Если начиналась его "игра", разговор в чуме замолкал и все с напряжением ждали, когда все это закончится. Собаки сидели на удивление спокойно и не лаяли. Утром на припорошенной снегом стене чума были видны "письмена" Белого человека.

Чтобы избавиться от шалостей Тонге, люди перекочевывали с места на место. Но это не всегда помогало. Рассказывали, будто один человек дней десять подряд переставлял свой чум, но Тонге все-таки находил его каждую ночь.

Среди стариков и детей началась паника! Бригадир оленеводов рассказывал, как он с группой других мужчин выскочил из чума во время очередного налета Тонге. Встав вокруг чума и взявшись за руки, люди начали сходиться, желая схватить Тонге. При этом они не видели и не слышали ничего особенного, но им все время казалось, что по ним стреляют из ружья… Поймать, конечно, никого не удалось.

Из соседнего большого поселка приезжала даже комиссия, чтобы разобраться в причинах тревоги и ненужных перекочевок, а также по возможности успокоить население. Она-то и забрала в качестве вещественных доказательств ту самую керосиновую лампу и тот самый пузырек с чернилами для авторучки.

— А когда точно все это было? — спросила я. Последовал ответ:

— В прошлом, то есть семьдесят втором, году. Но раньше тоже бывало — и в шестьдесят восьмом, и в шестьдесят девятом…

Белый человек появлялся и до этого, но, когда точно, никто не помнил".

Польский этнограф В. Жукровский в книге "Странствия с моим гуру" (М., 1965) привел рассказ одного индийского портного о том, как завелась и что вытворяла в его доме «нечистая сила».

Вот этот рассказ:

«Портняжная мастерская не отличается от десятка лавчонок, расположенных на этой узкой улочке. Передней стены нет, ее устанавливают только на ночь. А днем комната открыта взорам прохожих. В ней течет будничная жизнь, и повсюду разносится пряный аромат разогреваемой пищи. Когда мы подошли к мастерской, там на коврике, сшитом из лоскутков, сидел старый портной Хасан и, не торопясь, крутил ручку швейной машинки. В работе ему помогала вся семья, не слишком большая, не слишком требовательная. Девять человек — так же, как и у соседей…

— Вся эта история началась в тот день, когда рабочие раскопали наш двор, — рассказал старый портной. — Мы сначала не обратили на это внимания. Ведь у нас всегда шум и сутолока. Но нам стало вскоре как-то не по себе. Было ясно, что кроме нас здесь есть еще кто-то… «Оно» скакало по полу, легко перебегало от стены к стене босыми, еще не окрепшими ногами… Шелестело в бумагах, царапало картинки из журналов, которыми я украсил мастерскую, скреблось, словно кошка, которая точит свои коготки.

Потом «оно» стало проказничать, приставать, беспокоить, как будто ему доставляло радость отрывать нас от работы и пугать клиентов. Мы отчетливо слышали, как с потолка падали крупные капли воды, растекаясь в лужи. Мы задирали головы, трогали потолок руками, но воды не было, а был только звук падающих капель. «Оно» бросалось кусочками штукатурки, иногда в сумерки опрокидывало коробки, рассыпало пуговицы… Однажды затащило мой наперсток на печку, а потом подсунуло его мне. Я даже обжег себе палец о раскалившийся наперсток, вся кожа облезла, — старый портной сунул палец нам под нос, — вот еще и сейчас видно. Потом пропали ножницы.

Я ругался, весь дом бросил на поиски, и мы нашли их — они были воткнуты острием в щель, а на них висело полотенце. Рассвирепев, я стал выяснять, кто это сделал, но мои домашние клялись, что никто к ножницам не прикасался.

Я подумал, что это, может быть, одна из моих дочерей захотела так пошутить, и стал внимательно следить за всеми ними, делая вид, что поглощен работой… Но нет… А когда клиент выходил после примерки, коробки с лентами сами падали ему на голову. Мою мастерскую стали обходить стороной. Дела шли все хуже. По всему кварталу пошли разговоры о том, что у меня в доме «шалит». В лунные ночи швейная машинка крутилась сама, гремела жестяная банка, перекатывался наперсток. Клянусь, что это проказничали не мыши! Все устраивало именно «оно».

Когда во дворе прокладывали трубы и разрыли щебень, рабочие нашли какие-то кости. Видимо, человеческие… Как велит индийский обычай, кости выбросили в реку. Но несколько костей вместе с мусором подложили мне под порог — это уж точно! Оттуда «это» и пошло…

Я мусульманин. Поэтому позвал муллу.

Мулла, приглашенный мной, обладал истинным благочестием. Он снял туфли и преклонил колени на коврике. Мы сидели молча, а на улице росла толпа зевак. Казалось, что мулла заснул, его толстые губы приоткрылись, с них стекала струйка слюны. На глаза ему садились мухи, а он не шевелился… Из-под приоткрытых век поблескивали белки глаз, закатившиеся, как у мертвеца. Стало так тихо, что я различал далекие шумы, велосипедные звонки, гудки рикш…

Вдруг мулла начал что-то бормотать. Я внимательно прислушивался. Закатив глаза, он медленно поворачивал голову и разговаривал с тем, что тут бегало. А «оно» кружилось по комнате, явно обеспокоенное, шелестя то в одном углу, то в другом.

«Садись сюда», — приказал «ему» мулла.

Все мы услышали, как затрещала опрокинутая кверху дном корзина. На нее что-то село.

Мулла, наклонив голову, грозил пальцем, отчитывал кого-то. Он говорил все быстрее и быстрее, мы уже не различали слов. Гнев муллы как бы угасал. Он тяжело дышал, облизывал губы, его щеки обвисли.

Прошло много времени, прежде чем он пришел в себя.

Наконец он сказал мне: «Если хочешь от нее избавиться, то ты должен сделать ей куклу. Самую красивую, какую только можешь». — «А чем тут поможет кукла?» — застонал я. «Поможет, поможет… Та маленькая индуска как раз бежала за куклой. Она вырвалась у матери и побежала. Но ее догнали и убили. Пока она лежала в земле под щебнем рядом с куклой, у вас в доме было спокойно. Когда же начали рыть канаву, то ее кости разбросали, а истлевшую куклу засыпали. Но дух малышки остался, он беспокоится… Ему хочется поиграть. Сделай же ему куклу».

До поздней ночи моя жена пришивала блестки на платье куклы, а дочери украшали маленькое сари лентами. Перед полуночью мы повесили куклу над дверью. И в мастерской воцарился покой.

Хотите верьте, хотите нет, но все мы видели, как «оно» играло с куклой. Ветра совсем не было, а кукла подпрыгивала, шевелилась, как будто ее трогали, и вертелась словно в танце. Поглядеть на это приходили не только соседи, но и люди из других кварталов и даже со всего Дели. Так продолжалось несколько дней.

Куклу кто-то потом украл ночью. А «оно» ушло за куклой. Теперь все спокойно…»

В своей книге польский этнограф В. Жукровский рассказывает и другую странную историю:

"В течение нескольких дней перед домом нашего соседа в Дели, богатого индийца, лежал какой-то человек… Лежал долго. Над ним поднимался красный транспарант, укрепленный на двух бамбуковых палках, а рядом все время сидели на корточках какие-то оборванцы в тюрбанах, они перешептывались или играли в карты.

— Что он там делает? — спросил я у моего гуру, что в переводе означает "учитель", — у моего сопровождающего, местного гида. — Что ему нужно?

— Ничего особенного. Просто он умирает с голоду. Он демонстрирует. На транспаранте написано: "Господин Нараин не заплатил мне за работу!"

— И что же? Ему позволят умереть?

— Дорогой мой, в конце концов, это его тело и его желание. Он волен делать с собой все, что захочет. Хозяин не платит ему денег. Он угрожает хозяину своей смертью, желая тем самым ускорить выплату. Такое у нас случается часто…

Человек не так-то легко умирает — лишь на шестой день умирающего не оказалось на тротуаре.

— Минуту назад его забрали, — доверительно сообщил мне мой повар. — Со всей улицы сбежались слуги и кричали перед домом: "Ты убил человека! Тут живет убийца!" Но Нараин — богач, ему на эти крики наплевать.

— Теперь-то уж все кончено, — сказал я.

— Э-э нет, господин. Теперь только начинается…