– Частично, – сказал Гант.

– Что ж, сожалею. Но слушать не хочу.

– Догадываюсь, что я не сумел потрясти ваше воображение.

– Вы хотите сказать, что вы тогда не понравились мне? Это не так. Совсем не так. Я понимаю, что вами двигали самые лучшие побуждения; к Эллен у вас возникла симпатия; вы проявили… мальчишеский энтузиазм. Но вы нашли ему не лучшее применение; вы сумели причинить мне немалую боль. Ворвавшись в мой номер в отеле, сразу после гибели Эллен, вы опять напомнили мне о происшедшем, в такой момент. – Он страдальчески посмотрел на Ганта. – Вы думаете, я не хотел бы поверить в то, что Дороти не наложила на себя руки?

– Она не делала этого.

– Записка, – сказал он устало, – письмо…

– Пара туманно составленных предложений, которые могли иметь отношение к чему угодно помимо самоубийства – к дюжине разных других дел. Её могли заставить написать это с помощью какой-то уловки. – Гант подался вперёд. – Дороти отправилась в здание Муниципалитета, чтобы выйти замуж. Теория Эллен верна; это доказывает как раз тот факт, что её убили.

– Это ничего не доказывает, – огрызнулся Кингшип. – Здесь нет никакой связи. Вы слышали мнение полиции…

– Квартирный взломщик!

– А почему нет? Почему это не мог быть взломщик?

– Потому что я не верю в совпадения. Совпадения такого рода.

– Признак незрелости, мистер Гант.

Помедлив какую-то секунду, Гант решительно сказал:

– В обоих случаях убийца был один и тот же.

Кингшип устало опёрся руками на край стола, уставившись на лежавшие на нём бумаги.

– Зачем вам нужно снова копаться во всём этом? – вздохнул он. – Вмешиваясь в чужие дела. Что, по-вашему, испытываю я?.. – Сдвинув очки со лба вниз, он привёл их в нормальное положение и начал перебирать страницы гроссбуха перед собой. – А теперь, пожалуйста, уходите.

Гант не сделал и движения, чтобы подняться.

– У меня сейчас каникулы, – начал он. – Я живу в Уайт-Плейнс. Я бы не стал тратить целый час на поездку в Нью-Йорк, чтобы ещё раз пересказать то, что уже говорил в марте.

– И что тогда? – Кингшип устало посмотрел на удлинённое скуластое лицо Ганта.

– В утренней «Таймс» была заметка – в разделе светской хроники.

– О моей дочери?

Гант кивнул. Достал пачку сигарет из нагрудного кармашка.

– Что вы знаете о Баде Корлиссе?

Кингшип молча уставился на него.

– Знаю о нём? – повторил он медленно. – Скоро он станет моим зятем. Что вы под этим подразумеваете, знать о нём?

– Вы знаете, что он встречался с Эллен?

– Конечно, – Кингшип выпрямился. – К чему вы клоните?

– Это длинная история, – заметил Гант. Его голубые глаза под густыми светлым бровями смотрели на собеседника твёрдо, решительно. Он показал рукой Кингшипу на его кресло. – И мой доклад не выиграет от того, что вы будете нависать надо мной, как Вавилонская башня.

Кингшип сел. Руки он продолжал держать на краю стола, как если был готов в любое мгновение подняться снова.

Гант закурил сигарету. Он сидел молча какое-то время, что-то взвешивая в своих мыслях, покусывая нижнюю губу, точно ждал сигнала к началу. Заговорив же, повёл свой рассказ в непринужденной, уверенной манере радиокомментатора.

– Выехав из Колдуэлла, – начал он, – Эллен написала письмо Баду Корлиссу. Мне посчастливилось прочитать это письмо вскоре после её приезда в Блю-Ривер. И на меня оно произвело впечатление, поскольку в нём описывался подозреваемый в убийстве, на которого я чересчур сильно был похож, чтобы оставаться невозмутимым. – Он улыбнулся. – Я дважды прочитал письмо, и внимательно, уж можете представить. В ту ночь, когда Эллен была убита, Элдон Чессер, этот приверженец доказательства prima facia,[23] спросил меня, не была ли Эллен моей подружкой. Возможно, это единственная конструктивная мысль, которая пришла ему на ум за всю его карьеру сыщика, потому что его вопрос заставил меня задуматься про того, кто был настоящим бой-френдом Эллен, – Корлисса. Отчасти, наверно, потому, что надо было разгрузить голову от мыслей про Эллен, которая была в тот момент бог знает где, захваченная вооружённым убийцей; отчасти, потому, что Эллен понравилась мне, и меня заинтересовало, что за парень был у неё. Я размышлял над тем, что было написано в письме, которое я помнил очень хорошо и которое было моим единственным источником информации о моём «сопернике», Баде Корлиссе.

Гант помедлил секунду, затем продолжил.

– Сначала казалось, что там нет ничего; имя – дорогой Бад – и адрес на конверте: Бёртону Корлиссу, что-то вроде Рузвельт-стрит, Колдуэлл, Висконсин. Никаких других подсказок. Но, поразмыслив дальше, кое-что из письма Эллен я всё же выудил и, собрав эти крохи вместе, реконструировал их в более крупный кусок информации касательно Бада Корлисса; в то время это казалось не слишком важным; чисто внешний факт его жизни, а не черта психологического портрета, который я пытался представить на самом деле. Но факт остался фактом, и сегодня он кажется по-настоящему существенным.

– Продолжайте, – вставил Кингшип, поскольку Гант опять сделал паузу, затянувшись сигаретой.

Гант поудобнее откинулся на спинку кресла.

– Во-первых, Эллен писала Баду, что не отстанет в учёбе из-за поездки в Колдуэлл, потому что получит все конспекты от него. Итак, Эллен была старшекурсницей, и это значит, что в программе у неё были курсы, завершающие изучение дисциплин. В любом колледже на завершающие курсы не допускают первокурсников и даже второкурсников. Если у Бада все занятия были общими с Эллен – это значит, что, предположительно, он мог быть второкурсником, но, скорей всего, третьекурсником или студентом выпускного курса.

Во-вторых, в письме Эллен есть упоминание про то, как она провела свои первые три года в Колдуэлле; очевидно, что образ её жизни резко поменялся после гибели Дороти. Она писала о том, что была «безбашенной девчонкой», и далее, думается, я запомнил слова точно, «Ты меня бы не узнал тогда». Что означает, тут уж сомневаться не приходится, что Бад ещё не мог видеть её тогда, в течение тех трёх лет. Такое можно было бы допустить, если б речь шла о крупном, по численности студентов, университете, вроде Стоддарда, но – обо всём по порядку.

В-третьих, колледж в Колдуэлле очень небольшой, одна десятая от численности Стоддарда, как, не мудрствуя лукаво, пишет Эллен. Я справился в Ежегоднике сегодня утром: в Стоддарде учится более двенадцати тысяч студентов; в Колдуэлле – едва ли восемьсот. Более того, Эллен упоминает в письме, что не хотела того, чтобы Дороти поступила в Колдуэлл, именно потому, что это такое место, где все всех знают и знают, кто чем занимается.

Итак, складываем пункты один, два и три: Бад Корлисс, который, будучи, по меньшей мере, третьекурсником, был незнаком с Эллен в начале её четвёртого курса, несмотря на тот факт, что они оба учились в одном и том же очень небольшом учебном заведении, где, насколько я понимаю, вся эта общественная активность здорово мешает учёбе. Всему этому может быть дано лишь одно-единственное объяснение, если совсем коротко, содержащееся в простом факте, факте, казавшемся незначительным в марте, но сейчас, пожалуй, наиболее важном факте, выводимом из письма Эллен: Бад Корлисс перевёлся в Колдуэлл из другого университета, он сделал это в сентябре 1950 года; это произошло в начале четвёртого курса Эллен, после гибели Дороти.

– Не вижу, что… – нахмурился Кингшип.

– И вот мы, наконец, добрались до сегодняшнего дня, 24-е декабря 1951 года, – сказал Гант, раздавив окурок в пепельнице, – когда моя мать, благослови её Господь, принесла своему блудному сыну завтрак в постель, и в том числе – «Нью-Йорк Таймс». И там, на странице светской хроники, упомянута фамилия Кингшип. Мисс Мэрион Кингшип выходит замуж за мистера Бада Корлисса. Представьте моё изумление. При этом имейте в виду, что я отличаюсь не только ненасытным любопытством и развитой склонностью к анализу, но также и особой разнузданностью ума. Для меня это выглядит так, сказал я себе, что новый сотрудник отделения продаж внутри страны решил во что бы то ни стало не оказаться дисквалифицированным, делая ставки на тотализаторе под названием «Кингшип Коппер».