночи…"

— Не так, не так, — взволнованно перебил он меня. — Не так читаешь. Интонация неверная. Это не обыкновенные стихи, а магические, колдовские. Пушкин сам не знал, что он написал. По существу, он был простой малый, хотя и гений. Всё по поверхности скользил… И вот вдруг взял не умом, а силой гения, договорился до последних вещей, до самой глубины глубин. Вот как надо читать:

— Перестань, пожалуйста, — сказал с досадой я. — Ты хочешь, чтобы я был беспристрастным свидетелем какого-то опыта, а шипишь и свистишь так, точно сам колдун. Мало ли что может померещиться от одного такого чтения?

Он нервно усмехнулся.

— Ну, от моего чтения ничего не померещится. Это все глупости. Мы же едем нечеловеческое поддеть на крючок…

Дом был одноэтажный, новый. Новенькая вывеска "Столярная мастерская В. П. Венникова" весело сияла в свете автомобильных фонарей.

Сам хозяин открыл нам дверь. И в его наружности тоже не было решительно ничего таинственного. Синяя поддевка, бородка клинышком, ярославские, светлые, с хитрецой глаза.

— Надумали-таки приехать, — протянул он не то недоуменно, не то недовольно. — Я полагал, уже не приедете, час поздний. Ну, все равно, пожалуйте.

Он пропустил нас в чистую большую горницу. Пахло щами и свежими стружками. Чиж спал в клетке.

— Чайку с мороза не прикажете, господин Шилейко? Не желаете? Делом, значит, сразу займемся. Как угодно.

Он вздохнул. Что-то недовольное или недоумевающее опять промелькнуло по его лицу. Как будто не хотелось ему заниматься "делом", за которым приехали мы…

— Садитесь, господа, прошу покорно. Как крещены? — обратился он ко мне. — Георгий — значит Егор. Ну-с, начнем благословясь.

Мы уселись. Хозяин посередине. Справа — я, слева — Шилейко. Накрытый холстом стол смутно белел перед нами. Минуту длилось сосредоточенное неприятное молчание. Потом тихим монотонным голосом, немного нараспев, столяр начал бормотать:

Потом понемногу стал он нашептывать быстрей и быстрей. Монотонный распев перешел незаметно в свист, мягкое оканье сменилось каким-то металлическим шелестом в голосе. Совсем как Шилейко читал в автомобиле пушкинское "Заклинание".

"О, если правда, что в ночи…" — вспомнил я. — Если правда, что этот мужик-столяр нашептывает сейчас какую-то таинственную сагу, то что-то непонятное, сверхъестественное сейчас и произойдет…" А он шептал все быстрее, все лихорадочнее. Голос его все меньше напоминал обычный человеческий голос.

Я взглянул ему в лицо. Оно было мутно-белое. Глаза закатились, губы прыгали.

Мне стало холодно, грустно, страшно, отвратительно. Свистящая скороговорка, помимо моей воли, увлекала меня куда-то. Что-то мутно-липкое было в этом мерзком постепенном опутывании разума набором ритмических свистящих слов, где, как припев, повторялись наши имена вперемежку с Богородицей, Христом, зелеными лугами, морями-океанами и какими-то замысловатыми присказками.

Несмотря на елейный смысл, неуловимый оттенок кощунства был во всем этом.

Еще все время повторялось о руке — "белой руке", "сахарной руке", "царской руке", о которой тоскуют и от которой чего-то ждут Владимир, Егор и Василий.

Вдруг совершенно отчетливо я увидел на столе перед собой женскую руку! Это была прелестная живая теплая смуглая рука, не переходившая в плечо! Она шевелилась и точно тянулась к чему-то, она вся просвечивала, словно сквозь нее проникало солнце…

Шилейко дико вскрикнул и в ужасе отшатнулся. Он тоже увидел руку. Столяр не бормотал больше.

Вид у него был разбитый, изможденный, глаза мертвые, на углах рта — пена… А рука, пошевелив еще какое-то время своими прелестными пальчиками, внезапно исчезла со стола".

Очень давно, еще в дореволюционные годы, некий инженер из Львова был вовлечен волею судьбы в кошмарное приключение. Он отправился в служебную командировку в один небольшой городок. Остановился там в гостинице.

— Мне отвели комнату в самом конце длинного коридора, — вспоминал впоследствии он. — За исключением меня, в это время не случилось в гостинице ни одного приезжего. Заперев дверь на ключ и на защелку, я лег в постель и потушил свечку. Прошло, вероятно, не более получаса, когда при свете яркой луны, освещавшей комнату, я совершенно ясно увидел, как дверь, которую я перед этим запер на ключ и на защелку и которая приходилась прямо напротив моей кровати, медленно открылась. И в дверях показалась фигура высокого, вооруженного кинжалом мужчины, который, не входя в комнату, остановился на пороге, подозрительно осматривая комнату, как бы с целью обокрасть ее.

Пораженный не столько страхом, сколько удивлением и негодованием, я не мог произнести ни слова, и прежде чем собрался спросить о причине столь неожиданного посещения, он исчез за дверью. Вскочив с постели в величайшей досаде на подобный визит, я подошел к двери, чтобы снова запереть ее, но тут, к крайнему своему изумлению, заметил, что она попрежнему заперта на ключ и на защелку.

Пораженный этой неожиданностью, я некоторое время не знал, что и думать. Наконец, рассмеялся над самим собой, догадавшись, что все это было, конечно, галлюцинацией или кошмаром, вызванным слишком обильным ужином.

Я улегся снова, стараясь как можно скорее заснуть. И на этот раз я пролежал не более получаса, как снова увидел, что в комнату вошла высокая и бледная фигура. Войдя в комнату крадущимся шагом, она остановилась близ двери, оглядывая меня маленькими и пронзительными глазами…

Даже теперь я как живую вижу перед собой эту странную фигуру, имевшую вид каторжника, только что порвавшего свои цепи и собирающегося на новое преступление.

Обезумев от страха, я машинально схватился за револьвер, лежавший на моем столике. В то же время человек двинулся от двери и, сделав, точно кошка, несколько крадущихся шагов, внезапным прыжком бросился на меня с поднятым кинжалом. Рука с кинжалом опустилась на меня, и одновременно с этим грянул выстрел моего револьвера.

Я вскрикнул и вскочил с постели, и в то же время убийца скрылся, сильно хлопнув дверью, — так что гул пошел по коридору. Некоторое время я ясно слышал удалявшиеся от моей двери шаги. Затем на минуту все затихло.

Еще через минуту хозяин с прислугой стучались ко мне в дверь со словами:

— Что такое случилось? Кто это выстрелил?

— Разве вы его не видали? — сказал я.

— Кого? — спросил хозяин гостиницы.

— Человека, по которому я сейчас стрелял.