Само определение государственной молодежной политики, построенное на ограничении роли государственного регулирования задачами создания правовых, экономических и организационных условий и гарантий для самореализации личности молодого человека и развития молодежных объединений, движений и инициатив, отразило новый для России подход к решению молодежных проблем в условиях рыночных отношений. В соответствии с этой линией были выделены девять основных направлений государственной деятельности:

♦ обеспечение соблюдения прав молодежи;

♦ обеспечение гарантий в сфере труда и занятости молодежи;

♦ содействие предпринимательской деятельности молодежи;

♦ государственная поддержка молодой семьи;

♦ гарантированное предоставление социальных услуг;

♦ поддержка талантливой молодежи;

♦ формирование условий, направленных на физическое и духовное развитие молодежи;

♦ поддержка деятельности молодежных и детских объединений;

♦ содействие международным молодежным обменам.

Позже эти направления были скорректированы, но суть осталась примерно той же.

Почти десятилетие в России существовала противоречивая правовая ситуация. Государственная молодежная политика признавалась как направление деятельности, признавались и ее концептуальные основы, но законодательство о молодежи было принято только примерно в половине субъектов Российской Федерации. Таких законов принято около сорока (в республиках Башкортостан, Татарстан, Тыва, в Волгоградской, Московской, Оренбургской, Саратовской, Свердловской областях и др.).

В 1999 г. удалось, казалось бы, завершить систему правового регулирования отношений с участием молодежи: Государственной Думой был принят, а Советом Федерации одобрен Федеральный закон «Об основах государственной молодежной политики в Российской Федерации». Однако в последний момент на принятый закон наложил вето президент Б. Н. Ельцин. В 2003 г. вновь поднимался вопрос о принятии такого закона, но проект не был подготовлен, а закон так и остается идеей.

Таким образом, программные разработки в области государственной молодежной политики, давшие на выходе ряд важных документов, не вывели ее тем не менее за пределы организационных мероприятий в верхних эшелонах власти. Не были созданы реальные условия для улучшения положения молодежи. Социальные проблемы большинства молодых людей не только не разрешались, но и нарастали.

Сложилась ситуация, характерная для бюрократической организации: с одной стороны, активная деятельность аппаратных работников государственных структур по делам молодежи, направленная на преодоление межведомственных и иных организационных барьеров для достижения социально значимого (по замыслу) результата, а с другой – равнодушие молодежи к государственным мероприятиям, проводимым (опять же по замыслу) в ее интересах. Основная масса молодежи не ощущает поддержки властей в решении ее насущных социальных проблем.

Противоречие между активизацией практических действий органов исполнительной власти по осуществлению целевых программ и отсутствием заметных сдвигов в положении подавляющего большинства молодых россиян составляет ядро проблемы эффективности государственной молодежной политики в России.

Программный подход при постановке задач на краткосрочную перспективу, который до сих пор широко применялся в сфере государственного влияния на процессы в молодежной среде, проявил свои отрицательные стороны: система предусмотренных мероприятий, зыбкая организационная структура не могут обеспечить выполнения масштабных задач ГМП в отведенные сроки.

Между тем достаточно обоснованы – теоретически и на практике – положения, согласно которым последствия молодежной политики проявляются в полном объеме через 3–4 десятилетия после начала ее осуществления. Следовательно, проектирование молодежной политики есть проектирование будущих состояний общества, а также проектирование действий по решению будущих проблем социального развития.

Таким образом, для масштабного контроля над молодежью со стороны государства сегодня нет главного условия: государство не в состоянии успешно решать целую группу социальных проблем молодежи иначе, как предоставив ей самой более широкий простор для маневра, выбора, личного риска. Более того, возникает вопрос: нужно ли все разнообразие жизни молодежи втискивать в прокрустово ложе государственной политики? Обратимся в этой связи к тому, что больше всего вызывает раздражение взрослых и в значительной степени способствует обострению «конфликта поколений», а именно – к различным молодежным субкультурам, получившим распространение в постсоветской России.

Говорить, что субкультурные феномены присущи (хотя бы в смысле их «ядра») всем молодым россиянам, – значит встать на путь абстрактных схем. В действительности мы имеем дело лишь с общностью рассеянных событий (пользуясь выражением М. Фуко). В применении к конкретным обстоятельствам современной России это тем вернее, что привычный для общества западного типа образ молодежной субкультуры у нас довольно слабо представлен – по большей части именно как рассеянные события, общность которых устанавливается исследовательским конструированием реальности. Если исходить из ожидания, что в России молодежные группы формируются как стремление к смене установок (своих и общества) и в поведении отражают эту тягу к общественному обновлению на основе философского осмысления социальных ценностей и особого образа жизни, то материалы исследований последних лет покажутся обескураживающими: субкультурные феномены в западном смысле едва заметны. Их известность в обществе – во многом результат «эффекта Си-Эн-Эн»: представления как особо значимых событий и явлений в средствах массовой информации.

Что же предопределяет российскую специфику субкультурных образований в молодежной среде, а точнее – их слабую развитость в традиционном для Запада понимании? Три фактора здесь играют основную роль.

Первый – социальная и экономическая неустойчивость российского общества на протяжении последних полутора десятилетий и обнищание основной части населения. Для значительной части молодежи проблема физического выживания отодвигает на задний план потребности, реализуемые в формах молодежных субкультур.

Второй – особенности социальной мобильности в российском обществе. В 1990-е годы молодежь получила возможность в очень короткие сроки добиваться престижного социального положения. Первоначально (в начале десятилетия) это привело к оттоку молодежи из системы образования, особенно высшего и послевузовского: для быстрого успеха (понимаемого как обогащение и достигаемого в основном в сфере торговли и услуг) высокий уровень образования был скорее помехой, чем помощью. Но позже вновь усилилась тяга к получению образования как гаранта личного жизненного успеха. Кроме того, действует фактор «укрывания» юношей от службы в армии. Возможность быстро достичь успеха, стать богатым, в действительности слишком часто основанная на криминале, является тем не менее основой для социальных установок и ожиданий значительной части российской молодежи.

Третий фактор – аномия[4] российского общества в дюрк-геймовом смысле, т. е. утеря тех нормативно-ценностных оснований, которые необходимы для поддержания социальной солидарности и обеспечения приемлемой социальной идентичности. В молодежной среде аномия ведет к парадоксальному сочетанию актуальных оценок и глубинных ценностных предпочтений.

На фоне социальной аномии широчайшее распространение приобретает преступность среди российской молодежи. С 1990 по 2000 г. состав лиц, совершивших преступления, численно увеличился почти в 2 раза, а в возрастной группе 18—24-летних в 2,5 раза. В 2000 г. к лицам, совершившим преступления, были отнесены 932,8 тыс. молодых россиян (14–29 лет), т. е. более половины (53,6 %) всех преступников [7, 273]. Что это означает для современного состояния молодежной среды в России? Расчет на базе официальной государственной статистики показывает, что число молодых россиян, хотя бы раз совершивших преступление (по установленным фактам), составляет пятую часть молодежи в возрасте 14–30 лет. Эти драматические обстоятельства имеют непосредственное отношение к специфике молодежных субкультур в России. Если попытаться выявить черты, свойственные различным субкультурным образованиям в молодежной среде, то наиболее характерна для них связь с криминалом. Кроме того, к ним относятся влияние западной молодежной моды, феномен романтической компенсации повседневной рутины, а также воспроизводство некоторых черт советского прошлого. Эти характеристики могут выступать как основа типологизации молодежных субкультур в России.