В ту историческую ночь всем козякинцам приснились сны. Одни видели черно-белые кошмары, другие — прелестные розовые картинки. Характер сновидений не зависел от возраста, пола или впечатлительности спящего — он зависел от его политических убеждений. Так, сторонники демократии беспокойно переворачивались с боку на бок, вздрагивали и кричали. Любители социализма ерзали под одеялом и блаженно улыбались. Монархисты спали в выжидательных деревянных позах. Но все это уже ничего не значило. Политическая ситуация в райцентре определилась окончательно. Столетний призрак, замеченный когда-то Карлом Марксом в Европе, объявился вдруг в провинциальном городишке. Призрак бродил по Козякам, призрак коммунизма.

Сначала он замаячил на улице Жлобы. Затем его можно было увидеть под каменным забором подстанции. И наконец, самым неожиданным образом призрак возник в районе улицы Фундаментальной. Он плелся нетвердой походкой, икал и часто налегал плечом на телеграфные столбы. Но, вглядевшись пристальнее в его жуткое лицо с впалыми глазницами, можно было все же обнаружить, что это никакой не призрак, а пьяный Мирон Мироныч Коняка. Ответственный пропагандист заканчивал победоносное шествие от конспиративной квартиры к себе домой. Несмотря на близость расположения друг к другу двух домов, поход Мирона Мироныча был долгим и тернистым. На каком из привалов баптист успел набраться — осталось неизвестным, но, так или иначе, к шести часам утра он добрался домой. В коридоре его встретила строгая жена.

— Ты где было? — полюбопытствовала Пятилетка Павловна, давно уже причислявшая супруга к среднему роду.

— Вс… вступал, — прозвучал гордый ответ.

— Куда еще?

— Это, Семен Семеныч, не твоего слабого ума дело. Но Пятилетка Павловна не удовлетворилась сим расплывчатым объяснением. Вытерев руки о фартук, она безбоязненно подступила к мужу и, взяв за шиворот, прижала к стенке. Получив пару увесистых оплеух, заведующий сектором разоткровенничался и кротко дал правдивые показания. За считанные минyты конспиративные секреты были выданы.

В понедельник утром Потап успел сделать многое: накрутиться у исполкома и переговорить с пикетчиками, побывать в "Агрегате" и нанести визит Чаботарю О.В., послать телеграмму и зайти в столярную мастерскую почтамта.

Лишь к обеду бригадир вспомнил о подпольщиках; томящихся, должно быть, в ожидании поручений. "Как они там без меня?" — подумал он.

Когда Мамай распахнул двери "Боже упаси", раздел власти достиг своего апогея. Мирон Мироныч и Владимир Карпович устало толкались и поочередно взбирались друг на друга, словно полувареные раки. Силы их были на исходе. Баптист астматично хрипел и, наседая на противника, норовил скомкать его расплывающийся румяный лик. Куксов, временно оказавшийся в кресле, отбрыкивался ногой и пытался просунуть указательный и средний пальцы поглубже в ноздри ненавистного врага; другой рукой он слабо хлопал его по тощей спине. Разговаривать у оппонентов не было никакой возможности.

Председатель, устроившись на стуле для посетителей, внимательно следил за ходом поединка. Когда однообразие приемов ему наскучило, он решительно направился к борцам.

— Я вижу, у вас возникли некоторые идейные разногласия, — сказал Потап, разнимая забияк. — Хорошо! Борьба идей! Единство противоположностей! Какое рвение. Что ж, как сказал однажды я, в споре рождается истина. И вы ее родили.

С этими словами он плюхнулся в оспариваемое кресло, растолкав противников по разные стороны от стола.

— Между прочим, — продолжал Мамай, протягивая ноги и закуривая, — пока вы здесь узурпируете власть, ваши товарищи занимаются настоящим делом. Товарищ Харчиков, к примеру, налаживает перебои в производстве. А товарищ Брэйтэр, так тот вообще рыночные отношения подрывает.

Идеологи, все еще тяжело дыша, виновато понурили головы.

— Мне б ваши заботы, — укорял председатель. Кстати, о заботах. Кто у нас сектор пропаганды? Вы, Мирон Мироныч? Вот вам задание по пропагандистской части: срочно увеличьте производство самогона. В случае восстания народным массам потребуется много горячительной жидкости. Принимайтесь.

Мамай встал и посмотрел в окно. Вид из окна был хороший. Напротив простиралась площадь Освобождения. Посередине площади, словно гвоздь в стене, торчал двухметровый вождь всех пролетариев. Вождь смотрел прямо на Потапа и тянул к нему руку утопающего. Кладоискатель нетерпеливо забарабанил пальцами по стеклу.

— А мне куда? — спросил забытый Куксов.

— Ах, вы еще, — спохватился председатель, соображая, куда бы послать агитатора. — Вы еще здесь? Немедленно бегите!

— Гоните? — обиделся дворянин.

— Советую. Я бы на вашем месте сейчас просто места себе не находил. Разыщите своих клиентов и под любым предлогом верните им страховые полисы.

— Зачем это?

— Затем, что, когда рухнет нынешний режим, у вас на службе будет аврал. Толпы разочарованных верующих кинутся получать свою страховку.

— Ерунда, — сказал Куксов, самодовольно ухмыляясь, — по договору страхования они должны будут представить документы, подтверждающие отсутствие или наличие божественных сил.

— Самое обидное, что таковые справки у них 6удут.

— Да кто ж им даст? Господь Бог, что ли, печать поставит? Нет, ерунда. Я все предусмотрел, кхи, кхи. Хотел бы я взглянуть на идиота, который принесет мне такую справку. Интересно.

— А мне нет, — произнес Мамай и, сладко зевнув, с сочувствием посмотрел на дворянина. — Мне неинтересно. Куда интереснее будет взглянyть на идиота, который вздумает возражать против решения советской власти.

— Против кого?

— Против советской власти. Или, может быть, вы будете?

— Нет! Против советской власти не буду.

— Тогда спешите. Или вы готовы разориться?

— О боже! — всхлипнул Владимир Карпович, бросаясь к сейфу.

— Поторапливайтесь, поторапливайтесь. Учтите, антихристов будет много. Я уж, так и быть, за вас тут подежурю. Принимать буду исключительно материалистов.

Выпроводив агитатора, Потап вскоре впустил и первого посетителя, которому, впрочем, было назначено.

Это был исполкомовский пикетчик Федька.

— Ну, под каким девизом выстyпаешь, Федор? — осведомился чекист, угощая гостя сигареткой.

Как и положено политическому деятелю, пикетчик чинно закурил, выдержал паузу и только после этого, не суетясь, сообщил:

— На этой неделе еще держим "Демократ — рулевой инфляции!". Со следующей велено натиск послабить. Исполком уже новые щиты выдал.

— И что тaм — "Демократ — пособник удорожаний!"?

— Не. "Больше хороших товаров!"

— Да ну. Что ж так либерально. Жалованье повысили?

— Ну ты даешь, начальник! Выборы же скоро!

— Понимаю. Предвыборный протест, надеюсь, составили?

— Пишут, — пояснил оппозиционер. — Во-от такой лозунг: "Демократ! Даем тебе последний шанс!" тяжелый, сволочь, одной фанеры двенадцать килограмм.

— Да-а, нелегкая у вас работа. Так и грыжу можно получить.

— Точно. Политика — дело нелегкое. Я как в политику ушел, так сразу здоровье подорвалось. Но ничего, после выборов опять старые плакаты будем держать, те полегче будут.

— А какой твой любимый лозунг?

— "Позорно!" больше всех люблю, он меньше всех тянет.

— Вот что, Федор, — перешел Потап на официальный тон, — надо постоять за идеалы.

— А чего ж не постоять, — с готовностью согласился пикетчик. — За идеалы можно. Особенно если цена подходящая. Вот исполком если взять, с нами исправно считается: пол-литра на рыло за два человеко-дня, плюс премиальные за сверхурочные, плюс ихний стол.

— Я дам больше, — высокомерно объявил Мамай. — Я дам пол-литра за два человеко-дня, плюс премиальные, плюс стол и плюс еще стул.

Федька задумался, осмысливая выгоды нового предложения и для удобства пользуясь пальцами.