Не найдя ничего подходящего, Потап захватил с собой пыльный кусок трубы, который удалось сбыть за три бина лишь через час.

Жара стала невыносимой. Асфальт накалился так, что было удивительно, как это автомобили не прилипают к нему шинами. Туристы пили пиво и пепси, глазея на витрины магазинов. Не снимая пиджаков, почтенные эфенди курили сигареты и высокомерно поглядывали на приезжих, храня в уме какую-то старую янычарскую тайну.

Голый по пояс, в белой панаме, изнывая от солнца, Потап все еще сидел на базаре и лениво отмахивался от мух и пожилого турка. Эфенди стоял над ним уже целую вечность и гнусавым голосом предлагал двадцать бин за сушилку-кипятильник. Продавец настаивал на двадцати пяти.

Но вот рядом с башмаками турка остановились чьи-то голые волосатые ноги в сандалиях, и вежливый голос спросил:

— Почем ваши сушилки, товарищ?

— Ирми бэш.

— Ирми бэш? А это сколько?

— Сколько, сколько! Сколько надо, — угрюмо ответил Потап, неожиданно обнаружив, что не может перевести "ирми бэш" на русский.

Он полез в словарь, чтобы вспомнить родной язык, но незнакомец задал уже другой вопрос:

— А вы не знаете, кипятильники здесь спросом пользуются?

— Еще бы! С руками отрывают…

Потап хотел высказать еще несколько замечаний, но вдруг осекся. Голос соотечественника сразу показался ему подозрительно знакомым, но теперь он его узнал. Экс-председатель поднял глаза — перед ним, в шортах, майке и красной бейсболке, стоял Христофор Ильич Харчиков собственной персоной. Он озабоченно оглядывался по сторонам и еще не ведал, какая встреча его ожидает. Потап быстро надвинул панаму на самые брови, оставляя в поле зрения только коричневые сандалии. Упитанные ножки Христофора Ильича засеменили в обратном направлении и вскоре затерялись среди множества других разнообразных ног.

Вскоре, отдав сушилки по сходной цене, Мамай отправился на поиски красной кепки.

Харчиков обнаружился в конце торгового ряда.

Затесавшись между двумя продавцами сигарет, он сидел на раскладном стульчике и грустно взирал на свой товар. Судя по его кислой мине, торговля шла вяло.

Потап мельком оценил предлагаемый соратником ассортимент, с удивлением опознал похищенный со стройки линолеум и, придав голосу строгость, спросил:

— Родину распродаешь?

— Товарищ… Мамай… — оторопел Христофор Ильич.

— Никаких фамилий, — процедил Потап, довольный произведенным эффектом. — Не забывайте, что мы находимся на вражеской территории.

— Понимаю.

— Вы что здесь вообще делаете?

— Так ведь… — молвил Харчиков в полном замешательстве, — подрываю ихнюю экономику. А вы?

— По заданию центра.

— Ну и как?

— Трудное дело, — проговорил председатель, озабоченно озираясь, — темный народ. По-русски ни бельмеса не понимают. Турки, одним словом.

— Да-а, турки — они и в Турции турки.

Потапу не терпелось узнать новости козякинской жизни.

Христофор Ильич нехотя свернул торговлю, уложил кипятильники в сумку и понуро поплелся за невесть откуда взявшимся начальником. По пути он робко думал о том, чтобы послать товарища Мамая к чертовой матери и вернуться на базар. Потап не отвлекал себя глупыми мыслями и потому сразу заметил хвост. Это был уже знакомый эфенди в клетчатом пиджаке. За первым же углом Потап встретил его грудью.

— Тебе чего?

Турок застеснялся и недоверчиво покосился на Харчикова.

— Можешь говорить при нем, — успокоил председатель.

Клетчатый взял Потапа за локоть, пошевелил усами и заговорщицки шепнул:

— Атом Bap?

— Вар, — без колебаний ответил Потап, став предельно серьезным.

— Икы кило! Икы! Тaмaм?

— Икы-ы? — переспросил Потап, озадаченно почесав затылок. — М-м-м. Икы-кило — проблем. Икы кило нужен буюк контейнер. Очень буюк. На таможне проблем будет. Понимаешь?

— Проблем ек! — задрожал от восторга турок. — Кач пара aтом?

Если еще несколько секунд назад у председателя не было от Харчикова секретов, то теперь он сам отвел эфенди на безопасное расстояние и вступил с ним в деловую беседу. Харчиков зажмурился и прижался к стене, ожидая немедленного ареста.

— Это кто? — полюбопытствовал Христофор Ильич, когда Потап вернулся.

— Коллега из местного подполья, — развязно сообщил председатель.

— А что это он у вас просил?

— Так, ерунду. Бомбу атомную, видите ли, ему надо. Впрочем, вас это пока не касается.

Соратники уединились в чайной.

— Ну, докладывайте, — сказал Потап, — какова в мое отсутствие политическая обстановка в Козяках?

Оказалось, что политическая обстановка в отсутствие товарища Мамая не слишком ухудшилась. Товарищ Брэйтэр уехал за границу, по слухам, в Израиль. Но в последнее время усиленно муссируются новые слухи о том, что теперь он не может оттуда приехать. Товарищ Пепренко стал мэром. О Цапе известно только то, что с животноводством он завязал навеки и подался в растениеводы. Куксов вплотную занялся коммерцией, а оба Коняки с головой ушли в политику. Все остальное было по-прежнему.

— Да, давненько я у вас не бывал, давненько. Что ж, возвращайтесь домой и готовьтесь к встрече. Скоро буду, — сказал Потап, посмотрев в небо.

Чайка, быстро мелькнув над чайной, издала дикий янычарский крик и исчезла в неизвестном направлении.

В конце октября нога Потапа вновь ступила на грешную козякинскую землю. На этот раз он прибыл средь бела дня, в самый разгар бабьего лета.

Локомотив, вздрагивая испуская тормоза, дотянул почти до семафора, затем начал плавно сдавать назад. На подножке первого вагона, дымя сигареткой и щурясь от света, стоял Мамай. Дождавшись полной остановки поезда, он медленно сошел на платформу и окинул привокзальную местность пристальным взглядом. Убедившись, что радикальных изменений в его отсутствие не произошло, Потап повернулся к проводнице.

— Значит, как договорились, — сказал он принужденно, — я прочту здесь пару лекций на разнообразные темы, и на обратном пути ты меня заберешь.

— Ладно, — пожала плечами девушка в кителе, не веря его словам.

Кроме Потапа, никто из пассажиров из вагона не выходил. Не нашлось и желающих уехать. Проводница осталась без дела. Две минуты, отведенные для стоянки, тянулись бесконечно долго. Потап нетерпеливо топтался на месте, глупо подмигивал и пытался составить подходящую фразу, которой можно было бы закончить их железнодорожный роман.

— О, а вот и мои почитатели! — возрадовался лектор. — И как они так быстро узнают о моем приезде!

Помахав девице рукой, он решительно направился к почитателям.

Навстречу ему действительно неслась толпа. "Однако, — засуетился Потап, беспокойно оглядываясь по сторонам, — что бы это значило? Надеюсь, это не ко мне". Бежать было некуда. Он протянул вперед руки, как бы пытаясь остудить пыл встречающих. Но это были не почитатели. Это были торговцы.

Атаковали они дерзко и со всех сторон:

— Пиво! Пиво! Мущина, купите пиво!

— Водка, водка, водка.

— На! На! На! На! — выкрикивала какая-то старуха, прыгая и потрясая над головой кульками разной величины.

Мамай вырывался изо всех сил. В пылу борьбы ему даже показалось, что среди торговцев мелькнула физиономия Куксова. Физиономия и в самом деле принадлежала Владимиру Карповичу, потому что, узнав председателя, она тотчас же приобрела испуганное выражение и быстро исчезла. Через минуту медвежья спина агитатора затерялась где-то в вокзальных недрах.