— Наш час настал! — объявил Митридат своим генералам. — Сейчас или никогда! Если мы не заставим римлян убраться из Азии, черед десять лет они сожрут нас!

Митридат уже давно втайне готовился к этой войне, и потому у него были и войска, и четкий план действий. Потребовалась всего пара месяцев, чтоб довести численность армий до гигантской цифры в триста тысяч человек. Двести пятьдесят тысяч пехотинцев, вооруженных кто по восточному, кто по римскому образцу, сорок тысяч отменной конницы: скифов, мидян, греков, — четыреста боевых кораблей, громадное число припасов. Митридат был готов к войне. У него были опытные генералы, его агенты уже давно вели подрывную агитацию в Азии, Македонии и Греции, восстанавливая тамошний люд против владычества римлян.

Весной 666 года Римской эры[62] армии Митридата устремились в Вифинию, Галатию и Каппадокию. На реке Амнии дорогу понтийцам попытался преградить Никомед Вифинский, но авангард Митридата в скоротечном бою смял вифинскую армию. Почти тут же потерпел поражение небольшой римский корпус в Каппадокии. Другой римский отряд вообще не принял боя и отступил. Учинитель раздора Аквилий был наголову разбит у Сангария.

Враги всюду бежали, Митридат ликовал. Он приказал отпустить пленных вифинцев и каппадокийцев, объявив:

— Я воюю лишь против Рима и его слуг! Все прочие могут стать моими друзьями!

Это оказалось лучше любой агитации: вся Азия, а следом и Греция, бросились в объятия Митридата. Царства и города, настрадавшиеся от алчности римлян, объявляли себя союзниками понтийского царя. Ликующие толпы провозглашали Митридата новым Дионисом, пришедшим освободить мир от власти тиранов, и выдавали ему спасавшихся бегством римлян. Одним из первых попался Аквилий, которого выдали лесбосцы.

— Какой сюрприз! — обрадовался Митридат. — Он искал в наших краях золота, так пусть же получит его!

Аквилия долго водили по городам, демонстрируя жалкого пленника народу. Его нещадно били кнутом, а потом на глазах Митридата в глотку римлянина влили расплавленное золото.

— Недурное представление! — прокомментировал владыка Понта, бесстрастно взирая на корчащегося в агонии пленника. — Как жаль, что у меня не хватит золота на всех римлян… Но у меня хватит мечей!

И Митридат издал указ, приказывая наместникам умертвить всех италиков, находящихся в Азии. В один день было перебито сто тысяч мужчин, женщин и детей.[63] Мир, давно не видевший подобной бойни, содрогнулся от ужаса. Вся Азия оказалась под властью Митридата.

Он устроился в великолепном Пергаме, поручив Синопу и Боспор сыну Митридату. Другой сын, Ариарат должен был завоевать Грецию и прилегающие к ней острова. Понтийский флот захватил Эгейское море, но потерпел поражение под Родосом.

— Не беда! — решил Митридат, наблюдая за тем, как его войска восходят на корабли, чтобы отправиться в Европу.

Покуда Сулла и Марий выясняли, кто же из них первый, понтийские полки захватили Фракию и Македонию. Друг Митридата Аристион, между прочим философ, поднял бунт в Афинах. Афины приняли понтийский десант, после чего на сторону Митридата перешли ахейцы, лаконцы, беотяне. Римский полководец Сура с громадным трудом отбивался от превосходящих вражеских сил в Фессалии.

Рим занервничал, ибо еще бунтовали самниты, еще не сложили оружия сторонники Мария. А тут вдобавок ко всем бедам этот Митридат, такой жестокий и ужасный. Пред римлянами забрезжил призрак нового Ганнибала. Спрятавшие оружие, но не смирившиеся италики были готовы завопить победное: Митридат у ворот! Сенат не знал, против кого бросить единственную боеспособную армию Суллы. Сулла сделал выбор сам.

— Сначала Митридат. Он — главная угроза Риму. С остальными разберемся потом!

В марте 667 года Римской эры[64] пять легионов Суллы высалились в Эпире. Римляне не желали тяжелой войны. Сейчас Риму было не до нее. Сулла был готов замириться при условии, что Митридат освободит Грецию и римскую Азию, но Митридат ответил отказом. В одной Греции он имел без малого сто тысяч войска, в то время как у Суллы было всего тридцать.

— Посмотрим, сумеет ли этот выскочка взять верх над моей отборной конницей! — бахвалился Митридат.

Его генералы Аристион и Архелай были столь же самоуверенны, но Сулла развеял их радужное настроение в первой же битве. Хваленая конница ничего не смогла поделать с искушенными римскими легионами и бежала. Сулла очистил от врагов большую часть Греции и приступил к осаде Афин. Архелай и Аристион упорно сопротивлялись, Митридат слал им полкрепления и припасы, но большая часть подкреплений гибла, а припасов расхищалась римлянами. После долгой осады Афины капитулировали. Архелай спасся, а Аристиона Сулла казнил.

Но борьба не была еще завершена. У Суллы были большие проблемы в Италии, где взяли верх его враги, объявившие полководца hostis publicus.[65] К тому же Митридат отправил в Грецию новую армию, более чем втрое превосходившую силы, бывшие под началом Суллы. Архелай не сомневался в победе, заблаговременно приготовив гонцов с победными реляциями.

Но Сулла не был Никомедом, а римляне — вифинцами. Римский легионер стоил пяти понтийцев, а когорта[66] — пяти тысяч. По крайней мере, так считал Сулла.

— Чем гуще трава, тем лучше ее косить!

Конечно, он не мог не считаться с понтийской конницей, многочисленной и опасной. И потому Сулла избрал оборонительный план. Он перекопал поле перед своим войском рвами, в которые и угодили открывшие сражение понтийские колесницы. В панике они повернули обратно, приведя в замешательство шедшую следом фалангу.

Воспользовавшись этим, Сулла начал атаку. Архелай остановил ее, бросив в атаку стянутую с флангов конницу. Всадники и впрямь прорвали стройные шеренги манипул, но римляне удержали строй. Вскочив на коня Сулла повел в бой конницу.

— За Рим!

Один вид скачущих римских всадников привел в замешательство понтийскую пехоту, уже посчитавшую, что дело сделано. Пехота дрогнула и побежала, а следом устремились и всадники.

Поражение! Нелепое и чудовищное. Архелай сумел спасти едва ли десятую часть войска, из которого в самой битве не погибло и двух тысяч. Все прочие пали во время бегства или же разбежались. Да, Митридату было над чем задуматься, но он полагался на неисчислимые ресурсы своей державы, на свою ненависть, да еще на то, что римляне перегрызутся между собой.

— Вот увидите, скоро они пошлют еще одну армию, которая сцепится с войском Суллы.

Но победившие в Риме популяры, при всей своей вражде к Сулле, оказались достаточно благоразумны, чтобы не устраивать свару на потеху варварам. Вторая армия и впрямь появилась, но в Азии, и сражаться с ней приходилось уже самому Митридату. Но он нашел возможность послать в Грецию еще одно, третье по счету войско.

— Принеси мне голову Суллы! — напутствовал царь нового своего любимца Дорилая. Тот обещал.

Прибыв в Грецию, Дорилай жаждал решающего сражения с римлянами. Архелай отговаривал его, на что фаворит Митридата намекнул об измене.

— Как могла столь ничтожная римская армия разгромить могучее войско?

Архелай умолк под уничижающим взглядом. Впрочем, через несколько дней Дорилай был разбит в небольшой стычке и стал поуважительнее к римлянам. Но битву ему все же пришлось дать, ибо к этой битве вынудил Сулла. Битву при Орхомене…

И вновь понтийская конница прорвала строй легионов, и те уже дрогнули, но тут, схватив орла,[67] бросился вперед Сулла.

— Римляне, если вас спросят, где погиб ваш полководец, отвечайте: при Орхомене!

Призыв подействовал, и легионеры сначала восстановили прорванный фронт, а потом опрокинули вражеское войско.