— Аня! Как ты похорошела!

— Полнеем, Коля, на старости лет, — смутилась Аня. — Годы идут. Вон уж сын скоро меня перерастет. Смотри, какой он у нас…

— Заякин-младший, — с гордостью представил Сергей сына. — Николаем назвали.

Заякин-младший сосредоточенно тянулся к кузнечику. Это был здоровый полный мальчуган, очень сильно похожий на Аню, но унаследовавший что-то и от Сергея.

— Дядя, ты — красноармеец? — очень чисто произнес мальчик.

— Да. Да. Красноармеец.

— Дай, дядя, дай, — сказал мальчик, очутившись на руках у Николая и ухватившись за ордена и медаль на его груди.

— Ой, Коленька, — остановила его мать. — Тебе это нельзя. Вот когда вырастешь большой, и сам заслужишь такие…

— Только не такие, Аня, только не такие!.. Пусть лучше получает ордена за изобретения, за подвиги в труде, за что угодно, только не такие…

— Твои бы слова да сбылись, — вздохнула Аня. — Вот растишь, растишь таких и не знаешь, что их ждет впереди,

— Что мы здесь стоим? — опомнился вдруг Сергей. — Как у тебя со временем, Коля?

— До десяти вечера свободен, но ко мне должен подойти товарищ. А вот и он идет…

Остановились вдали от лагеря на берегу небольшой речушки.

Аня вытащила из сумки и расстелила на траве скатерку, потом начала выгружать из корзины продукты. На тарелке появились румяные пирожки, уральские шаньги, беляши.

— Ого! — не выдержал Николай и, взяв пирожок, повертел перед собой. — До чего аппетитны! Я ведь такие не едал, пожалуй, с тридцать седьмого года, когда последний раз был дома.

— Ну вот, а ты говорил, зачем везти столько продуктов, — упрекнула Аня мужа. — Они здесь, конечно, не ходят голодные, но ведь это-то домашние… Ешь, Коля, ешь.

Разговаривая с Сергеем, Николай прислушивался и присматривался к тому, что делают Андрей и маленький Коля.

— Бултых! Бултых! — восторженно кричал мальчик, стараясь закинуть камешек в воду, и вслед за этим раздавался заразительный смех. Смеялись оба — и Коленька, и Андрей. Они уже успели крепко подружиться.

— Мужчины, к, столу, — позвала Аня. — Андрей, Коленька, идите завтракать.

Андрей при виде разложенного на скатерке угощения тоже не удержался от восклицания:

— Ого! Не часто же нашему, брату такое встречается.

— Истосковались вы, ребята, как я гляжу, по дому, — заметила Аня. — Ох и истосковались! Скоро демобилизуетесь?

— По закону, надо полагать, к осени будущего года. А там, кто его знает, как будет. Обстановка, сами знаете…

— Да, вы слышали сегодняшнее сообщение ТАСС? — спросил Сергей. — В чем тут дело? Иди я перестал понимать свой родной язык? Иностранная печать сообщает о концентрации немецких войск у наших границ. А мы то ли опровергаем это, то ли говорим: и без вас знаем это. Растолкуйте хоть вы, военные люди… Может, вы понимаете?

— Сообщение мы слышали, — отозвался Николай. — И, язык, действительно… А впрочем, может, так и надо сообщать. Черт его знает! Одним словом, паршивая обстановка.

— Будет война?

— Да я думаю, что не избежать, — ответил Николай.

— А почему ты так убежден в этом?

— Германия, небось, вкусила сладость побед и на этом не остановится. А наша земля немцам всегда снится. Сам видишь, неспроста самолеты почти каждый день нарушают границы. И летчики их тоже, небось, не случайно теряют направление… Это ведь зря не бывает.

— Что известно о Федоре? — спросил Николай, чтобы сменить разговор.

— Ну, ему, брат, повезло. Женился на дочери влиятельного человека. Держится солидно. Голос даже стал воркующий. Животик, конечно, появился. И жена у него этакая фуфрышка…

— Ну зачем ты так издеваешься над ним? Работать-то он умеет. Это у него не отнимешь, — заступилась Аня. — Разве плохо, что он старается нравиться людям? Что жить хочет получше? Это ты только как ошалелый носишься, не задумываясь, приятен ты людям или нет. Да и жена его вовсе не плохая.

— Ого! Что я слышу? Аня стала настоящей образцово-критической женой. Может быть, и мы, Андрюша, когда-нибудь попадем в руки таких и так же вот будем мучиться, а?

— А что с вашим братом церемониться, — отпарировала Аня.

Под вечер Заякиных проводили на автобусную станцию. В лагерь возвращались медленно, оба задумчивые. Даже Андрей вопреки своему обыкновению перестал балагурить.

— Тебе скучно, друже? Жалеешь, что потерял выходной?

— Нет. Завидно, браток, что люди могут, жить иначе, чем мы.

— Уж не влюбился ли ты, случайно?

— Похоже. В хорошую семью. В такую, как у этих. Но нам это пока не положено.

День приближался к концу. Огромный раскаленный диск солнца, казалось, застыл над горизонтом. Стало прохладнее.

Никто не подозревал, что следующего мирного воскресенья придется ждать долгие годы, а для многих этот день был последним выходным днем.

Расплылась и померкла вечерняя заря. Стало тихо. Лишь в траве не прекращались смутные шорохи, да изредка в сумрачной дали сонно и картаво трещали коростели и раздавались быстрые очереди перепелиных криков.

В полночь за рекой пробасил старый петух, и через несколько секунд его собратья, словно сконфуженные опозданием, хором повторили на разные голоса ту же нехитрую мелодию.

Еще не успела окончательно спуститься на землю густая тьма, а небо на востоке начало бледнеть и скоро над горизонтом обозначилась алая полоска. Начали гаснуть звезды.

Николай медленно дошагал до крайних палаток батареи и, остановившись, долго прислушивался к просыпающемуся птичьему щебету.

Со стороны штаба полка показалась фигура приближающегося человека.

— Дежурный!

— Я! — ответил Николай вполголоса.

— А, Коля…

Это был лейтенант Лаченко, дежуривший по штабу полка.

— Как у тебя? Все в порядке?

— Все в порядке, товарищ лейтенант.

С таким же вопросом мог обратиться к Николаю любой дежурный, но слова лейтенанта звучали по-особому. Бывший командир батареи, теперь начальник боепитания, считал себя частью батареи и спрашивал о ней, как о своей семье.

— Знаешь новость? Капитан Гусев приехал, — сказал он.

— Да ну?

— В одиннадцать прикатил. Сейчас спит у меня в палатке.

Гусева ждали только к осени. И неожиданное возвращение его радовало обоих.

Лаченко ушел. Николай снова зашагал между палатками. Присесть он боялся: еще заснешь!

Мысли снова и снова возвращались к рапорту об отпуске. Хотя прошла уже неделя, ответа пока не было.

Надо было подумать и о будущем. Если не будет войны, то в следующем году его должны демобилизовать. Об аспирантуре пока нечего и мечтать: экзамены не сдать. Придется года два поучительствовать. Что ж! Тем лучше. Нина будет к тому времени врачом. В этом году надо быть побережливее в отношении денег. Не велико, правда, жалование помкомвзвода, но можно все-таки накопить хотя бы на приличный костюм. Не ждать же помощи от отца и братьев.

Долгое время Николай считал, что Нина для него потеряна навсегда. Но что бы он ни делал, первой мыслью его было: «А что бы подумала Нина, что бы она сказала?» И всегда ему хотелось, чтобы Нина могла одобрить его, чтобы ей не было стыдно за него.

— Тра-та-та-та-та! — прорезал тишину сигнал боевой тревоги.

— Тревога! — закричал Николай и, придерживая противогазную сумку, кинулся в палатку за планшеткой, биноклем и буссолью.

Выбегая обратно из батареи, он почувствовал учащенное биение сердца и какой-то холодок в груди, как перед штыковой атакой. Сколько раз он слышал эти звуки сигнала тревоги, и каждый раз чувствовал все то же. К этим звукам невозможно привыкнуть.

В палатках уже стоял ровный гул торопливого движения множества людей, слышались сердитые окрики младших командиров, лязг металла.