Пришел с урока Сергей. Аня не видела его после райкома. Он сразу оттуда прошел на урок. Уже по тому, как он переступил порог, Аня поняла, что он весь кипит. Сергей встал у двери и грозно спросил Кравцова:

— Вы очень спешите, гражданин?

— Да. Да. Спешу. И очень, — ответил Кравцов, стараясь прорваться к выходу, но Сергей загородил проход.

— Очень сожалею, но вам придется задержаться. Сначала послушаем ваши отзывы о моем уроке. А то получается так: вы подслушиваете мои уроки, а мне ничего не говорите о моих недостатках. Стаж, как вы знаете, у меня маленький. Всего второй год работаю.

— Ах, вы вот о чем! — улыбнулся Кравцов. — Я проходил по коридору и услышал заразительный смех на вашем уроке. Любопытно.

— Не врите! — оборвал Сергей. — Носки ваших ботинок видны были с самого начала урока. Учащиеся подсчитали, сколько раз вы переставляли ноги. Они и раньше меня предупреждали, но я не хотел верить. Для чего вы шпионите за мной? Все еще не можете успокоиться?

Аня не знала, как остановить мужа, и в поисках помощи оглядывалась по сторонам. Антон Антонович, не любивший уединяться в директорском кабинете, как всегда, сидел на диване, но выражение лица его было такое, что нельзя было понять: то ли он давится от смеха, то ли готов разразиться бранью. Иван Семенович, стоявший у окна, саркастически улыбался.

— Я жду ответа! — грозно сказал Сергей.

— А у меня нет намерения отвечать человеку, потерявшему политическое доверие, — с вызовом ответил Кравцов.

— Ясно! — заключил Сергей. — Убирайтесь отсюда? Кравцов, выбираясь из учительской, запнулся и чуть

не растянулся на пороге.

— Ничего себе типус, — проговорил Иван Семенович в наступившей тишине.

— Глаза… Глаза какие… — прошептала Ядвига Станиславовна. — Как у пойманной крысы. И злость и страх… Боже, сколько ненависти!

Сергей, как будто позабыв о Кравцове, сел рядом с директором и заговорил совсем о другом. Аня никак не могла выбрать момент, чтобы спросить, чем кончилось дело в райкоме.

— Вы помните, Антон Антонович, — говорил Сергей, — я осенью говорил вам, что учащиеся не верят мне. Все ведь прошло.

— Я рад за вас, Сергей Петрович, и я ведь знаю об этом. Вы поняли, почему они не верили?

— Из-за Кравцова.

Антон Антонович молча кивнул головой. Аня воспользовалась наступившей паузой и спросила:

— Как дела в райкоме?

— Подтвердили прежнее решение. Исключили.

— За что же, за что, Сережа? Ведь все же неправда, ведь все же выяснилось.

— Все клеветнические обвинения отпали, но осталась формулировка «за моральное разложение». И все равно я это так не оставлю. В обком обращусь, а если понадобится — до ЦК дойду.

— Правильно, — сказал Антон Антонович.

Весна в этом году была странная, неуютная. Снег растаял нудно — без тепла и солнца. По небу без конца рыскали угрюмые облака.

В мединституте двадцать девятого апреля занятия шли кое-как. Да и не до того было. У всех предпраздничные заботы в голове.

В комнате профкома заведующая культмассовым сектором комитета комсомола Зина Кожевникова бойко распределяла билеты в кино.

— Третий курс! Подходи!

Раздавая билеты, Зина ловко и умело комбинировала; чтобы удовлетворить желания товарищей. Она была прекрасно осведомлена, кому и с кем хотелось бы оказаться рядом во время сеанса. Занятая этим чрезвычайно важным делом, она даже забывала обидеться, когда какой-нибудь паренек, который нравился ей, просил посодействовать насчет «местечка» рядом с другой.

— Кто следующий? Почему четвертый курс запаздывает? А, Костя! Что это ты мнешься тут? — спросила она, обратив внимание на студента в поношенном костюме. — Я тебе приготовила счастливый билет. Не ошибешься.

Костя был без ума от Клавы, но та, по глупости, сказала ему что-то обидное. И вот ходит парень сам не свой…

— Ой, Зина!

— Молчи. Ступай переоденься. Галстук перемени. Все устроено.

Зина проводила его взглядом. Костя, не помня себя от радости, кинулся к двери, но едва не столкнулся там с Васей Родионовым.

— Ты что? Окосел? — грубо окликнул его Родионов, но тот уже скрылся в коридоре.

Родионов подошел к столу и сел в кресло против Зины.

— Что это с Костей? — спросил он, поправляя складку на брюках.

— Ничего. Счастливый билет получил. Только и всего.

— А мне не оставила?

— С Ниной? Напрасные хлопоты, Вася.

— Никитина не в моем вкусе.

— Ха! Давно это ты так заговорил?

— Давно? А хотя бы с сегодняшнего дня.

— Ребята! Сенсация! Стенгазета новая! — крикнул кто-то в дверь.

В один миг комната опустела.

— Ну, давай билет, — сказал Родионов. — Надо посмотреть, как реагируют ребята. Как-никак, я все-таки редактор.

После ухода Родионова Зина подождала несколько минут, но никто не шел больше за билетами. Рассердившись, она скомкала оставшиеся и сунула в портфель: если надо, пусть теперь ее ищут. Не обязана она каждому на подносике доставлять.

В нижнем этаже около стенгазеты толпились студенты.

Зина хотела назло Васе Родионову пройти мимо, но в глаза ей бросились яркие рисунки последнего столбца, Она издали увидела карикатуру на Нину. Художник несколькими штрихами передал не только сходство, но даже характер ее.

— Что ты тут намалевал? — зло спросила она, пробираясь к газете.

Карикатура была едкая. Нина нарисована убегающей от хорового кружка за длинными рублями. Вслед неслись слова с нотными знаками: «Вернись, мы все простим…» А внизу было пояснение: «В погоне за заработком Нина Никитина перестала заниматься в хоровом кружке».

Зина растерялась. Как к этому отнесется, как примет это Нина? Формально все тут правильно, но карикатура была явно рассчитана на то, чтобы унизить, ошельмовать ее.

Кругом смеялись. А Зине трудно было защищать подругу. В последнее время она сама перестала понимать ее. Зачем ей действительно надрываться в работе? Летом прошлого года работала дежурным врачом при клинике, а теперь в «Скорой помощи». Стала молчаливой, замкнутой. Все время только работа и учеба. Даже в выходной день — в библиотеке…

В общежитии Нины не было. Зато она оставила Зине записку, в которой просила принести билет в кино.

Сама она должна забежать в дежурку «Скорой помощи».

Было холодно. Часы показывали уже без трех минут одиннадцать, а Зина, ожидая подругу, все стояла на улице. Наконец в вестибюле прозвенел последний звонок. Ждать больше не было смысла.

«Дура! — мысленно ругалась Зина. — Этой глупости еще только не хватало. На торжество Васе Родионову — этому маменькиному сынку».

После кино Зина, не дожидаясь Клавы, торопливо пробралась к выходу. Та, правда, и не нуждалась, кажется, в ней: нашла общий язык с Костей.

Зина торопилась поскорее добраться до общежития и поговорить с Ниной по душам, пока никто не помешает.

Но Нины в комнате не было. Зина испугалась и, сбежав вниз, позвонила в «Скорую помощь».

— Врач Никитина ушла отсюда два часа назад, — ответили ей.

Замерещились всякие несчастья. Подумалось, что Нина, узнав о карикатуре, решилась на какую-нибудь глупость. С этими мыслями Зина выбежала из общежития.

Нину она увидела на главной улице. Казалось, что она очень устала и придерживается поближе к стенам домов.

— Из-за меня в кино не ходила? — виновато спросила она.

— Ты была в институте?

— Ты о стенгазете? Я знаю.

— Хорошо хоть это, — вскипела Зина. Уже в комнате она зло напала на Нину:

— Думаешь все деньги одна заработать? Никому не оставить?

— И ты то же самое, как все, — вяло откликнулась Нина.

— Что же… На чужой роток не накинешь платок. И без меня об этом говорят достаточно.

— Но ведь скоро нам самим придется решать судьбу больных. Бороться за них… За жизнь бороться… Тогда рядом не будет доктора Пронина и доцента Колесниченко…

— Вот-вот! — окончательно разозлилась Зина. — Так и будем говорить на комсомольском собрании. По-твоему выходит, что из нашего института выходят одни неучи. А ты будешь исключением. Правильно говорят: перехвалили тебя, да нашлись сердобольные покровители…