– Послушаете же, мистер Гант…

– Я вообразил, – не унимался Гант, – как после гибели одной сестры он немедленно взял в оборот следующую. Возлюбленный двух дочерей Кингшипа. Двух из трёх. Совсем не дурной счёт. И тогда моя склонность к анализу и разнузданность моего ума вдруг слились воедино, и я подумал: три из трех – это был бы ещё более успешный результат для мистера Бада Корлисса, который перевёлся в Колдуэлл в сентября 1950 года.

Кингшип поднялся, вытаращив глаза на Ганта.

– Вздорная мыслишка, – признал Гант. – До неприличия невообразимая. Но, оказывается, легко поддающаяся изъятию из области сомнений. Надо было всего лишь отложить поднос с завтраком в сторону и пройти к книжному шкафу и вытащить оттуда Гордость Стоддарда – Ежегодник за 1950 год. – Он поднял большой том с белым тиснением названия на переплёте из голубой искусственной кожи, который перед тем держал у себя на коленях. – В разделе второкурсников есть несколько интересных фотографий. Одна – Дороти Кингшип, другая – Дуайта Пауэлла, обоих сейчас нет в живых. Ни одной Гордона Ганта; не располагал пятью лишними баксами, чтобы увековечить свою физиономию для потомков. Но у многих второкурсников такие деньги нашлись, среди них… – Он открыл книгу на странице, заложенной обрывком газеты, развернул том на сто восемьдесят градусов и положил его на стол, уткнув палец в один из квадратиков похожей на шахматную доску страницы. Надпись под ним он прочитал по памяти: – Корлисс, Бёртон «Бад», Менассет, Масс., гуманитарное отделение.

Кингшип снова опустился в кресло. Посмотрел на фотографию, размером вряд ли крупнее почтовой марки. Затем посмотрел на Ганта. Тот подался из своего кресла вперёд, к столу, перевернул несколько страниц, указал на ещё один снимок. На этом была Дороти. Кингшип посмотрел и на эту фотографию также. Затем вновь поднял глаза на Ганта.

– Это показалось мне чертовски странным, – заметил Гант. – Я подумал, что вам стоило бы это знать.

– Зачем? – спросил Кингшип бесстрастно. – Куда это должно нас вывести?

– Можно задать вам один вопрос, мистер Кингшип, перед тем, как я отвечу на ваш?

– Валяйте.

– Он никогда не говорил вам, что учился в Стоддарде, не так ли?

– Никогда. Но мы никогда и не разговаривали о таких вещах, – быстро нашёлся Кингшип. – Должно быть, он говорил Мэрион. Мэрион должна знать.

– Не думаю, что это так.

– Почему это? – поинтересовался Кингшип.

– «Таймс». Информацию для заметки дала Мэрион, так ведь? Обычно даёт будущий жених.

– Ну и?

– Ну и, там нет упоминания про Стоддард. А в других заметках про свадьбы и помолвки перечислены все учебные заведения, которые посещали брачующиеся.

– Может, она просто не сочла нужным дать эти сведения.

– Может. Или, быть может, она об этом не знает. Может, и Эллен не знала тоже.

– Отлично, и что вы хотите этим сказать, мистер?

– Не надо сердиться на меня, мистер Кингшип. Факты говорят сами за себя; я их не придумал. – Гант закрыл ежегодник и положил его опять себе на колени. – Тут два варианта. Первый, Корлисс сказал Мэрион, что учился в Стоддарде, и в этом случае, предположительно, имеет место совпадение; он учился в Стоддарде, а затем перевёлся в Колдуэлл; с Дороти он мог быть знаком не более, чем со мной. – Он сделал паузу. – Или другой, он не говорил Мэрион, что учился там.

– Что означает? – перебил его Кингшип.

– Что означает, должно быть, у него были какие-то отношения с Дороти. А иначе зачем ему это скрывать? – Гант глянул на книгу у себя на коленях. – Был ведь кто-то, кто хотел избавиться от Дороти, потому что она забеременела от него…

Кингшип уставился на Ганта.

– Опять вы за своё! Кто-то убил Дороти, потом убил Эллен. Вбили себе в голову эту… эту бестолковую киношную версию и не хотите признать… – Гант лишь молчал в ответ. – Бад? – недоверчиво произнёс Кингшип. Откинулся на спинку кресла. Покачал головой, растерянно улыбаясь. – Ну, что ж, валяйте, – пробормотал Кингшип. – Это же вздор. Чистейший вздор. – Он всё качал головой. – Что вы думаете, этот парень – маньяк? – С улыбкой добавил: – Вбили себе в голову эту вздорную идею…

– Хорошо, – согласился Гант, – это вздор. На данный момент. Но если он не сказал Мэрион, что учился в Стоддарде, тогда он должен быть причастен к гибели Дороти каким-то образом. А если он был знаком с Дороти, а затем – с Эллен, а теперь – с Мэрион, тогда этот парень, непорочный, как ангел, поставил перед собой цель жениться на одной из ваших дочерей! Любой из них!

Улыбка медленно сошла с лица Кингшипа; оно перестало вообще что-либо выражать. Его руки лежали без движения на краю стола.

– Это не такой уж вздор, признаю.

Кингшип снял свои очки. Пару раз моргнув глазами, выпрямился.

– Мне нужно поговорить с Мэрион, – сказал он.

Гант выразительно посмотрел на телефон.

– Нет, – ответил Кингшип опустошённо. – У неё телефон отключен. Она уже не живёт в своей квартире, до свадьбы она остаётся у меня. – Его голос дрогнул. – После медового месяца они поселятся в квартире, которую я обставил для них, – на Саттон-Террас. Мэрион сначала не соглашалась на это, но он её уговорил. Он так благотворно подействовал на неё – теперь мы с нею гораздо лучше уживаемся, благодаря ему. – Какую-то секунду они смотрели друг другу в глаза; Гант – решительно, с вызовом, Кингшип – настороженно.

Кингшип поднялся.

– Вы знаете, где она сейчас? – спросил Гант.

– На той квартире – упаковывает вещи. – Он надел пиджак. – Должно быть, он сказал ей про Стоддард.

Когда они вышли из кабинета, мисс Ричардсон уставилась на них, оторвавшись от развёрнутого у неё в руках иллюстрированного журнала.

– На сегодня всё, мисс Ричардсон. Только уберите бумаги с моего стола.

Она нахмурилась; выражение неудовлетворенного любопытства было написано у неё на лице.

– Да, мистер Кингшип. Счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества, мисс Ричардсон.

Они шли длинным коридором, по стенам которого, вставленные в стеклянные ящики с медными пластинами сверху и снизу в качестве крепления, висели чёрно-белые фотографии. Это были фотографии шахт и открытых разработок, плавильных заводов, аффинажных заводов, печей, прокатных станов, и почти художественные снимки, сделанные крупным планом, готовых труб и медной проволоки.

Дожидаясь лифта, Кингшип заметил:

– Уверен, он ей сказал.

– Гордон Гант? – переспросила Мэрион, вслушиваясь в звучание имени, когда они пожали друг другу руки. – Мы с вами, конечно, не встречались? – Она попятилась назад в комнату, улыбаясь, поймав отца за руку и увлекая его за собой, подняв свободную руку и ощупывая золотую усыпанную жемчугом брошь, приколотую к воротнику своей блузы.

– Блю-Ривер, – сказал Кингшип таким же деревянным голосом, как и в тот момент, когда представлял их друг другу, и стараясь не смотреть дочери в глаза. – Мне кажется, я говорил тебе о нём.

– Ах, да. Вы были знакомы с Эллен, не так ли?

– Совершенно верно, – отвечал Гант. Он сдвинул ладонь ниже по корешку книги, которую прижимал к себе, туда где искусственная кожа переплёта не была влажной, уже жалея о том, что чересчур легко согласился с предложением Кингшипа встретиться с его дочерью; фото Мэрион в «Таймс» никоим образом не могло передать своими серыми точками сияние её глаз, румянец, рдеющий на её щеках, светящееся облако счастья, окутывающее её, как бы говорившее: я выхожу в субботу замуж.

Беспомощно она обвела комнату рукой.

– Боюсь, здесь даже некуда присесть. – Она сделала шаг к стулу, на который были сложены одна на другую коробки с обувью.

– Не беспокойся, – сказал ей Кингшип. – Мы не надолго. На минутку. У меня в офисе осталась ещё куча работы.

– Ты не забыл про сегодняшний вечер, а? – спросила Мэрион. – Жди нас в семь или около того. Она приезжает в пять и, думаю, сначала захочет заехать к себе в номер, в гостиницу. – Она повернулась к Ганту и сказала многозначительно: – Моя будущая свекровь.