– Не понимаю, как они смогут разузнать, что это был я, – заметил он. – Я в перчатках, так что отпечатков не будет. И меня никто не видел, кроме его и тебя.

– Но представь, что они всё-таки узнали! Или, что они во всём обвинили кого-то другого! Как ты будешь жить после этого? – Он молчал. – Я позвоню отцу сразу, как только окажусь в отеле. Стоит ему всё узнать, я уверена, он позаботится об адвокатах и обо всём. Да, думаю, что всё это будет ужасно. Но скрываться с места…

– Да, это была дурацкая мысль, – сказал он. – Я и не думал, что ты согласишься.

– Но, Бад, неужели ты бы решился на такое дело, ведь нет же?

– Только если бы ничего другого не оставалось, – ответил он и неожиданно сделал широкий поворот налево, съехав с ярко освещённой трассы Вашингтонской авеню и устремившись по дороге, ведущей на север, погружённой в темноту.

– Разве нам не по Вашингтонской? – спросила Эллен.

– Так быстрее. Здесь меньше движение.

– Чего я никак не пойму, – сказала она, постучав сигаретой о край пепельницы в приборной доске, – почему он ничего не сделал со мной там, на крыше. – Она устроилась очень удобно, подложив левую ногу под себя и развернувшись лицом к Баду, согреваясь успокаивающим теплом сигареты.

– Должно быть, вы чересчур бросались в глаза, в таком месте, вечером, – заметил он. – Наверно, он побоялся, что лифтёр запомнит его.

– Думаю, да. Но разве это не было бы менее рискованным, чем привозить меня к себе домой – чтобы там исполнить задуманное?

– Может, он не собирался сделать это там. Может, он замышлял посадить тебя в машину и вывезти куда-нибудь за город.

– У него не было машины.

– Он мог бы угнать. Не такая уж это трудная штука – угнать машину. – На миг его лицо озарил белый свет уличного фонаря, и снова эти отчетливые, будто высеченные скульптором черты погрузились в почти полную тьму, тронутые лишь зелёным рассеянным свечением огоньков приборной доски.

– Небылицы, которые он мне плёл! «Я любил её. Я был в Нью-Йорке. Я чувствовал себя в ответе». – Она раздавила сигарету в пепельнице, с горечью покачав головой. – Боже мой! – ахнула она.

Он бросил на неё взгляд.

– Что такое?

Снова её будто отделила от него стеклянная перегородка – так упал её голос.

– Он показал мне свою зачетку – из Эн-Вай-Ю. Он был в Нью-Йорке…

– Наверно, подделка. У него был кто-нибудь знакомый там в канцелярии. Ему могли сделать такую бумагу.

– Но представь, что нет. Представь, что он говорил правду!

– Он прихватил револьвер против тебя. Это что, не доказательство, что он врал?

– Ты в самом деле не сомневаешься, Бад? Ты уверен, что он не вытащил револьвер, скажем, лишь для того, чтобы добраться до чего-то ещё? Тетрадки, о которой он говорил?

– Он шёл к дверям с пушкой.

– О, Господи, если он и в самом деле не убивал Дороти… – она на секунду замолчала. – Полиция всё расследует, – сказала она решительно. – Они докажут, что он был здесь, в Блю-Ривер! Они докажут, что он убил Дороти!

– Уж точно, – согласился он.

– Но если даже он не убивал, Бад, если вышла… чудовищная ошибка… они не обвинят тебя ни в чём. Ты не мог знать; ты увидел его с оружием. Они никогда ни в чём тебя не обвинят.

– Уж точно, – согласился он и с этим.

Неловко повернувшись, она вытащила из-под себя ногу и скосилась на свои часы, освещаемые сиянием приборной доски.

– Уже двадцать пять минут одиннадцатого. Разве мы уже не должны быть на месте?

Он не ответил ей.

Она посмотрела в окно. И не увидела уличных огней, не увидела зданий. Только угольную черноту полей под черным, достающим до звёзд куполом неба.

– Бад, эта дорога не ведёт в город.

Он не ответил ей.

Освещенный фарами участок автострады, неустанно набегающий на машину, сужался, уходя вдаль; ещё дальше дорога и вовсе пропадала во тьме, превращаясь в абстракцию, доступную одному только воображению.

– Бад, мы не туда едем!

– Чего вы хотите от меня? – вежливо спросил шеф полиции Чессер. Он лежал навзничь вдоль обтянутой вощёным ситцем софы, закинув свои длинные ноги на подлокотник (упор приходился в области лодыжек), непринуждённо сложив на груди руки (на нём была красная фланелевая рубашка) и задумчиво уставившись своими большими карими глазами в потолок.

– Догнать ту машину. Вот всё, что я хочу, – сердито глянув на него, пробурчал Гордон Гант, стоя посреди гостиной.

– Ага, – сказал Чессер. – Ха-ха. Автомобиль тёмного цвета – это всё, что знает сосед; после того, как он позвонил про выстрел, он увидел, как мужчина и женщина прошли вдоль по кварталу и сели в тёмный автомобиль. Автомобиль тёмного цвета с мужчиной и женщиной внутри. Вы знаете, сколько автомобилей тёмного цвета колесит по городу с одним мужчиной и одной женщиной внутри? У нас даже не было описания девушки, пока вы не примчались сюда, будто с цепи сорвавшись. К тому времени они уже могли быть на полпути к Сидар-Рапидс. Или поставили машину в какой-нибудь гараж в двух кварталах отсюда, что не менее вероятно.

Гант мерил комнату размашистыми, неблагонамеренными шагами.

– И что же мы собираемся делать?

– Ждать, и только. Я оповестил патрульных на автострадах? – оповестил. Может, сегодня нам выпадет счастливая карта. Почему бы вам не присесть?

– Вот именно, присесть, – огрызнулся Гант. – Она находится в руках убийцы! – Чессер молчал. – В прошлом году это было с её сестрой, теперь – с нею.

– Опять вы за своё, – вздохнул Чессер и устало закрыл свои карие глаза. – Её сестра совершила самоубийство, – произнёс он медленно, веско. – Я видел записку собственными глазами. Экспертиза почер… – Гант страдальчески простонал. – И кто же убил её? – поинтересовался Чессер. – Вы сказали, что Пауэлл находился под подозрением, только сейчас он уже вне его, потому как девушка оставила сообщение для вас, что он невиноват, и вы нашли у него ту бумагу из Нью-Йоркского Универа, из которой видно, что его, похоже, вообще не было в этих краях прошлой весной. И если единственный подозреваемый ничего не совершал, то кто это сделал? Ответ: никто.

В голосе Ганта звенело раздражение человека, уже в который раз повторяющего одно и то же:

– В её сообщении сказано, что у Пауэлла есть идея, кто этот человек. Убийца, должно быть, узнал, что Пауэлл…

– До сегодняшнего вечера не было никакого убийства, – меланхолично процедил Чессер. – Сестра совершила самоубийство. – Он распахнул глаза и окинул потолок оценивающим взглядом.

Гант ещё раз свирепо посмотрел на него и снова принялся исступлённо кружить по комнате.

– Что ж, – начал Чессер после нескольких минут молчания. – Кажется, мне удалось полностью реконструировать события.

– Да-а? – протянул Гант.

– Да-а! Вы же не думаете, что я лежу здесь только из лени, не так ли? Это такой способ мыслить, подняв ноги выше головы. Кровь приливает к мозгу. – Он прокашлялся. – Преступник проник в дом без четверти десять – сосед слышал звон стекла, но не придал этому значения. Нет никаких признаков, что он побывал в других комнатах, так что, должно быть, он решил начать с комнаты Пауэлла. Пару минут спустя приходит Пауэлл с девушкой. Взломщик оказывается блокирован наверху. Он прячется в шкафу Пауэлла – вся одежда сдвинута в одну сторону. Пауэлл и девушка проходят на кухню. Она готовит кофе, включает радио. Пауэлл поднимается наверх повесить пальто, а, может, он услышал какой-то шум. Взломщик выбирается из шкафа. Он уже пытался открыть чемодан – мы нашли на нём отметины от перчаток. Он заставляет Пауэлла открыть его и роется в вещах. Всё разбросано по полу. Может быть, он что-то находит, какие-то деньги. Ну и, Пауэлл кидается на него. Тот стреляет в Пауэлла. Вероятно, паника, вероятно, он не собирался в него стрелять – они никогда не собираются, берут с собой пистолеты, чтобы только попугать людей. А кончают всегда тем, что застреливают их. Пуля сорок пятого калибра. Скорее всего, армейский Кольт. Миллион таких ходит сейчас по рукам. Следующим случилось то, что девушка побежала наверх, – те же отпечатки на дверной раме, что и на чашках и утвари на кухне. Преступник запаниковал, у него не осталось времени на раздумья – и он принуждает её покинуть дом вместе с ним.