Недавно я прочла статью одного ученого, который описывал невероятные случаи излечения людей от самых серьезных болезней при помощи смеха и хорошего настроения. Пусть и Артем посмеется!

Я полна уверенности, что теперь между нами все будет хорошо и больше не останется никаких недомолвок. А насчет того, что он мне изменял... Лилии он говорил, что этого не было. А мне – полностью противоположное. Но даже если изменял, соглашусь я на развод?

Как бы трудно ни было осознавать, что он предпочел мне какую-то другую женщину, я все равно согласна впредь безропотно – или небезропотно – терпеть эту муку.

Дело не в моей боязни одиночества или того, что я сама не сумею воспитать наших детей. Дело в том, что я вдруг поняла: уйдет Артем, и другого такого мужчины у меня больше не будет. Моего мужчины. Любимого. Единственного.

Но чего вдруг я стала настраиваться на разлуку? Надо бороться за свое счастье!

В приемном отделении меня встретила та же медсестра Шура. По ее отстраненно-холодному взгляду я поняла: она меня не узнала!

Можно было бы вообще так и играть до конца эту роль роковой юной блондинки, – ведь местные врачи не поняли бы жену, которая бросила истекающего кровью мужа и уехала.

– Девушка, вам кого?

– Я приехала к раненому Решетняку.

– Мы пропускаем только близких родственников.

Елки зеленые! Ну и порядки пошли в сельских больницах! Уж если и здесь ввели пропускную систему!.. Еще не хватало, чтобы Шура потребовала у меня документы.

– Ни фига себе! – юным голосом капризно проговорила я. – Звонят, я еду в такую даль, а теперь меня еще и не пускают.

– Вы сестра больного?

– Я его жена.

Отчего-то мое известие так ошеломило Шуру, что у меня появилась надежда: документы показывать не придется. Она быстро ушла куда-то, бросив мне на ходу:

– Минуточку!

Интересно, какой она представляла себе жену Артема? Хуже? Лучше? Старше?

Шура вернулась и скороговоркой выпалила:

– Всеволод Илларионович – лечащий врач вашего мужа и главврач больницы – попросил вас прежде пройти к нему. Его кабинет – налево по коридору.

Мое сердце ухнуло куда-то вниз и ноги стали ватными.

– Зачем я понадобилась главному врачу? Он со всеми женами пациентов разговаривает? Вы что-то от меня скрываете, и операция Артема прошла вовсе не так успешно, как мне говорили?

От страха я сразу выпала из образа и так разволновалась, что едва не стащила парик и не бросилась бежать в палату к Артему, сметая все на своем пути.

– Женщина! – строго сказала Шура; наверное, таким тоном она всегда прекращала истерики нервных родственников. – С вашим мужем все в порядке. А то, что Всеволод Илларионович захотел вас увидеть... Главному врачу виднее.

Последнюю фразу она произнесла менее уверенно. Наверное, и сама недоумевала, что ее шеф хочет мне сказать.

Нет, она меня успокаивает. Сейчас врач скажет что-нибудь страшное... Иначе зачем еще я ему понадобилась?!

Определенно, в последнее время со мной происходит что-то неладное. То в самую трудную минуту я становлюсь спокойной как слон, то ни с того ни с сего начинаю трястись как в лихорадке. Чего мне бояться какого-то главврача?!

Сжав зубы, я пошла налево по коридору. Чего стоять и гадать, когда проще встретиться наконец с этим Всеволодом Илларионовичем.

Потому я постучала в его дверь куда более решительно, чем сама была настроена.

– Входите!

При виде меня Всеволод Илларионович – наверное, он здесь один такой: значительный, импозантный – поднялся и вышел из-за стола. Это был тот самый врач, который воспринял меня как любовницу Артема. По крайней мере я его отношение к себе так поняла.

Он подошел поближе, оглядел, едва сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, и довольно покивал головой:

– Значит, это все-таки вы!

Пришлось согласиться, что я – это я. И снять темные очки, чего при Шуре я не стала делать.

– Я хотела бы объясниться, – робко начала я.

– Не надо, – сказал он.

– Но вы можете подумать, что я бросила истекающего кровью мужа на чужих людей...

– Для настоящей медицины нет чужих и своих, все больные – просто пациенты.

– В идеале.

– Пусть будет в идеале, – согласился он. – Ну а сейчас-то переодевание зачем?

– Хочу мужа порадовать.

– Порадовать или озадачить?

– Уточняю: взбодрить. Почему-то мне всегда казалось, что ему нравятся блондинки.

– Что ж, это больному не помешает. Кажется, он заскучал, не успев прийти в себя. И я его понимаю.

– Зато я не понимаю, – не выдержала я, – что вы можете понимать, не зная, что с нами случилось!

Вот это я накрутила! Но меня возмутила самоуверенность врача. Он не захотел даже выслушать моих объяснений.

– Почему же не знаю. Лев Гаврилович – мой хороший приятель. Вообще-то свои служебные тайны он со мной не обсуждает, но если случается что-то неординарное и в чем нет большого секрета, рассказывает. И временами он даже позволяет мне пофантазировать, выдвигать свои версии того или иного происшествия. Вы ведь знаете, о ком я говорю?

– О Могильном, – кивнула я.

– Несмотря на свою зловещую фамилию, Лев очень оптимистичный человек... Минуточку, а то я забуду!

Всеволод Илларионович вернулся к своему столу, открыл ящик и достал из него пачку денег.

– Вот, возьмите, – сказал он. – Я заплатил из них медсестре, чтобы она просидела ночь у постели вашего мужа. У нас как-то принято, чтобы это делали близкие родственники... Нет в штате сиделок! Есть две ночные медсестры, но им некогда сидеть всю ночь возле кого-то одного!

Главврач почему-то разозлился, и я, чтобы его отвлечь, вернула разговор в прежнее русло:

– А чья версия, что я – жена шофера?

– Моя! – сказал он гордо. – Теперь могу признаться: на вас я заработал ящик коньяка!.. Уверен, Лев будет возмущаться, что я использовал свои кое-какие профессиональные знания. Но в споре этот пункт мы не оговаривали...

– А какие именно знания?

– Я утверждал, что последние сорок – пятьдесят минут водитель Решетняк не мог вести машину, так как пребывал в бессознательном состоянии.

– Ну и что же? Разве не могла его подменить просто попутчица?

– Попутчица вряд ли повела бы себя так самоотверженно. Она скорее всего просто бы сбежала, ну в крайнем случае позвонила бы в милицию. А если не хотела, чтобы ее допрашивали как свидетеля, вообще могла не позвонить. И не сбежала бы после того, как доставила пострадавшего в больницу... Я получил удовольствие, выстраивая эту логическую цепочку!

Всеволод Илларионович потер руки, а я подумала, что он по натуре романтик и скучает в селе, где происходит так мало волнующих душу событий. Конечно, как говорила медсестра Шура, преступность могла добраться и сюда, но вряд ли к нему на хирургический стол так уж часто попадали мужчины с огнестрельными ранениями...

– Извините, а не могла бы я повидать своего мужа?

Как ни хотелось мне прерывать разговорчивого врача, но сжигавшее меня нетерпение оказалось сильнее.

– Простите, – спохватился главврач и совсем по-мальчишески покраснел. – Действительно, растоковался! Но утереть нос профессионалу – что может быть слаще!.. Пойдемте, я провожу вас... Реанимационного отделения у нас пока нет, но свежеоперированные больные имеют отдельную палату.

Он открыл дверь палаты и сказал, точно мяч бросил в нее:

– Решетняк, к вам приехала жена!

Мой муж лежал на какой-то странной кровати с рычагами, которые, видимо, не только регулировали ее по высоте, но и давали возможность перемещать больного с минимумом неудобств для него.

Поскольку мне не приходилось быть в больнице лет десять, я приятно удивилась тому, как может оснащаться сельская медицина.

Не то чтобы я думала только о такой вот ерунде, глядя на бледного, заросшего щетиной мужа – он всегда брился до синевы, – просто такие мысли промелькнули у меня в голове, наверное, для того, чтобы смягчить шок, который я испытала при виде любимого мужа.