– Теперь не скоро. Только под Мало-Степанцом, – ответил Глеб.

Легковая машина – это все-таки не большегрузная фура, так что в родимый город мы добрались хоть и поздно вечером, но в тот же день.

Дети наши были по-прежнему в лагере отдыха. Мама с папой скорее всего на даче. Словом, домой мне ехать не хотелось. Я чувствовала, что после перенесенных волнений мне будет невмоготу одной слоняться по пустой квартире, потому и попросила Глеба подвезти меня к дому, в котором жила моя подруга Татьяна.

Его друга Константина мы высадили раньше, а Володя сидел рядом с Глебом, опять уступив ему руль, – наш город он знал плохо.

Поскольку Глеб учился с нами в одной группе, он, естественно, хорошо знал мою закадычную подругу Татьяну Шедогуб. Мне достаточно было сказать ему:

– Подбрось меня к дому Татьяны, – и он, не спрашивая куда, направил машину к ее дому.

Танька, пожалуй, единственный человек, кроме самых близких родственников, к которой я могу прийти со своими печалями в любое время дня и ночи, не размышляя, прилично это или неприлично.

Глеб и Татьяна отчего-то всегда недолюбливали друг друга и все пять лет учебы только тем и занимались, что вышучивали каждый поступок неприятеля, каждый жест. Глеб первый стал звать ее Татьяна Душегуб. А молодые авторы каким-то образом узнали про эту кличку. И, озлясь на критикессу, реанимировали ее. Татьяна, не мудрствуя лукаво, именовала Глеба Хлебом Вонярским.

– Душегуб во второй раз замуж не вышла? – высаживая меня у дома подруги, небрежно поинтересовался Глеб.

– Не вышла. Ждет, когда ты с женой разведешься, – пошутила я. – Поняла, что без тебя все ее замужества обречены на провал.

– Передай, чтобы не ждала. Скажи, я ее благословляю, так что теперь ей повезет.

– Передам.

Почему между людьми без причины возникает неприязнь? Между теми, кто не сделал друг другу ничего плохого. Татьяна всегда была девушкой видной. Статная, русоволосая, с глубокими зелеными глазами. На мужчин она нападала с яростью дикой кошки. Не потому, что была, как теперь говорят, склонна к нетрадиционной половой ориентации, а потому, что считала их всех похотливыми кобелями и первым делом принималась оттачивать на них свой острый язычок, создавший ей впоследствии славу самой язвительной и злой журналистки края.

Литературный мир шутил, что Татьяне надо было вручать не «Золотое перо» – ежегодный приз лучшему журналисту, а «Золотое жало».

Каким образом ее бывшему мужу удалось склонить Татьяну к браку, остается только гадать. Потому, что он и был как раз тем самым кобелем, и это моментально понимали все, кроме такой умной и проницательной Шедогуб.

Супруги разошлись, но, кажется, Вадим – ее бывший – продолжал по-своему любить Татьяну. Правда, на этот раз безо всякой надежды. Шедогуб, как говорят французы, уходила уходя.

Специально для Таньки я надела свои новые очки и позвонила в дверь. Долго и нахально. Как молодой автор, не сомневающийся в собственной гениальности. Татьяна курировала городскую ассоциацию молодых журналистов.

Подруга открыла на звонок дверь и посмотрела на меня с профессиональной строгостью:

– Девушка! Я принимаю в рабочее время, в редакции газеты. Кто вам дал мой адрес?.. О Господи, Решетняк! У тебя что, крыша едет?

– Переночевать пустишь? – Я решила не обращать внимания на всякие гнусные инсинуации.

– Дай сначала закрыть рот, а то я, кажется, вывихнула челюсть. «Мария Ивановна, как вы могли стать валютной проституткой?» – «И не говорите, девочки, повезло, наверное!»

– Анекдот с бородой, Шедогуб!.. Тебе привет от Глеба Винярского. Просил передать, чтобы ты его не ждала и выходила замуж.

– Ты подружилась с Вонярским?

– Он подвез меня к твоему дому.

– А... Ну Бог с ним! Лучше скажи мне, чего это ты так вырядилась?

– Вот и Глеб удивлялся.

Я хотела наклониться, чтобы снять с себя новые босоножки на высоченном каблуке – знак моего нового имиджа, как в это время что-то больно укусило – или ужалило? – меня в ногу. От неожиданности я села прямо на пол в Танькиной прихожей, а прямо над моей головой кто-то громко захохотал грубым мужским басом:

– Ха-ха-ха!

– Петька! Немедленно скройся с моих глаз! Что за гнусная птица...

– Птица? – спросила я слабым голосом.

– Да попугай же! – досадливо пояснила Татьяна, помогая мне подняться. – Понимаешь, не терпит голые женские ноги и клюется, как глупый петух!

Ах да, недавно один знакомый Танькин журналист уехал на постоянное жительство в Америку и подарил ей своего попугая ара по кличке Петька. В прошлый свой приход я была в брюках и потому избегла нападения птицы. Кстати, похожей на желчного старика пенсионера. Наверное, по причине того, что почти все его когда-то роскошные перья выпали, и он имел весьма облезлый и совсем непрезентабельный вид.

– Может, тебе отдать его куда-нибудь в живой уголок?

Петька отчетливо возмущенно фыркнул.

– Не обращай на него внимания, – махнула рукой Татьяна.

– Петька – глупый петух! – очень похоже на Танькин голос передразнил ее попугай. – Вор-рона!

– Ты доболтаешься! – пригрозила Танька. – Отдам тебя Марату.

Марат – огромный соседский дог, которого, по-видимому, боялся Петька. Он улетел в коридор и продолжал оттуда бурчать:

– Марат! Марат!

И при этом глухо лаял.

Татьяна обреченно вздохнула и сказала:

– Короче, что у тебя стряслось?

– Короче не получится, – невольно повторила ее вздох я, стаскивая с головы надоевший парик. – Потому как история моя длинная и страшная.

Я произнесла это безо всякой патетики, но Татьяна все еще ничего не понимала.

– Читаешь какой-нибудь триллер?

– Скорее пишу его прямо набело в книгу жизни. Собственной кровью. А если точнее, кровью Артема.

– Белла, ты никогда не была склонна к дешевой мелодраме, это не твой жанр. Что случилось? Откуда эта патетика? Разве ты не поехала в рейс со своим мужем?

– Поехала. Только рейс уже закончился.

– Вот и ладушки! В чем же тогда трагедия?

То ли оттого, что я наконец почувствовала себя в безопасности, то ли из-за Танькиного участливого взгляда напряжение наконец отпустило меня. Зато навалилась слабость. Мне стало жалко Артема, Сашу, себя... Неужели это все случилось с нами только потому, что мы захотели иметь побольше денег? Не украденных, заработанных... К глазам подступили слезы.

Татьяна усадила меня в кресло и протянула стакан резкого холодного кваса – она делала его сама.

– Только без слез! Пожалуйста, выпей, успокойся и расскажи мне все с самого начала.

В обычное время Таньку хлебом не корми, дай только похохмить, но сейчас в глазах ее не было и тени насмешки. Она слушала меня не перебивая, лишь однажды повторила вслед за мной:

– Дырка во лбу при выстреле из «макарова» в упор. О какой дырке речь? Да ему просто разнесло бы полчерепа. Я, конечно, не большой знаток баллистики, но тут что-то не стыкуется.

– Какая разница! – устало отмахнулась я.

В этом месте моей речи – да и самой реакции – мой мозг попытался пробуксовать. Как это, какая разница? Убить человека для меня уже семечки?! Но оказывается, я даже думать не хотела о самом слове «убийство» применительно ко мне. Ерунда это все, господа присяжные! Этого не может быть никогда!

– Не скажи. А что, если этот бандит просто пугал тебя? Отвлекал от собственной персоны. Посмотри на себя – какой из тебя снайпер? Из Чечни она приехала! Только круглый идиот мог в такое поверить.

– Нет, это для него слишком сложно. С одной извилиной такого не придумаешь.

– Странная ты женщина, Решетняк, я тебя хочу успокоить, а ты предпочитаешь верить какому-то бандиту. Мазохизмом заболела? Давай, ковыряй свою рану! Чего ж ты тогда ко мне пришла, а не в милицию с повинной: «Арестуйте меня, я убила человека!..» Слова какие-то театральные, аж противно! Вот что, подружка, у меня есть импортная пена для ванны...